Михаил Лермонтов - Стихотворения (ПСС-1)

Где только слышны звуки песен,

Все, в чем есть искра жизни, в нем живет,

Но для поэта он не тесен.

До самых звезд он кровлей досягает,

И от одной стены к другой

Далекий путь, который измеряет

Жилец не взором, но душой.

Есть чувство правды в сердце человека,

Святое вечности зерно:

Пространство без границ, теченье века

Объемлет в краткий миг оно.

И всемогущим мой прекрасный дом

Для чувства этого построен,

И осужден страдать я долго в нем,

И в нем лишь буду я спокоен.

СМЕРТЬ

Ласкаемый цветущими мечтами,

Я тихо спал, и вдруг я пробудился,

Но пробужденье тоже было сон;

И думая, что цепь обманчивых

Видений мной разрушена, я вдвое

Обманут был воображеньем, если

Одно воображение творит

Тот новый мир, который заставляет

Нас презирать бесчувственную землю.

Казалось мне, что смерть дыханьем хладным

Уж начинала кровь мою студить;

Не часто сердце билося, но крепко,

С болезненным каким-то содроганьем,

И тело, видя свой конец, старалось

Вновь удержать души нетерпеливой

Порывы, но товарищу былому

С досадою душа внимала, и укоры

Их расставанье сделали печальным.

Между двух жизней в страшном промежутке

Надежд и сожалений, ни об той,

Ни об другой не мыслил я, одно

Сомненье волновало грудь мою,

Последнее сомненье! Я не мог

Понять, как можно чувствовать блаженство

Иль горькие страдания далеко

От той земли, где в первый раз я понял,

Что я живу, что жизнь моя безбрежна,

Где жадно я искал самопознанья,

Где столько я любил и потерял,

Любил согласно с этим бренным телом,

Без коего любви не понимал я.

Так думал я и вдруг душой забылся,

И чрез мгновенье снова жил я,

Но не видал вокруг себя предметов

Земных и более не помнил я

Ни боли, ни тяжелых беспокойств

О будущей судьбе моей и смерти:

Все было мне так ясно и понятно,

И ни о чем себя не вопрошал я,

Как будто бы вернулся я туда,

Где долго жил, где все известно мне,

И лишь едва чувствительная тягость

В моем полете мне напоминала

Мое земное, краткое изгнанье.

Вдруг предо мной в пространстве бесконечном

С великим шумом развернулась книга

Под неизвестною рукой. И много

Написано в ней было. Но лишь мой

Ужасный жребий ясно для меня

Начертан был кровавыми словами:

Бесплотный дух, иди и возвратись

На землю. Вдруг пред мной исчезла книга,

И опустело небо голубое;

Ни ангел, ни печальный демон ада

Не рассекал крылом полей воздушных,

Лишь тусклые планеты, пробегая,

Едва кидали искру на пути.

Я вздрогнул, прочитав свой жребий.

Как? Мне лететь опять на эту землю,

Чтоб увидать ряды тех зол, которым

Причиной были детские ошибки?

Увижу я страдания людей,

И тайных мук ничтожные причины,

И к счастию людей увижу средства,

И невозможно будет научить их.

Но так и быть, лечу на землю. Первый

Предмет могила с пышным мавзолеем,

Под коим труп мой люди схоронили.

И захотелося мне в гроб проникнуть,

И я сошел в темницу, длинный гроб,

Где гнил мой труп, и там остался я.

Здесь кость была уже видна, здесь мясо

Кусками синее висело, жилы там

Я примечал с засохшею в них кровью.

С отчаяньем сидел я и взирал,

Как быстро насекомые роились

И жадно поедали пищу смерти.

Червяк то выползал из впадин глаз,

То вновь скрывался в безобразный череп.

И что же? каждое его движенье

Меня терзало судорожной болью.

Я должен был смотреть на гибель друга,

Так долго жившего с моей душою,

Последнего, единственного друга,

Делившего ее печаль и радость,

И я помочь желал, но тщетно, тщетно.

Уничтоженья быстрые следы

Текли по нем, и черви умножались,

И спорили за пищу остальную,

И смрадную, сырую кожу грызли.

Остались кости, и они исчезли,

И прах один лежал наместо тела.

Одной исполнен мрачною надеждой,

Я припадал на бренные остатки,

Стараясь их дыханием согреть

Иль оживить моей бессмертной жизнью;

О, сколько б отдал я тогда земных

Блаженств, чтоб хоть одну, одну минуту

Почувствовать в них теплоту.

Напрасно, Закону лишь послушные, они

Остались хладны, хладны как презренье.

Тогда изрек я дикие проклятья

На моего отца и мать, на всех людей.

С отчаяньем бессмертья долго, долго,

Жестокого свидетель разрушенья,

Я на творца роптал, страшась молиться,

И я хотел изречь хулы на небо,

Хотел сказать... Но замер голос мой, и я проснулся.

СТАНСЫ

Мне любить до могилы творцом суждено!

Но по воле того же творца

Все, что любит меня, то погибнуть должно

Иль, как я же, страдать до конца.

Моя воля надеждам противна моим,

Я люблю и страшусь быть взаимно любим.

На пустынной скале незабудка весной

Одна без подруг расцвела,

И ударила буря и дождь проливной,

И как прежде недвижна скала;

Но красивый цветок уж на ней не блестит,

Он ветром надломлен и градом убит,

Так точно и я под ударом судьбы,

Как утес, неподвижен стою,

Но не мысли никто перенесть сей борьбы,

Если руку пожмет он мою;

Я не чувств, но поступков своих властелин,

Я несчастлив пусть буду - несчастлив один.

СОЛНЦЕ ОСЕНИ

Люблю я солнце осени, когда,

Меж тучек и туманов пробираясь,

Оно кидает бледный, мертвый луч

На дерево, колеблемое ветром,

И на сырую степь. Люблю я солнце,

Есть что-то схожее в прощальном взгляде

Великого светила с тайной грустью

Обманутой любви; не холодней

Оно само собою, но природа

И все, что может чувствовать и видеть,

Не могут быть согреты им; так точно

И сердце: в нем все жив огонь, но люди

Его понять однажды не умели,

И он в глазах блеснуть не должен вновь,

И до ланит он вечно не коснется.

Зачем вторично сердцу подвергать

Себя насмешкам и словам сомненья?

ПОТОК

Источник страсти есть во мне

Великий и чудесный;

Песок серебряный на дне,

Поверхность лик небесный;

Но беспрестанно быстрый ток

Воротит и крутит песок,

И небо над водами

Одето облаками.

Родится с жизнью этот ключ

И с жизнью исчезает;

В ином он слаб, в другом могуч,

Но всех он увлекает;

И первый счастлив, но такой

Я праздный отдал бы покой

За несколько мгновений

Блаженства иль мучений.

К**

Не ты, но судьба виновата была,

Что скоро ты мне изменила,

Она тебе прелести женщин дала,

Но женское сердце вложила.

Как в море широком следы челнока,

Мгновенье его впечатленья, Любовь для него, как веселье, легка,

А горе не стоит мгновенья.

Но в час свой урочный узнает оно

Цепей неизбежное бремя.

Прости, нам расстаться теперь суждено,

Расстаться до этого время.

Тогда я опять появлюсь пред тобой,

И речь моя ум твой встревожит,

И пусть я услышу ответ роковой,

Тогда ничего не поможет.

Нет, нет! милый голос и пламенный взор

Тогда своей власти лишатся;

Вослед за тобой побежит мой укор,

И в душу он будет впиваться.

И мщенье, напомнив, что я перенес,

Уста мои к смеху принудит,

Хоть эта улыбка всех, всех твоих слез

Гораздо мучительней будет ночь

В чугун печальный сторож бьет,

Один я внемлю.

Глухо лают

Вдали собаки.

Мрачен свод

Небес, и тучи пробегают

Одна безмолвно за другой,

Сливаясь под ночною мглой.

Колеблет ветер влажный, душный

Верхи дерев, и с воем он

Стучит в оконницы.

Мне скучно,

Мне тяжко бденье, страшен сон;

Я не хочу, чтоб сновиденье

Являло мне ее черты;

Нет, я не раб моей мечты,

Я в силах перенесть мученье

Глубоких дум, сердечных ран,

Все, - только не ее обман.

Я не скажу "прости" надежде,

Молве не верю; если прежде

Она могла меня любить,

То ей ли можно изменить?

Но отчего же? Разве нету

Примеров, первый ли урок

Во мне теперь дается свету?

Как я забыт, как одинок.

"Шуми", шуми же, ветер ночи,

Играй свободно в небесах

И освежи мне грудь и очи.

В груди огонь, слеза в очах,

Давно без пищи этот пламень,

И слезы падают на камень.

К СЕБЕ

Как я хотел себя уверить,

Что не люблю ее, хотел

Неизмеримое измерить,

Любви безбрежной дать предел.

Мгновенное пренебрежешь

Ее могущества опять

Мне доказало, что влеченье

Души нельзя нам побеждать;

Что цепь моя несокрушима,

Что мой теперешний покой

Лишь глас залетный херувима

Над сонной демонов толпой.

Душа моя должна прожить в земной неволе

Недолго. Может быть, я не увижу боле

Твой взор, твой милый взор, столь нежный для других,