Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972
Стихи, не вошедшие в книгу «ГОДОВАЯ СТРЕЛКА» **
«Уже хулили с оговоркой…»
Уже хулили с оговоркой,уже хвалили во все горло,но старость с тщательностью горькойбезоговорочно приперла.
Она суммарные оценкис понятным ужасом отводит,она нас припирает к стенке,но разговоров — не разводит.
Она молчит. Стыдится, верно,поднять глаза на нас, и все жес ужасностью обыкновеннойона идет, как дрожь по коже.
«В утиль меня сдали. Копейки по́ две…»
В утиль меня сдали. Копейки по́ двеза килограмм. На полторарубля. Как сдали, сложили подлевсего утиля в глубине двора.
По две копейки, словно кости,словно иконы — за килограмм.А я ведь ходил когда-то в гости.А я ведь любил когда-то сто грамм.
Ну что ж: я подвержен тому же закону,которому — кости, а также иконы,на что-нибудь, как и они, пригожусьи этим, если скажут, горжусь.
И я не желаю качать права,поскольку попал туда, куда хочется:из малого круговорота — обществав огромный круговорот — естества.
«Отбиваться лучше в одиночку…»
Отбиваться лучше в одиночку:стану я к стене спиной,погляжу, что сделают со мной,справятся или не справятся?
Чувство локтя — это хорошо.Чувство каменной стены, кирпичной —это вам не хорошо — отлично.А отличное — лучше хорошего.
Будут с гиком, с криком бить меня,я же буду отбиваться — молча,скаля желтые клыки по-волчьи,сплевывая их по-людски.
Выпустят излишек крови — пусть.Разобьют скулу и нос расквасят.Пусть толкут, колотят и дубасят —я свое возьму.
Хорошо загинуть без долгов,без невыполненных обещанийи без слишком затяжных прощанийпо-людски, по-человечески.
«От отчаяния к надежде…»
От отчаяния к надеждея перехожу, но не прежде,чем надежно удостоверюсь,что надежда тоже ересь,звук пустой, залп холостой —пустоты в пустоте отстой.
Слишком много чувствуем.Слишкомпредаемся тоскливым мыслишкам,пьем их мед, принимаем яд,между тем как дела стоят.
А дела стоят, как столбы,вкопанные посреди судьбы.А дела стоят, как надолбы,брошенные без всякой надобы.
А дела стоят, как опорынедостроенного моста,по которому очень не скоро,никогда не пойдут поезда.
«Учтя подручный матерьял…»
Учтя подручный матерьял,свой неглубокий опыт,систем я создавать не стал,а стал глазами хлопать.
Не стал я на манер газетвсему давать оценки,стал безответственно глазетьто случаи, то сценки.
Не стал я создавать систем,пишу лишь то, что вижу,и с чем я был, остался с тем,не поднялся я выше.
«Мои друзья не верили в меня…»
Мои друзья не верили в меня.Мне — верили. В меня — нисколько.Не находили внешнего огня,восторга, обаяния, наскока.
Я ничего у них не взял вперед,я взял свое, как лампа ток берет,—с немедленной и точною расплатойпо счетчику, а я за ним следил,чтоб и рублевки не недоплатилс любой затеи, точной и крылатой.
С меня хватало и того, что вдругмоей строкою сердце задевало,и радовался искренне, бывало,нечаянно, но от души мой друг.
А я молчал и не напоминал,какие мне советовались службыво имя логики, во имя дружбы.Меня вполне устраивал финал.
«Прорывая ткань покрова…»
Прорывая ткань покроваритма, рифмы, мастерства,вдруг просвечивает Словочерез темные слова.
Рыба прорывает сети,прорываясь до реки,потому что рифмы эти,как и ритмы, — пустяки.
Потому что это вамне игра в бирюльки:жизнь свою отдать словам,выдать на поруки.
СДЕРЖИВАНЬЕ НЕДОВОЛЬСТВА
Сдерживаю недовольносдержанное недовольство,чтобы вдоволь задержалосьи не выдало себя.Но испытываю жалостьи жалею сам себя.
От поносного концертадень-деньской в ушах знобит,и проценты на процентынарастают у обид,неотмщенных оскорблений,запоздалых сожалений,брошенных через плечотихих криков и ещевзоров, полных ярой злобы,перехваченных в упор,потому что смотрят в обас давних пор и до сих пор.
Я терпел, терпел, терпел.Я под вашу дудку пел.Но терпенье износилось,прохудилось, как сукно.Я его пустил на силос,сдал в утиль давным-давно.
Не пою под вашу дудку,не пою и не пляшу.Превращаю пытку в шуткуи веселый стих пишу.
ЧЕРНАЯ ИКРА
Ложные классикиложками поутружрут подлинную, неподдельную, истинную икру,но почему-то торопятся,словно за ними гонитсяподлинная, неподдельная, истинная конница.
В сущности, времени хватит, чтобы не торопясьсъесть, переварить и снова проголодатьсяи зажевать по две порции той же икры опять —если не верить слухам и панике не поддаться.
Но только ложноклассики верят в ложноклассицизм,верят, что наказуется каждое преступление,и все энергичнее, и все исступленнеековыряют ложками кушанье блюдечек из.
В сущности, времени хватит детям их детей,а икры достанет и поварам и слугам,и только ложные классикиробко и без затейверят,что будет воздано каждому по заслугам.
«— НЕ!»
Арионы высушат на солнышкемокрые и драные отрепья.Арионы посидят на пенушке,оглядят великолепьемира, после бури в самом делемирного, и света светлого.— Высушили? Ну, теперь надели!Бури, урагана, ветрахочется попробовать вам сновав нашей или дальней стороне?Арионы, сжавшись от озноба,отвечают: — Не!
ПРИЧИНЫ ОДНОЙ ЛЮБВИ
Вот за что люблю анкеты: за прямуюпостановку некривых вопросов.За почти научное сведениедолгой жизни к кратким формулам.За уверенность, что человекаможно разложить по полками что полок требуется десять,чтобы выдавали книги на дом,или сорок, чтобы отпустилив капстрану на две недели.
Равенство перед анкетой,перед рыбьими глазамивсех ее вопросов —все же равенство.А я — за равенство.Отвечать на все вопросыточно, полно,знаешь ли, не знаешь, — отвечать,что-то в этом естьот равенства и братства.Чуть было не вымолвил:свободы.
«Дома-то высокие! Потолки…»
Дома-то высокие! Потолки —низкие.Глядеть красиво, а проживатьскучнов таких одинаковых, как пятаки,комнатах,как будто резинку всю жизнь жевать,Господи!
Когда-то я ночевал во дворце.Холоднов огромной, похожей на тронный залкомнате,зато потолок, как будто в концекосмоса.Он вдаль уходил, в небеса ускользал,Господи!
В понятье свободы входит простор,количествовоздушных кубов, что лично тебеположены,чтоб, даже если ты руки простер,вытянул,не к потолку прикоснулся — к судьбе,Господи!
РЕМОНТ ПУТИ
