Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений - Вероника Михайловна Тушнова
между зданиями.
Он везде и всюду пробивается,
к изголовью спящих проникает,
в сновидения их пробирается,
к их сердцам губами приникает.
Трудно женщинам разлюбленным
и вдовам
задыхаться в запахе медовом,
трудно девушкам,
влюбленным без ответа,
в это торжествующее лето.
Трудно мне –
любимой и влюбленной –
в час рассвета, под звездой зеленой,
о любви молчать…
Не потому ли,
что у сердца тоже есть свои июли,
и тогда оно цветет неудержимо
и само под этим сладким грузом мается.
…А звезда все выше подымается,
и еще один рассвет проходит мимо.
«Воздух пьяный – нет спасения…»
Воздух пьяный – нет спасения,
с ног сбивают два глотка.
Облака уже весенние,
кучевые облака.
Влажный лес синеет щеткою,
склон топорщится ольхой.
Все проявленное, четкое,
до всего подать рукой.
В колеях с навозной жижею,
кувыркаясь и смеясь,
до заката солнце рыжее
месит мартовскую грязь.
Сколько счастья наобещано
сумасшедшим этим днем!
Но идет поодаль женщина
в полушалочке своем,
не девчонка и не старая,
плотно сжав румяный рот,
равнодушная, усталая,
несчастливая идет.
Март, январь, какая разница,
коль случилось, что она
на земное это празднество
никем не позвана.
Ну пускай, пускай он явится
здесь, немедленно, сейчас,
скажет ей:
«Моя красавица!»,
обоймет, как в первый раз.
Ахнет сердце, заколотится,
боль отхлынет, как вода.
Неужели не воротится?
Неужели никогда?
Я боюсь взглянуть в лицо ее,
отстаю на три шага,
и холодная, свинцовая
тень ложится на снега.
Соловей
Давно мы живем здесь,
и каждый год,
законной порой своей,
у нас под окном соловей поет,
в центре города – соловей!
А камень
стеной обступает двор,
каждой пядью земли
дорожа,
и с сиренью
ведет многолетний спор
глухой забор гаража,
электричка на Киевской
в рог трубит,
гулко двигают поезда…
Никогда почти столица не спит,
не молчит почти никогда.
Никогда не понять
уму моему,
почему, для кого
он здесь?
Двор утопает в ночном дыму,
пронизан сверканьем весь…
И воздух, будто с полей, –
свежей,
и знаю: так же, как я,
настежь окошки,
семь этажей
слушают соловья,
выцветают созвездья
над морем крыш,
беззвучно плывет
самолет…
Отчего это в мире
такая тишь,
когда соловей поет?
«В желтых липах…»
В желтых липах
ровный ропот ветра,
улица пустынна и длинна.
Высоко над зданьем Моссовета
мутная холодная луна.
Телеграф…
Над входом – голубое, –
шар земной, знакомый с детства нам.
Трудно разговаривать с тобою
на сухом наречье телеграмм.
Суток пять пути…
Какая даль-то!
Вот уж впрямь –
за тридевять земель.
Словно жестяная, по асфальту
кружит, кружит
листьев карусель.
Человеку что ни дай – все мало!
Знаешь, мне представились сейчас
два непроходимые квартала,
бездной разделяющие нас.
Те же липы,
тот же ропот ветра,
тот же шар над входом, голубой.
Друг ты мой,
какое счастье это,
что живем с тобой одной судьбой,
что всего пять тысяч километров
разделяют нынче
нас с тобой!
Ливень
Этот шум – почти лесной!
Этот гул – почти морской!..
То ударил над Москвой
летний ливень навесной.
Дали изжелта-грязны,
тучи пухлые грозны,
два куска голубизны –
словно окна над Москвой.
Как блестящие мечи,
в них наотмашь бьют лучи…
Праздник света и воды,
ошалевшие сады,
дождь, танцующий в лучах,
тяжесть влаги на плечах…
Над асфальтом – теплый пар,
на асфальте – солнца шар,
и идут по мостовой
люди книзу головой,
нестеснительный народ –
переходят небо вброд!
Кто разут, а кто обут,
В облаках они идут,
все с улыбками идут,
все сегодня
счастья ждут!
Незабудки
Дождик долго плясал,
отбивая чечетку,
долго в небе гремело на все лады,
и трава на бульварах
торчала, как щетка,
из лиловой рябой воды.
А потом,
когда к ночи
кончилось это,
у метро,
у театров,
у магазинов
продавали толстенькие букеты
незабудок
в мокрых еще корзинах.
Люди мимо шли
деловой походкой,
не обращая на них внимания,
и смотрели цветы
дружелюбно и кротко
на толпу
и многоэтажные здания.
Голубыми,
чуть слышными голосками
напоминали прохожим робко,
что есть темнота,
и ручьев плесканье,
и промятая в мокрой осоке
тропка.
Окликали…
но люди, вспомнить не в силах,
к зову земли оставались глухи.
И у полных корзин
дремали уныло
опоздавшие на электричку
старухи.
Мы возвращались с тобой оттуда,
где тучи табачного дыма висли,
звенели рюмки, бренчала посуда,
звучали слова
и молчали мысли.
И ты мне купил
пучок незабудок,
и я чистотой полевой дышала.
Я ночи той
никогда не забуду,
хоть она ничего еще не решала.
Не забуду той свежести и темноты
и широких белесых зарниц
вдали,
я тогда и придумала,
что цветы –
это стихи земли.
«Тропа, петляя и пыля…»
Тропа, петляя и пыля,
сбегает в темный буерак.
Там душно пахнет конопля,
там комарьем набитый мрак.
И, словно мраком порожден,
откуда-то изглубока
стекляшек слабый перезвон,
несвязный щебет родничка.
Глухая, тихая пора,
вселяющая
