Эмиль Верхарн - Стихи
Перевод Г. Шенгели
Шаланда
Вот лодочник, веселый малый,Налег на руль плечом…Увидят все каналыЕго плавучий дом.
До блеска вымытая лодкаСкользит, красотка,По глади вод, легка, чиста.Не слышно даже плеска…Зеленый ют и красные борта,Белеет занавеска.
На палубе лохань с бельем стоит,Над нею в клетке чиж свистит.Собака на прохожих лает.Обратно эхо отсылаетЕе смешную злость… А за рулем —Сам лодочник, веселый малый.Его плавучий домУвидят все каналы,Что Фландрию прорезали насквозь.Связав Голландию с Брабантом цепью длинной.Он помнит Льерр, Малин и Гент старинный,В Дордрехте и в Турнэ ему бывать пришлось,И снова со своей шаландыЛиловые он видит ланды.
Он возит грузы, что поройНад ютом высятся горой:Корзины яблок краснобоких,Горох, бобы, капусту, рожь…Подчас на палубе найдешьИ финики из стран далеких.
Он знает каждый холмикВ стране, где вьются Шельда, Лис,И Диль, и обе Неты;В дороге им все песенки пропетыПод перезвон колоколов —Все песни сел, полей, лесовИ городов.В далеком Брюгге мост ЗеркалЕму сверкал;Мосты Ткачей и Мясников,Мост Деревянных башмаков,Мост Крепостной и мост Рыданий,Мост Францисканцев, мост Прощаний,Лохмотьев мост и мост Сирот —Он знает их наперечет.Нагнувши голову под древний аркойВ Антверпене, и в Монсе, и в Кондэ,Он со своею легкой баркойПроскальзывал везде.Он парус поднимал на Дандре, Дюрме, Леке,Из края в край несли задумчивые рекиЕго суденышко, качая на воде.
Пейзаж вокруг него — в движенье,Бегут, мелькая, отраженья,Дробясь в волнах.И, с трубкою в зубах,Медлительный, спокойный, загорелый,Пропитанный и ветром и дождем,Тяжелым правит он рулемСвоей шаланды белой.И день и ночь плывет она,И в сердце входит тишина.
Перевод Валентина Дмитриева
Старые дома
Дома у стен дворца, близ городского вала. Укрыты в ваших тайниках Богатства в крепких сундуках,Что жадно, по грошам, провинция собрала.
Личины львиные над ручкою дверной Глядят, оскалены и дики. Решеток вздыбленные пикиНа окнах сумрачных, как копьеносцев строй.
Дат золоченых вязь искрится и сверкает, И, медленно вступая в дом, Хозяин кованым ключомВсегда торжественно запоры отмыкает.
А в праздники, когда среди сограждан он Шагает важно и кичливо, То сам напоминает живоТяжеловесный ваш и вычурный фронтон
Вы жирное житье в себе замуровали С его добротностью скупой, И спесью жадной и тупой,И затхлой плесенью затверженной морали,
И все-таки, дома в плаще туманном лет. Хранит ваш облик величавый Остатки отшумевшей славыИ древних доблестей едва заметный след.
Панель дубовую украсили узоры, И лестниц взлет надменно строг, И жутко, перейдя порог,Вступать в безмолвные, глухие коридоры
Там гости за столом пируют без забот. Пылают вечером камины, Семью сбирая в круг единый,И плодовитостью гордится каждый род.
Дома, ваш мир умрет! И все же будьте с нами. Когда великий вспыхнет гнев, И люди, факелы воздев,Раздуют рыжее клокочущее пламя.
Но пусть навек уснут богатства в сундуках, И жизнь будить их не посмеет, И жар горячий не согреет, —Пусть непробудно спят, как мертвые в гробах.
Дремота тяжкая провинцию сковала, И все черней забвенья тьма Над вами, старые домаНа главной улице, у городского вала.
Перевод А. Корсуна
Курильщики
Сегодня день, когда должныВ таверне «Солнца и Луны»Отпраздновать большое торжество:Избрание главы и старшиныВсех истинных курильщиков страны, —Так назовут того,Кто пред лицом испытанных судейОгонь поддержит в трубочке своейВсех доле.Итак, да будет пивоБурливоИ дым послушен воле!
Для любопытных скамьи есть.Курильщики к столам успели сесть.Кому же — Фландрии или Брабанту честь?
Пуская дыма выкрутасы,Уже все курят больше часаСвой крепкий рубленый табак,Набитый в трубки до отказа,Умятый пальцем по два раза —С любовью, а не кое-как.Все курят и молчат упорно.Их много в комнате просторной.Никто не хочет торопиться,И каждый на других косится.Они хозяйственно дымят:Неведом им азарта пламень;Лишь слышно, как часы стучат,Чей маятник — вперед, назад! —Все тот же повторяет лад,Да изредка плевки летятИ грузно падают на каменьИ так дымили бы ониЕще часы, быть может дни,Когда бы новички в куреньеНе вывели из наблюдений,Что их постигнул крахИ что огонь в их трепетных рукахЗачах.
Но ветеранам неизвестен страх!Пускай извивы дымаНеведомым перомИх победителя простое имяВыводят, может быть, под потолком, —Они туда и не глядят,Их взглядНа трубку устремлен, где светит ясноИм огонечек красный.И он один у них в мечтах,И он всецело в их руках:Они его томят и нежат,Затяжки их всё деликатней, реже,И губы, как тиски,Сжимают чубуки,И каждый про себя хитрит,И каждый свой секрет хранит.А сколько надобно оглядки,Чтоб не поблекДо времени веселый огонек,Зажатый в их ладони хваткой!
Их было десять, стало пять.Осталось трое. СпасоватьРешает третий, — с поля браниУходит он, и вслед несутся залпы брани.Остались двое: судовщик,Брабантец, — он уже старик, —И шорник с рыжей бородою —Надежда Фландрии, всегда готовый к бою.Тут начался великий спор.Народ вскочил, и вся тавернаНа мастаков глядит в упор,А те сидят высокомерно,Дымя безмолвно, до тех пор,Пока фламандец вдруг унылоВ головку трубки пальцем ткнул —И побледнел: зола остыла!Другой же все еще тянул,Попыхивал едва приметно,Пуская голубую тень дымка,И продолжал игру, пока,Всех оглянувши свысока,Не вытряхнул три красных уголькаНа ноготь свой, широкий и бесцветный.
И судьи все, восхищены,В таверне «Солнца и Луны»За пивом сидя, присудили:Тому, кто дрался за БрабантИ, проявив уменье и талант,Фламандца рыжего осилил,Дать приз. И трубкой наградилиИз пенки с янтарем. А к ней цветы и бант.
Перевод Е. Полонской
Из книги «Волнующиеся нивы»
(1912)
Дороги
Дорог раскинутая сеть,Как будто тяжкими гвоздями,К земле прикреплена камнями,Чтоб между темными лесами и полямиТянуться, извиваться и белеть.
Старейшие — когда-то римские — дорогиДоныне помнят, как в сады людейПорой наведывались боги;Другие видели в соседней роще фейВ плаще голубоватом,С горящим светлячком на плечике покатом;А те скользят, петлят, но цель у них проста:Добраться — на развилке — до креста,До ниши с каменным изображеньем девы;А вот по тем, дыша горячей лавой гневаИз яростного зева,Когда-то шла война.
Пока зима, угрюма и мрачна,Все время жмется к печке милой,Под небом сумрачным унылоДороги серые томятся там, вдали,Но вешние лучи на них едва легли —И им уже тепло, они уже готовыСозвать, увлечь в поля сияющие сноваДля солнечных трудовИ плуги, и возы, людей, коней, волов,Мальчишек и девчонок.И жаворонка звон с прозрачных облаковЛетит над пашнями, пронзителен и тонок,И вот —Дороги по утрам уже бегут впередСкрываясь под зеленым сводомРаскинутых ветвей — к лугам, селеньям, водам;Без отдыха ониКанавы огибают и плетни;То мягче, то прямей и кручеВзбираются, змеясь, на склон холмистой кручи,Где сладко пахнет скошенной травой;Помедлить, подождать им хочется порой;И тень от облака — ширококрылой птицы —В полдневный зной на них торжественно ложится;
Сквозь нивы желтые, где началась страдаИюльская, они проходят иногда:То вправо двинется одна, то сразуНалево повернет — от жницы к сноповязу;Другая спустится, чтоб обогнуть кольцомЛесного сторожа убогий дом;А у широких, плотно замощенных,Такие тяжести на спинках закаленных,Что, глядя, как они уносятся в закатСо всем, что в этот день их нагрузить успело,Невольно думаешь, дворы деревни целойК пределам солнечным спешат.Дороги, пробуждаясь летомС рассветом,До гаснущей на западе зариОбходят фермы, и сады, и пустыри.Их любят-старики, что у ворот под вечерБолтают про дела минувшие и встречи;Привычно узнают ониШаги, что их касаются в одниИ те же утра, ночи, дни.Ведут они и в церковь — и в сторонку,В какой-нибудь лесок,Где грубоватый, хитрый паренекПодстережет свою девчонку.И нам от них не скрыть своих утрат, измен,Своих удач и бед за толщей наших стен,И на себе они несут в седые далиВсе наши радости, тревоги и печалиИ смелость душ людских, что крепче стали.
Перевод Н. Рыковой
