Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)
14(12)
Прости, что этот стих был прост, как чох.Я им нисколько щеголять не думалХотя не знал, что я настолько плохИ верил – свет в твоих глазах, найду молИ думал я, в руках взвертя цветок,И у подъезда мялся чьим-то кумомНе роза, пепельный мой василек,Что не доступен даже толстосумам.Заплата сердца, пегий микросвод,Пушистый микрокосм моих агонийЦвет пепельный и потные ладони,И мятный перегар во рту, и вотМой венчик полевой уж вы простите…И вот вхожу к тебе оправив китель.
М(12)
И вот вхожу к тебе оправив китель.Сын лейтенанта Шмидта, Срань фон ДраньОбдолбанный Молдавией ОвидийВ столицу понаехавшая дрянь.То хорошо, что сапоги хоть вытер,А то припруся то в позднять, то в раньЗвоню, как только телефон завиделИ громко говорю: Здорово, Сань!Здорова, Сань, как сам? Ниче? Ну ладно,Как там? Как здесь? А че? Ниче? Прохладно.Че ты купил, какого, блин, Сенеку?Античка, снова Грека через реку,И ржет своим остротам дурачокПрости, что этот стих был прост, как чох.
М(13)
Прости, что этот стих был прост, как чохНе чох я выразить им попытался,Не человеческий обычный вздохКоторым бы твой атрибут питался.Ни «Чудо-ягода» ни «Добрый» сокИ ни «J7» не подразумевалсяОль, это был лишь воздуха кусок,Каким ты был, таким ты и остался.Тень от степного сизого орла,Или отца, что на челе у сынаПрозрачностью раздумий прилеглаПод озорной мотив «Москвы – Пекина».Городовой японский или бог,Зато вилял хвостом как кабыздох.
13(1)
Прости, что этот стих был прост, как чохОн нравственность имел в виду, без соли,Без мыла в суть влезать я изнемогИ в донышке зрачков свечусь у Оли.Я жаждал весть – не паразит ли Рок.Диктующий всем паразитам ролиМеж десен сих как луковый сырокОстры и ароматны крылья моли.А я смотрю за этим. Глаз стихаПылает, точно бабочку рукаЛуча вдруг тронула. И дым поднялся.И миг крыла, как глаза отгремел,Тишь. Кончен стих. И как же я посмел —Не чох я выразить им попытался.
13(2)
Не чох я выразить им попытался,Я взмыл и пал – хорош я или плох —Я взмыл и пал: и небу не достался,И здесь не испускаю дух. ПодвохТебе или в поддых не состоялся.И лишь радикулит причина «Ох!»(Звук сей меж нас слонялся, не склонялся,)И рощею березовой без ногИ без корней приютом был нам мнимым,В который мнимые втекали мыПодобные свободным омонимам,Причастием, трещащим в знак зимыИ раздавался, немощен и сохлНечеловеческий обычный вздох.
13(3)
Нечеловеческий обычный вздох —Правописанья знак, в чьих бестолково —Колючих буреломах правит слог,Под ход ноги подгонит треском слово,И исчезает буквы бугорок,Как трепетный сигнал всего живогоКак крылышки какого – то такогоЧто недоносок ли, не до носок,Сам прокричать не может, просказатьПроверить, проболеть, пропить. Ах да жеСюжет, сюжет, ты ждешь меня на стражеКак алкаша в лабазе портвешок:Я пьян сырым, дождливым, с утюгомПо облакам с коротким замыканьемПромчавшимся дождливым летним днем,И тем, что ждет нас, Оля, расстояньеРазлуки звезд. А спирт – в огне метался.Которым бы твой атрибут питался.
13(4)
Которым бы твой атрибут питался,Когда б которым бы твой атрибутБыл сыт. Когда бы атрибут остался.Но птицы ведь не сеют и не жнутИ не ебут – их правила моралиКрыла из пеших вырвавшие путПодняли их на купол пасторалиИм не понять, когда ботинки жмут,Они поджали лапки – точки в пухе,Их крик гуляет словно пьяный в ухе,Где от блужданья не спасет ничто:Ни воля, ни торпеда, ни зарокНачхать на лиру, кисть, перо и стол, —Ни «Чудо-ягода». Ни «Добрый сок».
13(5)
Ни «Чудо-ягода», ни «Добрый» сокНам не заменят грязи наслажденийИ лишь душа выходит на порогПоэзии – за ней злобятся тениЦаря лесного тонкий голосокСочится вдоль из лепестков сирени,Хотя их пять, как пальцы – как дорогРуки, смутясь, ласкающей колениВсе пять дорог – все в Рим и мы все врем,Когда считаем до пяти лелеяСон, что у жизни не одна аллея,И можно разминуться с февралемГде желтый запад за спиной остался,И не «J7» не подразумевался.
13(6)
И не «J7» не подразумевался.Когда бокалы были налиты,Когда бокал к бокалу прикасался,Когда мечты касалися мечты,Когда язык с поэзией связался,Когда был крепок градус красоты,Когда рассказ вдруг взял и рассказался.Когда легонько ахнула вдруг тыДругому, очень давнему рассказу,Похожему немного на проказу —Болезненную шутку бытия.Напрасно полюбил я пить, свинья.И – сплин, хандра, туман, душевный смог,Оль, это был лишь воздуха кусок.
13(7)
Оль, это был лишь воздуха кусок,Отрезанный от ветра тонким слоемИ ставший пленкой. Треск. ПрожекторокВ который раз знакомит нас с героем.Киномеханик пьяный – это я.Взлетает луч. Летят кубанки роем,Но что это в углу? Мечта твояСмущаяся стоит пред аналоем.Из полотна выходит черный ус,Как в ледяной бутылке спирт с морозаТы любишь, Оля, я почти клянусь,Ты любишь председателя колхоза.Не твой ли голос в темноте раздался:Каким ты был, таким ты и остался.
13(8)
Каким ты был, таким ты и остался.Граненый дух высокого стеклаТобою Один в тучах наслаждалсяЕкатерина из тебя пила.И вдруг ты в голове моей раздалсяАлмазом, хрусталем, и сжег дотлаРеальность. Пепел смыслом наполнялся,И пепельница серым расцвела.Вселенским бархатом. Душевный прочерк —Окурок на один еще глоточекЛежит здесь мал, и дым его иссяк —А в прошлом дымопада ткань светла.Полна кружев. Спит вдоль души летяТень от степного серого орла.
13(9)
Тень от степного серого орла.Накрыла Русь и спела непогодкуПротяжным ветром впереди стеклаУАЗика, рычащего на горкуПыль белая, быть может ты золаБыть может жизнь дана была на водкуБыть может жечь сердца людей былаОшибка? Помолчать потупясь кротко,И дать воды в пустыне. Говорят,Самаритянин был не человеком,А псом среди людей, так что ж он гадИн вышел лучше всех. А был узбеком,Братком. Черта души сквозно – едина —Или отца, что на челе у сына.
13(10)
Или отца, что на челе у сына.Печатью лег – забыты письменаИ больше не читается морщинаЧто смыслом, как испариной полнаС утра. Руки растресканная глинаВпитала влагу, хочется винаИ слышится толчок адреналинаОт мысли о спиртном. И тишина.Вот ненависть какая. Вот какаяЖизнь не читается, вишь картридж пустВыходит не дыхание из уст,А тонкая лучина, догораяИ вновь к стихам сиреневая мглаПрозрачностью раздумий прилегла.
13(11)
Прозрачностью раздумий прилегла.К России Азия, прищурив очиИ рассказала сказку, как могла,И дожила до следующей ночи.Луна, почистив небо как метла,Стоит в углу. Вид тусклый, нерабочийДа, скифы мы. Да, нету ни колаОдна стрела и много многоточий…И двоеточий нежные глазаИ скобок рты на наших мониторахИ по ковру бегущей мыши шорох.И чистая мерцает бирюзаЛелея грудь утеса-исполинаПод озорной напев «Москвы-Пекина».
13(12)
Под озорной напев «Москвы-Пекина».Ты, Оля, – Оля – цетворяешь стройный рядДевиц, застывших в ожиданье гимна,Чтоб в космос алый вынести плакат,На коем добрый и родной мужчина,Которого не все боготворят.Но, Оля-гархи – в ползунках все спятЕще – им есть лишь писаться причинаА ты уже идешь, сто сотней ног,Тебя – вся площадь – все полно тобоюВсё в платьях ситцевых, всё белокуроНО тсс, переглянулись два авгура.Онегин с Пушкиным. Вот и эти двоеГородовой японский или бог.
13(13)
Городовой японский или бог.Тебя воздвиг, о, статуя свободыО, с вилами взошедшая на стогТы без сомнения достойна ОдыИ Ленский бы писал их если б могДа ты их не читала оны годыЗато теперь ты стала дочь свободыИ совершила пламенный прыжокИ я хвалю тебя от всей душиИ пьяному мне море по коленуЩекотно бьет – разводит на изменуА я не утону в его глушиБыл океан страстей порой жестокЗато вилял хвостом как кабыздох.
13(14)
Зато вилял хвостом как кабыздох.С любовью лечь к твоим ногам стараясьКогда он лег, то видимо засохИ я засохну скоро, повторяясьЗа Пушкиным. Лишь ножки той следокЛежит в песке пугливо озираясьКто из поэтов рядом. Ах, дружок,Как жаль, что я в следах не разбираюсь —Могу я перепутать крой, размер,И вместо Золушки поймать баб ежкуМогу, за музой повернув на стежку,Столкнуться со страшнейшей из химерНе твой бы след, я б заплутал и сдох,Прости, что этот стих был прост, как чох.
1(14)
