Евгений Клюев - Музыка на Титанике (сборник)
Красная нить
Мост через реку Квай
В памяти – в полный ростмост через реку Квай…ну и зачем мне теперь этот мост —мост через реку Квай?Древний какой-то пласт —бренный какой-то мости небосвод, чужой и кривой,низко над головой.
Бешеный соловейсвил из тяжелых свайсамый воздушный замысел свой —мост через реку Квай,чтоб оптимист-фантастбросился строить мост —эй, рядовой, вперёд, не зевай! —мост через реку Квай.
Есть ли тут кто живой? —спрашивает конвойи под весёлый железный свистнежно глядит окрест.Мечется часовойкромкой береговой,но все обитатели этих местканули в реку Квай.
Реку взять под арест —в воду уходит шести мёртвых колонну ловит за хвост:семь миллионов с лихвой.Всех их какой-то хлюстскладывает внахлёст,и вот уже надо всею Москвой —мост через реку Квай.
«От взрыва чуть дверь не слетела с петель, а вы говорите…»
От взрыва чуть дверь не слетела с петель, а вы говорите…На то ведь и цель, чтобы целиться в цель, а вы говорите!Вот тут бы я мог написать и газель,но время не то, и газель не отсель,и бьётся в окне днём и ночью метель —в широком квадрате.
Конечно, однажды не станет и нас – понятное дело.Случайный фугас – и всё скрылось из глаз, и жизнь пролетела!Да только как будто бы рано туда —на что тебе этот подснежник, балда! —пригнись и беги, раз такая беда,из зоны прицела.
Всему своё время, мальчиш-кибальчиш, всему свои сроки.Напрасно ты с жизнью и смертью шалишь… учил бы уроки!Настанет весна, и закапает с крыш,и станет вдруг жалко отдать ни за грошхороший наш мир… а что он не хорош —так всё это враки!
Враги, говоришь… так прости и врагу – в чём дело, голубчик?А то не бывает, чтоб в чьём-то мозгу сломался шурупчик!А то не бывает, что мы на бегураздавим какую-нибудь мелюзгу —всё в жизни бывает на каждом шагу:окопчик, уступчик…
Ах, пусть нас отпустят опять по домам – приказом по роте —и все мы поедем по синим холмам в зелёной карете,и прямо, наверное, в рай загремим —и будем безгрешны в эфире прямом,и всё это непостижимо умом,а вы говорите!
Колыбельная с птичкой
…были бы вопросы все давно решенытолько нет на свете никакой тишиныситцевая птичка прилетела с войныситцевая птичка прилетела с войныне пугайся деточка и слезы утриситцевая птичка с карамелькой внутрисладко будет петь тебе до самой зарисладко будет петь тебе до самой зариона будет петь тебе всю ночь напролётситцевые песни под ручной пулемётситцевая птичка никогда не умрётситцевая птичка никогда не умрётне пугайся деточка огней и тенейкарамелька сладкая всей жизни вкуснейа что жизнь не сладкая так дело не в нейа что жизнь не сладкая так дело не в нейне пугайся деточка коней и камнейситец дело прочное всей жизни прочнейа что жизнь не прочная так дело не в нейа что жизнь не прочная так дело не в ней
«Там оплакано всё: каждый двор и подъезд…»
Там оплакано всё: каждый двор и подъезд —как давно я уже не видал этих мест! —там на каждом окне до сих пор по слезеи сплошное passй composй.Там запуталось всё, всё свернулось в клубок,и состарившийся усмехается Бог:дескать, здравствуй, дружок, мы тебя заждалисьсреди пыльных огней и кулис,где шатается сцена, и доски скрипят,и болтаются двери, и чай не допит,и сбивающийся на фальцет монологзастревает груди поперёк!
Я поеду туда, потому что устал,я решу, что пора бы уже по местамвсё расставить, как было: пусть будет опятьвсё стоять, и стоять, и стоять!Но какую веревочку ни потяни,а не вытащить дня – обрываются днипрямо на полуслове, на полустроке,и концы остаются в клубке.Нет, пускай он укатится, этот клубок,в те края, где сидел на окне голубок,о ту пору, как я, о ту пору, как я…Боже, как я люблю те края!
Берлин, 9 января 2009 года
Вот и падает бетонное домино —ах, бумажное, ах, воздушное домино!Я вдруг вспомнил, что я там не был давным-давно —у ворот Бранденбургских, правая сторона…Между тем лишь оттуда жизнь моя и видна —всё неплотное, непонятное полотно,на котором дыра за дырой, за пятном пятнои чужое крутят кино.
Домино побежало: одна, другая волна —и заплакал весь город, заплакала вся страна,и заплакал весь мир, ибо всем нам одна цена:мы никто, мы кирпичики домино…И не наша вина, никогда не наша вина,что не наша война, никогда не наша войнапроисходит на суше, на море и даже на —на душе, где всегда темно.
Мы никто: Одиссей чужое смотрит кинопро руно золотое, шагреневое руно —и сирены поют, и идут корабли на дно.Только пальчиком ткни – и былым временам хана,и какая-нибудь шпана, но всегда шпанаобъявляет, что жить отныне разрешеноили запрещено, – и падает домино,и становится всё равно.
«А гильотина скажет вжик…»
А гильотина скажет вжик —и неба нет как нет.И скажет жизнь: прощай, чужак! —и улыбнётся вслед.Ты все мосты давно пожёг,какой же ты герой?Лети, дружок, на свой лужок —вот там и умирай.
Дрожит истории движок:сейчас его толкнут —и пропадёт твой бережокиз виду в пять минут.Но для чего тебе вожак,зовущий в новый рай?Лети, дружок, на свой лужок,вот там и умирай.
Кому – вожак, кому – лежак:мы все на свой манер.Да не возьмут тебя ни ЖЭК,ни милиционер,ни та далёкая страна,куда ты налегке…А смерть – она везде одна:и там, и на лужке.
«Вот список забытых вещей…»
Вот список забытых вещей:свисток, закатившийся в щель,истрёпанный фантик, заржавленный винтик,охрипшая в детстве пищаль,сезонка за прошлый сезон,слезинка из книжки про дзэн,рисунок на майке, квартира на Мойкеи градом побитый газон.Сюда же: изношенный чин,печаль безо всяких причин,крушенье иллюзий и пара коллизийс толпой небольших величин —с мечтой или прочей туфтой,лет тридцать назад изжитой,с любовью великой, с короткой разлукойи жирной под ними чертой.Куда с этим всем, не пойму,в какую кромешную тьму,к высокому Богу, к далёкому магу,к монарху, к тетрарху – к кому:тут, дескать, такие дела,тут жизнь началась и прошла,и маленький мальчик гремит в колокольчик,не жалуя колокола.
«Вся эта морока, вся эта напраслина…»
Вся эта морока, вся эта напраслинаодичавшей волихороша, но, в общем, полностью бессмысленна…зря мы танцевали.Зря мы разливали долгожданной публикезолотое зелье —счастье ускользнуло на случайном облакев облике газели.Короли, поэты, рыцари, притворщикис рогом Оберона…Помнишь, раньше было так легко, так творчески —помнишь, было рано?Целовались в небе, обнимались нa поле,висли на консоли —разве мы хотели, чтоб так сильно хлопали,на руках носили?Разве мы не знали – злыми, полинялымипоплетёмся к рампе…Что ты пишешь кончившимися черниламипри потухшей лампе?
Кино
Вот тут у нас домашнее вино,тут огурцы последнего засола —так это начинается киноуютно, хорошо и развеслло:с сидением на кухне до утра,когда уже совсем бесцветны лица,и с запоздалым, лишним ну пора,теперь уже совсем пора стелиться,с перетеканьем утра в день-деньской —забыл какой, но хорошо б субботний,с похмельем, с посещеньем мастерскойи всякой прочей милой тягомотней,с ещё одной бессонной ночью и снадеждою на милость воскресенья,но – Шахразады прячут свой сюрпризв колючих зарослях, на дне бассейна,за ширмою, в шкатулке под ключом,в тени почти случайных оговорок —и открываются не раньше, чемих застигает утро номер сорок…Вот так и наша с вами жизнь пройдёт —и пусть проходит, тут уж либо – либо:не век же нам годами напролётплодить шедевры мелкого калибра —Бог нам судил запутаться в кистяхвеликой и таинственной морокии всех простить, которые гостяти не покинут нас уже вовеки.
«Ах ты глупая деточка…»
Ах ты глупая деточка,мой небесный дружок,тут не Божия меточка —тут обычный ожог,но уж если и меточка,то никак не стрела —тут шелкувая плёточканенароком прошла.
Все блудницы, все бражникиподтвердят как один,что плохие художники,а не Тот Господин,нас уродуют… – радуютплётками на плацу:по живому орудуют,по живому лицу.
Не хоти себе, деточка,этих шёлковых мук:ни к чему тебе меточкада и плац ни к чему б —нас пусть, пруклятых, балуют,продолжая трепать:то малюют, то – милуют,то малюют опять.
«Жизнь снова с путей не сошла, а могла б…»
