Евгений Клюев - Музыка на Титанике (сборник)

«Ах ты глупая деточка…»

Ах ты глупая деточка,мой небесный дружок,тут не Божия меточка —тут обычный ожог,но уж если и меточка,то никак не стрела —тут шелкувая плёточканенароком прошла.

Все блудницы, все бражникиподтвердят как один,что плохие художники,а не Тот Господин,нас уродуют… – радуютплётками на плацу:по живому орудуют,по живому лицу.

Не хоти себе, деточка,этих шёлковых мук:ни к чему тебе меточкада и плац ни к чему б —нас пусть, пруклятых, балуют,продолжая трепать:то малюют, то – милуют,то малюют опять.

«Жизнь снова с путей не сошла, а могла б…»

И.А.

Жизнь снова с путей не сошла, а могла б —не зря все подробности поускользали!Но как говорил один старый араб:«Мы видели это простыми глазами».Он плакал тогда, сигареты курил,одну за другой и другую за третьей,и нервно придерживал пальцами пылдымившихся рядом столетий.

Ах, этот соблазн – соскочить на ходуна лживый булыжник, прижаться щекоюк камням ледяным и шептать им в бредусловечко-другое – какое такое:что, мол, не хочу, что горят все мосты,что в поезд палят, кочегара убили,что, мол, не могу, что в крови все кустыи корчатся мысли от боли…

Ан – вдруг да прорвёмся, была не была!Какая там разница – веришь, не веришь:подставит плечо чуть живая скала,и руку протянет умерший товарищ,и над головой зачирикает чиж —с небес, где плывут облака с образбми…И плачешь, и куришь, и кровоточишь,и смотришь простыми глазами.

«Хорошо бы не об этом…»

Хорошо бы не об этоми, конечно, не об этом,а тем паче – не об этом,хорошо бы о былом!Все мы связаны обетом —не обетом, так Арбатом,не Арбатом, так обедомна Садовом, за углом,в забегаловке волшебной…было весело душе в ней!После, стало быть, крушенийвсех на свете кораблейчем бы память образумить…вот тебе обед на память —сколько стоит наша память?Память стоит пять рублей:это сразу всё, включаябочку мёда, чашку чая,ложку дёгтя, чувство локтяи конфету-пополам,и включая ту эпоху,о которой думать плохо —хорошо, но очень плохо —хорошо… тем паче нам!Там, конечно, всё кошмарно,мерзость, пакость, грязь и скверна,все стоят по стойке смирно,ибо миром правит зло,ибо никуда не детьсяот него… но как чудесно,как легко, какое детство,как темно и как светло!

«Тогда ещё стихи водились в сих краях…»

Тогда ещё стихи водились в сих краях,тогда ещё – не пав во всех своих боях —я собирал в саду причудливые тропы,тогда ещё вели извилистые тропыв такие тайники неведомой души,где мир и тишина: укройся и пиши.

Тогда был старый век, и все мы были живы,тогда на флаге изолгавшейся державыза молот золотой ещё держался серп —такой же золотой, но век был милосерди каждому давал одежду и еду,и ставил каждому пятёрку по труду.

Тогда и этот сад был сыт, обут, одет —и с яблоком во рту сидел в качалке деди всё в столбцах газет разыскивал ответ,которого там не было, да и поныне нет,и подавали чай под яблоню и вишню,и каждый раз на чай заглядывал Всевышний.

Тогда был небосвод ровнее и положе,да и Всевышний был значительно моложеи обещал, что утешений впереди —хоть улицы мости, хоть пруд пруди,и улыбался, безмятежно повторяя:«Все, кто живёт в этой стране, достойны рая».

«А подобного урагана не было никогда…»

А подобного урагана не было никогда.Было только тогда, когда лопнул зелёный шарик.И тогда ещё мой друг детства, по имени Шурик,со слезами сказал: «Какая большая беда!»Было только тогда, когда не пойми куда унеслогод, число, номер дома и прочие горькие вещи.И я вышел из строя и оказался в чащенепонятного текста – безграмотного и многосло…Было только тогда, когда промок коробок —и почти целый день никого не случилось рядом:всё вдруг сразу забылось – и то, откуда мы родом,и куда мы идём, и где проживает Бог.Было только тогда, когда мне обещали прийти в шесть,а пришли через год, но уже не застали дома —и увидели, что отныне всё по-другому,и божественно звенела на крыше новая жесть.Было только тогда… и тогда, и тогда, и тогда —до чего ж оно пёстрое, это лоскутное покрывало!Но тогда ведь и жизнь была ещё совсем молода,потому-то и были тогда ураганы, а так – не бывало.

«Тут, между прочим, всё поломалось…»

«Мама, мне жалко!»

Тут, между прочим, всё поломалось —всякая малость тут поломалась:ножик и вилка, обруч и палка…мама, мне жалко!

Тут, между прочим, всё изменилось —всякая милость тут изменилась:кеды, футболка, светлая чёлка…И, между прочим, всё износилось —всякая ценность тут износилась:смысла и толка, ситца и шёлка,мама, мне жалко!

Детства шкатулка мелко и гулкоотгрохотала всем содержимым,всем содержимым неудержимым:ключик-замочек, почерк с нажимом,краски и кисти, старые вести,ржавые гвозди,хоть ненадолго в небо прогулка,дальше не езди,

дальше заминка, дальше развилка,рушится с неба книжная полка,время крадётся шатко и валкои пожирает зайца и волка —мама, мне жалко!

«Так что же, собственно, ещё сказать о детстве…»

Так что же, собственно, ещё сказать о детстве…Да, в общем, нечего: пустынная страна.Хотя, конечно же, солдатики, индейцы,пираты, рыцари и прочая шпана —они со мной, они и нынче на подхвате,чуть что не так, чуть жизнь темна или трудна.

В то время как все золотые имена —серёжи-саши-пети-гали-вали-кати —они исчезли: улетели на ракете,вдаль ускакали, вставив ноги в стремена,переиначены на выездной анкетелатинской графикой и графикой ивритской —и их истории сегодня грош цена.

Они растаяли – ледышкою, ириской,размылись в подписи, размашистой и резкой,измождены пропиской и перепропискойи больше, кажется, не значат ни хрена —по отношению к корветам, збмкам, кобрам,к мечам и саблям… и ко всем другим макабрам,что и сейчас ещё порой наводят жуть.

Но как любили мы тогда блуждать по дебрям,где я был дудочкой прохожею подобран,научен глупостям и вновь отпущен жить!..

«Я был в отчаяньи от той страны…»

Я был в отчаяньи от той страны,в которой все мы были неравны,но говорили, что равны, – и врали,и старились, и часто умирали,и видели совсем другие сны.А над страной летало вороньё,но раз мы поклялись любить её,то… годы шли – и мы её любили:за что – за чёрт-те что, за изобилье,хоть это тоже, в сущности, враньё.

И я в отчаяньи от этой вот страны —в которой все мы, вроде бы, равны,но говорим, что неравны, – и правы,и выбрали свободу для Вараввы,да видим-то совсем другие сны.И по стране шатается ворьё,но раз мы поклялись любить её,то… любим – хоть и морщимся, а любим:за что – за снисхожденье к бедным людям,хоть это тоже, в сущности, враньё.

Я от любой в отчаяньи страны,в которой все равны и неравны —в одно и то же время, без разбора,и простака не отличишь от вора,и все вокруг чужие видят сны —лгут, правда что свои… ах, Бог бы с ними:их ложь не рушит никаких основ,и дразнит их Ниспосылатель Сновсвоими челноками расписными.

«Вечный поиск иных светил…»

Вечный поиск иных светилда скитанья далёким небом…потому я так много всего забыл —будто бы никогда и не был,будто и не родился в этих местах,не был в очереди за репкой!Уж теперь из меня ничего не достать —ни багром, ни цапкой,ни добром, ни чем-нибудь там ещё б,ни мытьём, ни кбтаньемв темноте заповедных этих трущоб —…разве взрывом атомным.Что во облацех, значит, темна вода,что в колодцах – одна беда,и когда я опять прихожу сюда,то не вижу здесь ни следатех, кто с галками воевал,кто тиранил «немку»,кто убил меня наповал,с кем ходил в обнимку.

При царе Горохе

…а вот разрухи при царе Горохесовсем не помню, разные огрехи —это пожалуйста, шуты и скоморохисвидетели, всё было, но разрухи —её не помню при царе Горохе —ходили, правда, всяческие слухи,мол, ждут нас в будущем измены да подвохи,пришельцы, трёхголовые телята,огонь кометы на исходе лета…короче, что всё будет очень лютои будет падать замертво валютав болото лебединого балета —так щебетали птахи и старухи,воспитанные при царе Горохе,и улетали на свои застрехи,и все им верили, и всех терзали страхи…случайность, нарядясь в необходимость,смущала и запутывала демос,над головой носился Нострадамуси гадил сверху, из другой эпохи…дела, конечно, были очень плохи,ан не настолько, чтоб пищало в брюхеот голода – шуты и скоморохисвидетели, что при царе Горохемы все ни в коем случае не златумолились, не булату, но билетув Большой, а если даже и булату,так не тому… – божественному плуту,купившему за небольшую платувсех сразу на единственную ноту,известную ему, но этой крохивполне хватало при царе Горохеи даже оставалось на орехи —нет, даже доставалось на орехи,не помню, да и сам язык был младше…чуть младше – нет, не хуже или лучше,а раньше, и, как выяснялось, тоньше,без мата, и у каждой почтальонши,да что там почтальонши – кастелянши,за нею раз пятнадцать повторимши,вполне спокойно можно было брать урокикультуры речи при царе Горохе —культуры речи и культуры встречи,не говоря уж о культуре первой ночи,или культуре вечности… короче,культуры думать так, а не иначе,не замечая нависавшей тучи —их было много при царе Горохе,и все темны, шуты и скоморохисвидетели, что часто моросило,поштормливало, уносило силы,ломало страшно, но, попив рассола,все снова поддавались на посулысудьбы-обманщицы, сухарики и салона завтра запасая, а сивухивсегда хватало при царе Горохе —да и куда же без неё, дурёхи,дурёхи, сватьи-бабы Бабарихи…и вот что странно: сердце в общей суматохене било, так чтоб очень уж, тревоги —Бог не тревожил, но имелись боги:бог ветчины, севрюги и наваги,бог мини-юбки, джинсов, буги-вуги,бог дачи в Кратове, Малаховке, Барвихе,и виден был на свет в любой прорехене тот, так этот бог… при каждом взмахеполотнища в столбе пурпурной пылипорхали группы ангелов и плылинад нами, находясь не то в запале,не то в опале – подо всех копали,включая ангелов, и те же заварухипроисходили при царе Горохе,что и теперь, шуты и скоморохисвидетели, что все мы, как проказы,боялись разных козней – и, как козы,неслись вперёд, не думая о крахе,притом что, в общем, при царе Горохеизвестны дальновидные указы,и, слава Богу, не было разрухи,подобной нынешней…шуты и скоморохисвидетели.И дети.И стрекозы.

Салют