Феликс Кривин - Круги на песке
КАЗНЬ В ЗУЛЬЦФЕЛЬДЕ
Умирали два кирпичника,С белым светом распростясь.По тогдашнему обычаюУмирали: шли на казнь.
И один из тех кирпичниковВсю дорогу причитал:«Ой вы, крыши черепичные!Ой ты, каменный портал!
Ой вы, глины и красители,И песок, и алебастр!Ой дворцы моих губителей,Некому достроить вас!»
А второй из двух кирпичниковХохотал, завидя смерть:«Как-то будет непривычно мне —Шляпу не на что надеть!»
Так шутили два кирпичникаУ могилы на виду.Не рыдали, горемычные,Смехом встретили беду,
Приближаясь к той неведомой,К той немыслимой черте…Смех — как друг, навеки преданный:Познается он в беде.
ВОЗРАЖЕНИЕ ОСКАРУ ИЕГЕРУ
Историк Иегер написал историю.Совсем не ту историю, которую,Наощупь выбирая направление,Веками создавали поколения.Он написал историю, котораяМогла б служить поддержкой и опороюЕго небескорыстным устремлениямТысячелетья подчинить мгновению,Дабы по мановению мгновенияВека свое меняли направление…
Историк Иегер возмущенУбийством графа Гельфенштейна.Он ждал, что будет граф прощенПо обстоятельствам семейным.И восклицает он, грустяНад оскверненною святыней:«Напрасно бедная графиняПростерла к ним свое дитя!Напрасно пала на колени,Лицо склонивши до земли,К ее рыданьям и моленьямМятежники не снизошли».Профессор Иегер — не профан,И он приводит с сожаленьемЗабытый, но весомый факт:Графиня пала на колени.А сколько пало от рукиЕе возлюбленного мужа,О том Иегер — ни строки.Им данный факт не обнаружен.А граф, сметая села в прах,Ни разу не смягчился сердцем,И не увидел гордый графК нему протянутых младенцев.Конечно, жаль его жену,Однако пусть она не взыщет:Женою сделал граф одну,А вдовами — не меньше тысячи.
Да, подчинить историю мгновению,Согнуть века в позорном унижении,Поставить им условия кабальные —Поистине замашки феодальные.Но что поделать, ежели ИегеруВесьма важны дворянства привилегии?Иегер ополчается на Мюнцера,Боясь не той, а этой революции.Он занимает четкую позицию,Подобную позиции полиции,Которой так же, как ему, не нравятсяВсе эти толки о всеобщем равенстве.
ПРИВАТ-ДОЦЕНТ РАЗВИВАЕТ МЫСЛИ ПРОФЕССОРА В 1933 ГОДУ
Любопытна весьма оценкаФранца Гюнтера, приват-доцента:Мол, крестьяне, опора нации,В достопамятный год РеформацииПоднимали свое восстание,Снаряжали свои отрядыЗа великую нашу Германию,За грядущий «новый порядок».Только Мюнцер смущает Франца:Слишком ясен его девиз.Разве может всемирный фашизмДопустить всемирное братство?Но, спустя четыре столетия,Гюнтер Франц тормошит историю,Чтоб события давние этиСовременных приход ускорили.Он — глашатай времен иныхИ событий иного сорта.Гюнтер Франц поминает мертвых,Чтоб на смерть посылать живых.Пораженье крестьянской битвыНе смущает Гюнтера Франца:Для него сто тысяч убитых —Только жизненное пространство.И поэтому он, приват,Им, убитым, кричит: «Виват!»Потому, обходя аргументы,В комплиментах горяч и неистов.В нем не больше процента доцента.Остальные проценты — фашиста.Пусть запомнится поколениямИ живущим, и всем последующим:Через смерть идти к возрождению —Привилегия одноклеточных.
ЭТИМОЛОГИЯ ГЕРМАНИИ
Германия — Жадные Руки.Но до чего жадные? Вот вопрос!Жадные до работы? До творчества? До великих открытий?Или до великих захватов? Великих убийств?Это жадные руки Кеплера или Фридриха Барбароссы?Гегеля или Геринга?Бисмарка или Баха?Этимология Германии пока неясна:Много темных пятен.И светлых пятен.
ЭТИМОЛОГИЯ ВОЙНЫ
Слово войнаРодственно слову вина,Как утверждают словари и подтверждает исторический опыт.Правда, во все обозримые временаВина ни разу не сидела в окопах.Еще глядишь — прославишься сгоряча,А она не любит, когда о ней вспоминают.Вина бывает маленькая и неизвестно чья,А война бывает общая и большая.
БИТВА ПОД ФРАНКЕНХАУЗЕНОМ
Если власти не будут правильно защищать слабых, народ сам возьмет меч.
МюнцерОчень трудно быть полководцемЧеловеку другой профессии.Даже численное превосходствоБеззащитно против агрессии,Против лживости и коварстваИ обычной военной хитрости.Как наивно в своей беззащитностиПрямодушное наше бунтарство!Прямодушие — не малодушие,Мы готовы к любому сражению,Но приходится нам выслушиватьМиротворные предложения.Мы довольны, что кровь не льется,Одного только мы не взвесили:Очень трудно быть миротворцемЧеловеку другой профессии.Перемирие будет нарушено,И опять нас врасплох застанут…Мы ведь с детства к вере приученыИ бессильны против обмана.Очень скоро обман обнаружится,Кровь прольется в утроенной мере,И солдаты Георга ТрухзессаНас научат истинной вере.И порубят нас в поле чистом.Превращая в сплошное месиво.Очень трудно быть гуманистомЧеловеку другой профессии.Будем топтаны, колоты, рубаны, —Не придумаешь смерти злее.Но такая будет придуманаДля того, кто в бою уцелеет.И никто никогда не измеритЭтой смерти, безмерно мучительной.Нас научит истинной вереМиротворец с лицом усмирителя.И не скоро закроются веки,А палач — рассмеется весело…Очень трудно быть человекомЧеловеку другой профессии.
ТОЧКА ЗРЕНИЯ ОБЫВАТЕЛЯ
О горе вашим детям, если вы оставите им свое горькое отцовское наследие.
МюнцерМы не Мюнцеры, не Гусы, не Жижки,На которых вечно валятся шишки.Наша хата не в середке, а с краю,Мы живем и головы не теряем.Не теряем головы, не теряем,Хоть ее у нас легко потерять.
Наши диспуты, протесты и спорыУкрепляют, а не рушат престолы.Революции в защиту короныСовершаются легко и бескровно.Абсолютно, абсолютно бескровно,Только руки почему-то в крови.
О ДВУХ РЫЦАРЯХ ВЕЛИКОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ
Берлихинген Гёц, если ты и герой,То только — трагедии Гёте.Опущен занавес. Сыграна роль.В полях отдыхает пехота.
И повторяется с давних порВсе тот же финал неизменный:Свет в зале. Сыгравший тебя актерВыходит на авансцену.
Ему, актеру, и дела нет,Что годы сметает ветер.Четыреста лет. Четыреста летТебя уже нет на свете.
Но скачет и скачет по всем временамИ души потомков греетТобою преданный Флориан,Неистребимый Гейер.
Такой же рыцарь, как был и ты,Такой же опытный воин, —Не предал он, не сбежал в кустыПеред решающим боем.
Сумел он голову честно сложить,А ты — разрывался на части,Все время решая, кому служить:Восстанию или власти.
Ты, рыцарь, дорогу искал поверней,Боялся удачу прохлопать.Но служат тем, кто сегодня сильней,Не рыцари, а холопы.
Берлихинген, Гёц, благородный холоп,Некстати полезший в драку,Когда бы солнце твое ни взошло б,Оно — порождение мрака.
Тысячелетья идут на слом,Но подвиг живет не старея.Когда бы время твое ни пришло б,Оно — бесславное время.
И ты, Берлихинген, не герой,Не будет тебе постамента.И даже в театре не ты, а другойСтяжает аплодисменты.
И время пощады тебе не дастВ далекие наши годы.Опущен занавес. Свет погас.В полях отдыхает пехота.
Но скачет и скачет по всем временамИ души потомков греетНеумирающий Флориан,Неистребимый Гейер.
О КУРФЮРСТЕ ФРИДРИХЕ САКСОНСКОМ, ПРЕСЛЕДОВАВШЕМ МЮНЦЕРА И УМЕРШЕМ С НИМ В ОДИН И ТОТ ЖЕ ГОД
