Феликс Кривин - Круги на песке

ТОЧКА ЗРЕНИЯ ОБЫВАТЕЛЯ XVI ВЕКА

Если б он не занимался политикой,Он жил бы долго и умер в кругу семьи.Жизнь состоит из кругов — заколдованных, замкнутых и порочных,Но лучше всего человеку в кругу семьи,Во всяком случае, человеку нашего круга.Звездный час — это хорошо, но ведь счастливые часов не наблюдают,В том числе и звездных часов.Он мог бы, например, заняться рисованием.Ровесник его Тициан занялся — и теперь как рисует!Он мог бы стать писателем, как Рабле,Который, кстати, моложе его на четыре года.За четыре года многое можно успеть.А не хотел писателем, допустим, это трудно — писателем,Так разве он не мог отправиться в путешествие, как молодой Магеллан?Необязательно в кругосветное, — допустим, куда-нибудь в Париж или в Ниццу,Или поездить по Германии — у нас хватает и своих городов.Но эти молодые люди, им непременно нужно заниматься политикой.Поэтому они не доживают до тех лет,Когда начинаешь понимать, чем ты должен был заниматься.Да,Жизнь — это круг, настолько порочный и замкнутый,Что только в самом конце начинаешь видеть начало.

ПЕСНЯ ИДУЩИХ

Тушите всё, тушите,Ни света вам, ни дня!Весь мир опустошите,Чтоб не было огня!Тушите наши мысли,Порывы и желания,Иначе вам из искрыДа разгорится пламя.Пока еще не поздноНакладывать запреты,Тушите в небе звездыИ на земле рассветы!Они светить не смеют,Поставьте им заслон!Чтоб удушить вернее,Возьмитесь с двух сторон:С той стороны — паписты,А с этой — лютеране.Иначе вам из искрыДа разгорится пламя.И все сердца зажгутсяИ вырвутся из плена,И встанет новый МюнцерКазненному на смену.Так что же вы? Так ну же,Скорей замкните круг!Душите наши душиИ вышибайте дух!Пройдет еще лет триста,И мы сочтемся с вами,Из нашей малой искрыУж разгорится пламя!Поэтому спешитеДо часа своего.Душите нас, душите, —Посмотрим, кто кого.

ЛЕГЕНДЫ

В эти годы бродил по германским дорогамДоктор Фауст, впоследствии ставший легендой.И была его жизнь лишь коротким прологомК той, веками прославленной жизни, — посмертной.

Его первая жизнь протекала спокойноИ как будто бы даже совсем незаметно.А вокруг полыхали пожары и войны,Умирали бойцы и рождались легенды.

Но, уже пожилой, сорокапятилетний,Согласуясь в делах не с душой, а с рассудком,Доктор Фауст, впоследствии ставший легендой,Не хотел совершать легендарных поступков.

Он служил своей чистой и мирной науке,Созерцая парящие в небе светила.Не давал он науке оружия в руки,Чтоб не стала наука нечистою силой.

И когда поднимался народ за свободу,Он стоял в стороне, согласуясь с законом.Не за эти ль заслуги в грядущие годыЕго имя присвоили фаустпатронам?

Эти годы прошли. И в далекие далиУбегает истории пестрая лента,Где стоит, затерявшийся в самом начале,Доктор Фауст, впоследствии ставший легендой.

Кривая вывезет — это как дважды два,Вывезет из стыда, из страха и закоснелости.Кривая истории порою слишком крива,Но она неизбежно ведет к современности.

ГУМАНИСТЫ

Истинное и единственное наслаждение — наслаждение чистой совестью.

Похвально всякое состязание в добродетели.

Стучит,Стучит,СтучитКалитка у Эразма.Звучит,Звучит,ЗвучитОдна и та же фраза, —Уже не в первый разИ всякий раз некстати:«Впусти меня, Эразм,Я Ульрих, твой приятель!»

Некстати этот друг,Здесь дело пахнет риском.Впусти его, а вдругПожалуют паписты?Вот будешь ты хорош!Они шутить не любят.И друга не спасешьТем, что тебя погубит.

Стучит,Стучит,СтучитКалитка в старом доме.Спешит,Спешит,СпешитЗа Ульрихом погоня.Видать, на этот разЕго злодеи схватят.Впусти его, Эразм,Он Ульрих, твой приятель!

Но дружбы путь тернист,И выдан был папистамВеликий гуманистВеликим гуманистом.Смирил свой гордый духМыслитель, тихо плача:«Прости меня, мой друг!Сейчас нельзя иначе!»

Обманчивы друзья,А недруги — надежны.Сейчас нельзя, нельзя!Когда же будет можно?Чтоб в этой жизни статьГуманным человеком,Неужто нужно ждатьСемнадцатого века?

Стучит,Стучит,СтучитКалитка — все напрасно.Она надежный щит,Когда вокруг опасно.Глас жертвы — божий глас,А жертва на пороге.Как видно, ты, Эразм,Совсем забыл о боге.

Эразм,Эразм,Эразм,Какое вероломство!Глас жертвы — божий глас,Прости тебя, потомство!Но время, как на грех,Не делает нам скидки.Уже который векСтучит твоя калитка.

ВОЛЬНЫЙ ГОРОД НЮРНБЕРГ, XVI ВЕК

В вольном городе Нюрнберге десять базаров,Двенадцать водопроводов, тринадцать бань.В вольный город Нюрнберг купцы приезжают с товаром.Продавай, что хочешь. А не хочешь — так покупай.Кому вино! Кому сукно! Кому голландское кружево!Но особенный спрос, постоянный спрос — на оружие.Потому что еще не окончен бойЗа прогресс. И — против прогресса.И оружие Нюрнберга воюет между собой,Защищая и эти, и те интересы.В вольном городе Нюрнберге сто шестнадцать фонтановИ одиннадцать — каменных, а не деревянных — мостов.Вольный город Нюрнберг, по статистическим данным,Выделяется среди других городов.Мощеные улицы, черепичные кровли,Художник Альбрехт Дюрер, поэт Ганс Сакс…Но главные достижения, конечно, в торговле:Среди говяжьих окороков, сапожных вакс —Оружие.Кому оружие?Оружие!Нюрнберг не воюет,Он только тех, кто воюет, обслуживает.Вокруг города двойная стена,А на стене сто восемьдесят три башни.Пускай война.Ну и что с того, что война?Мирному городу Нюрнбергу — не страшно!У него свой, совсем не военный интерес,Хоть и удовлетворяющий военные интересы…Этот затянувшийся исторический процессКончится Нюрнбергским процессом.

ГЕРМАНИЯ, 1933 ГОД

Когда на площадях сжигали мыслиИ книги — те, что содержали их, —Писатель, не нашедший в черных спискахСвоих, увы, не запрещенных книг, —Не вынеся такого унижения,Писал властям: «Я требую сожжения!»Печататься в такие времена,Когда и Брехт, и Гейне вне закона?Когда горят такие имена,Как можно оставаться несожженным?

Так рассудил писатель Оскар Граф.Как показало время, был он прав.

* * * Что написано пером, не вырубишь топором.Для пера такая уверенностьредко кончается добром.И все-таки,хотя перу достается,Последнее слово за ним остается.

КАЗНЬ В ЗУЛЬЦФЕЛЬДЕ

Умирали два кирпичника,С белым светом распростясь.По тогдашнему обычаюУмирали: шли на казнь.

И один из тех кирпичниковВсю дорогу причитал:«Ой вы, крыши черепичные!Ой ты, каменный портал!

Ой вы, глины и красители,И песок, и алебастр!Ой дворцы моих губителей,Некому достроить вас!»

А второй из двух кирпичниковХохотал, завидя смерть:«Как-то будет непривычно мне —Шляпу не на что надеть!»

Так шутили два кирпичникаУ могилы на виду.Не рыдали, горемычные,Смехом встретили беду,

Приближаясь к той неведомой,К той немыслимой черте…Смех — как друг, навеки преданный:Познается он в беде.

ВОЗРАЖЕНИЕ ОСКАРУ ИЕГЕРУ