Феликс Кривин - Круги на песке

ПЕЧАТНОЕ ИЗВИНЕНИЕ БЫВШЕГО РЕВОЛЮЦИОНЕРА

О, те, которые успокаиваются и ни к чему не стремятся! Этим людям ничем нельзя помочь.

Извините Карлштадта за Мюнцера,Не судите его с пристрастностью.Наложите свою резолюциюО Карлштадтовой непричастности!

Пусть он Мюнцеру был приятелем,Но к нему относился критически,Выражая всегда неприятиеКрайних мер, а тем паче — физических.

Он всегда был против движенияИ, беседуя с орламюндцами,Отговаривал их от сражения.Извините Карлштадта за Мюнцера.

Он всегда возмущался крамолоюИ престолу был предан внутренне.Не рубите Карлштадту голову,Хватит тех, что уже отрублены.

Не спешите принять решение.Чуть помедлите с приговорами:Это страшное унижение —Стать короче на целую голову.

Пусть свой век доживет спокойненько,Он не сделает вам революции.Извините его за покойника,За товарища бывшего — Мюнцера.

О СУДЬБЕ ЖИТЕЛЕЙ КИЦИНГЕНА, ОСЛЕПЛЕННЫХ МАРКГРАФОМ КАЗИМИРОМ И МАРКГРАФОВОЙ ДАЛЬНЕЙШЕЙ СУДЬБЕ

И наступит в Германии мир,И приблизится час возмездья,И кровавый маркграф КазимирЗаболеет кровавой болезнью, —

А слепые всё будут идтиПо земле среди вечного мрака,Проклиная земные путиИ жестокую волю маркграфа.

На кого снизойдет благодать?Каменисты пути и неровны…Будет долго маркграф умирать,Истекая поганою кровью.

Даже самый высокий рангНе спасает от поздних расчетов:Кардинал досточтимый ЛангБудет век доживать идиотом.

Гёц Берлихинген жизнь проведетПод бессрочным домашним арестом.На кого благодать снизойдет?Никому никогда не известно.

Неизвестно, что ждет впередиИ когда заживется привольно…А слепые всё будут идти —Через годы и беды, и войны.

Снова вспыхнет неравный бой,Прозвучат боевые клики…Будет много крестьянских войн —И великих, и невеликих.

Много будет…И век не одинНа безвестных костях созреет.А слепые всё будут идти —До тех пор, пока не прозреют.

ЯРМАРКА

— Красавица! Почем берешь за унцию?— Штаны украли!— Наливай бокал!— Кто, Мюнцер? Нет, не знаю. Что за Мюнцер?— Какой-то немец.— Сроду не слыхал.— Горячие! А ну, кому горячие!— Сними две карты. Ставлю пять монет.— Подайте на стакан вина незрячему!— Купи телегу — повидаешь свет!— Он был учитель. Или проповедник.— Украли лошадь!— А штаны — нашлись!— Его казнили. Он стоял за бедных.— Ну, это врешь! Какая в том корысть?

Ах, ярмарка!Немало свежих истинЗдесь сохраняет свежесть много лет.И Мюнцер,Тот, что умер бескорыстно,Давным-давно покинул этот свет.

ПОСЛЕ МЮНЦЕРА

Истинно говорю вам, я буду возмущать народ. Прощайте!

Сто лет после Мюнцера. Кастель Сант-Эльмо. Тюрьма.Кромешная тьма, над которой в веках вознесетсяТакой же мятежный, не знающий страха Фома,Сквозь тьму подземелий пробившийся к «Городу Солнца».Как мир этот тесен и как бесконечен срок,Который тебе в этой затхлой могиле отпущен!Фома Кампанелла, с тобою всевидящий бог,Тюремщик всевидящий и вездесущий.Но тщетны усилья и каменных стен, и оков,Всевидящих стражей и прочих союзников мрака.Фома Кампанелла пробьется сквозь толщу веков,А им никогда не подняться из бренного праха.

А время идет. После Мюнцера двести лет.И, смертью своей прерывающий жизни молчанье,Священник из Реймса, крестьянский философ МельеОставит потомкам свое «Завещанье».Он бога отвергнет, тиранов земли проклянет,Он голос поднимет в защиту веками безгласных.И с жизнью покончит. И кара его не найдет,Поскольку над мертвым владыки не властны.Неправда, что смерть налагает молчанья печать,Вы только сказать свое слово сумейте.Порою для этого нужно всю жизнь промолчать,Чтоб вдруг, заглушая живых, заговорить после смерти.

Как мчатся века! После Мюнцера — триста лет.Но год двадцать пятый, как прежде, в мятежники призван.Сенатская площадь. Российской империи цвет,Сомкнули ряды перед строем веков декабристы.И будет Россия отныне нести этот пламенный стяг,И падать, и гибнуть, и дальше идти — до предела.И будут шагать по бескрайним российским степямИ Мюнцер, и добрый Мелье, и неистовый Кампанелла.О них, об ушедших, потомки напишут томаИ каждого жизнь не годами — веками измерят.И скажут потомки, что богу неверный ФомаОстался навек человечеству верен.

БАЛЛАДА О СТАРОМ ДУБЕ

Растет над Рейном старый дуб,Свидетель древний.Сейчас он, может, стар и глуп,Но было время…

Не то что села — городаЛетели прахом.Он мог бы Мюнцеру тогдаПойти на плаху.

Он мог пойти. Другие шлиБез размышлений.Другие резали и жгли —Такое время.

Его куда-то звал простор.В порыве юномОн мог пойти и на костерДжордано Бруно.

А мог бы просто здесь, в лесу,Раскинув ветви,Подставить свой могучий сукПод чью-то петлю.

Но он, иную часть избрав,Не шел со всеми.И кто был прав, а кто не прав,Решило время.

И в этом дней его итогИ жизни целой:Он очень много сделать мог,Но он — не сделал.

ЛЕЙПЦИГСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, 1766 ГОД

Так легко в молодые годыОступиться или споткнуться.Охраняйте студента ГётеОт примера студента Мюнцера!

Между ними почти три века,Но идеи не знают старости.Пусть он станет большим человеком,Пусть спокойно напишет «Фауста».

У него другие заботы,У него призвание высшее…

Только кто это там,Рядом с Гёте?Вы узнали студента Радищева?

XV. Сибирский мемориал

ЯЛУТОРОВСК

Ялуторовск. Пыль и жара.Сибирское знойное лето.Медлительные вечера,Стремительные рассветы.

И можно часами глазеть,Как с легкостью слабого полаНегордая речка ИсетьСливается с гордым Тоболом.

И вот он, мужской произвол:Порыва ее не заметив,Течет равнодушный Тобол,И нет простодушной Исети.

И это, возможно, другимПослужит серьезным уроком…Но даже от устья рекиМы можем вернуться к истокам.

Ялуторовск.Городок,Районный, а в прошлом — уездный,Лежит на сплетенье дорогШоссейных, речных и железных.

И ныне известно не всем,Что в прошлом носило когда-тоЯлуторовское шоссеНазванье Сибирского тракта.

Вздымалась дорожная пыльИ ветры в степи голосили,Когда провожала СибирьОтторженных граждан России.

Кандальный размеренный стук,А лица — угрюмы и серы.Так встретил Устим КармелюкМятежных господ офицеров.

Стоял он в толпе каторжан,Герой из народной легенды,И молча в Сибирь провожалРоссийских интеллигентов.

Идти им к далекой черте,Где каторга злее и жестче…В холодной, пустынной ЧитеКончалась Сенатская площадь…

Ялуторовск. Прошлый век.Затерян в бескрайних просторах,Стоит у слияния рекУездный сибирский город.

Отбывшие каторжный срок,Живут в городке поселенцы:Заходит на огонекК Якушкину князь Оболенский.

И долгие споры ведутМатвей Муравьев и Пущин.Им этот печальный приютКак высшая милость отпущен.

А годы торопят века,Презревши свою быстротечность,И время течет, как река,Впадая в холодную вечность.

Так в небо впадает трава,Доверясь высоким порывам.Бессмертная вечность мертва,А смертное время — живо.

Какой нам от вечности толк?Мы смертного времени дети,Впадаем в него, как в ТоболБурлящие воды Исети.

Всей смертною жизнью своейМы связаны с вечным риском…Ялуторовск. Дом-музей.И улица Декабристов.

ЛЕТО В ДЕКАБРЕ