Владислав Холшевников - Мысль, вооруженная рифмами
(Отрывок)
«За днями дни идут, идут… Напрасно;Они свободы не ведут Прекрасной;Об ней тоскую и молюсь,Ее зову, не дозовусь.
Смотрю в высокое окно Темницы:Всё небо светом зажжено Денницы;На свежих крыльях ветеркаЛетают вольны облака.
Итак, все блага заменить Могилой;И бросить свет, когда в нем жить Так мило;Ах! дайте в свете подышать;Еще мне рано умирать.
Лишь миг весенним бытиём Жила я;Лишь миг на празднике земном Была я;Душа готовилась любить…И всё покинуть, всё забыты!».
1819
21. Песня
Отымает наши радостиБез замены хладный свет;Вдохновенье пылкой младостиГаснет с чувством жертвой лет;Не одно ланит пыланиеТратим с юностью живой —Видим сердца увяданиеПрежде юности самой.
Наше счастие разбитоеВидим мы игрушкой волн,И в далекий мрак сердитоеМоре мчит наш бедный чёлн;Стрелки нет путеводительной,Иль вотще ее магнитВ бурю к пристани спасительнойЧелн беспарусный манит.
Хлад, как будто ускоре́ннаяСмерть, заходит в душу к нам;К наслажденью охлажде́нная,Охладев к самим бедам,Без стремленья, без желанияВ нас душа заглушенаИ навек очарованияСлез отрадных лишена.
На минуту ли улыбкоюМертвый лик наш оживет,Или прежнее ошибкоюВ сердце сонное зайдет —То обман; то плющ, играющийПо развалинам седым;Сверху лист благоухающий —Прах и тление под ним.
Оживите сердце вялое;Дайте быть по старине;Иль оплакивать бывалоеСлез бывалых дайте мне.Сладко, сладко появлениеРучейка в пустой глуши;Так и слезы — освежениеЗапустевшия души.
<1820>
22. Воспоминание
О милых спутниках, которые наш светСвоим сопутствием для нас животворили, Не говори с тоской: их нет: Но с благодарностию: были.
1821
23. Орлеанская дева
(Отрывок)
Р а й м о н д…Молчи, идет Бертранд; он возвратилсяИз города. Но что несет он?
Б е р т р а н д ВыДивитесь, что с таким добром я к вамЯвляюсь?
Т и б оПодлинно; откуда взялТы этот шлем? На что знак бед и смертиПринес ты к нам в жилище тишины?(Иоанна … подходит ближе)
Б е р т р а н дИ сам едва могу я объяснить,Как мне достался он. Я покупалЖелезные изделья в Вокулере;На площади толпилась тьма народаВкруг беглецов, лишь только прибежавшихС недоброю из Орлеана вестью;Весь город был в волненьи; сквозь толпуС усилием я продирался… вдругЦыганка смуглая со мной столкнулась;В руках у ней был этот шлем; она,Пронзительно в глаза мне посмотрев,Сказала: ты, я знаю, ищешь шлема;Вот шлем, не дорог он, возьми. — На что? —Я отвечал ей, — к латникам пойди;Я земледелец, мне нет ну́жды в шлеме. —Но я никак не мог отговориться;— Возьми, возьми! — она одно твердила, —Теперь для головы стальная кровляПриютнее всех каменных палат. —И так из улицы одной в другуюОна за мной гналася с этим шлемом.Я посмотрел: он был красив и светел;Был рыцарской достоин головы;Я взял его, чтоб ближе разглядеть;Но между тем, как я стоял в сомненьи,Она из глаз моих, как сон, пропала;Ее толпой народа унесло…И этот шлем в моих руках остался.
И о а н н а (ухватясь за него поспешно)Отдай мне шлем.
Б е р т р а н дНа что? Такой нарядНе девичьей назначен голове.
И о а н н а (вырывает шлем)Отдай, он мой и мне принадлежит…
1821
24. Замок Смальгольм, или Иванов вечер
До рассвета поднявшись, коня оседлал Знаменитый Смальгольмский барон;И без отдыха гнал, меж утесов и скал, Он коня, торопясь в Бротерстон.
Не с могучим Боклю совокупно спешил На военное дело барон;Не в кровавом бою переведаться мнил За Шотландию с Англией он;
Но в железной броне он сидит на коне; Наточил он свой меч боевой;И покрыт он щитом; и топор за седлом Укреплен двадцатифунтовой.
Через три дни домой возвратился барон, Отуманен и бледен лицом;Через силу и конь, опенен, запылён, Под тяжелым ступал седоком.
Анкрамморския битвы барон не видал, Где потоками кровь их лилась,Где на Эверса грозно Боклю напирал, Где за родину бился Дуглас;
Но железный шелом был иссечен на нём, Был изрублен и панцырь и щит,Был недавнею кровью топор за седлом, Но не английской кровью покрыт.
Соскочив у часовни с коня за стеной, Притаяся в кустах, он стоял;И три раза он свистнул — и паж молодой На условленный свист прибежал.
«Подойди, мой малютка, мой паж молодой, И присядь на колена мои;Ты младенец, но ты откровенен душой, И слова непритворны твои.
Я в отлучке был три дни, мой паж молодой; Мне теперь ты всю правду скажи:Что заметил? Что было с твоей госпожой? И кто был у твоей госпожи?»
«Госпожа по ночам к отдаленным скала́м, Где маяк, приходила тайком(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам Не прокрасться во мраке ночном).
И на первую ночь непогода была, И без умолку филин кричал;И она в непогоду ночную пошла На вершину пустынную скал.
Тихомолком подкрался я к ней в темноте; И сидела одна — я узрел;Не стоял часовой на пустой высоте; Одиноко маяк пламенел.
На другую же ночь — я за ней по следам На вершину опять побежал —О творец, у огня одинокого там Мне неведомый рыцарь стоял.
Подпершися мечом, он стоял пред огнём, И беседовал долго он с ней;Но под шумным дождем, но при ветре ночном, Я расслушать не мог их речей.
И последняя ночь безненастна была, И порывистый ветер молчал;И к мая́ку она на свиданье пошла; У мая́ка уж рыцарь стоял.
И сказала (я слышал): «В полуночный час, Перед светлым Ивановым днём,Приходи ты; мой муж не опасен для нас; Он теперь на свиданьи ином;
Он с могучим Боклю ополчился теперь; Он в сраженьи забыл про меня —И тайком отопру я для милого дверь Накануне Иванова дня».
«Я не властен прийти, я не должен прийти, Я не смею прийти (был ответ);Пред Ивановым днем одиноким путем Я пойду… мне товарища нет».
«О, сомнение прочь! безмятежная ночь Пред великим Ивановым днемИ тиха и темна, и свиданьям она Благосклонна в молчаньи своем.
Я собак привяжу, часовых уложу, Я крыльцо пересыплю травой,И в приюте моем, пред Ивановым днем, Безопасен ты будешь со мной».
«Пусть собака молчит, часовой не трубит И трава не слышна под ногой, —Но священник есть там; он не спит по ночам, Он приход мой узнает ночной».
«Он уйдет к той поре: в монастырь на горе Панихиду он позван служить:Кто-то был умерщвлен; по душе его он Будет три дни поминки творить».
Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел, Он ужасен стоял при огне.«Пусть о том, кто убит, он поминки творит: То, быть может, поминки по мне.
Но полуночный час благосклонен для нас: Я приду под защитою мглы».Он сказал… и она… я смотрю… уж одна У мая́ка пустынной скалы».
И Смальгольмский барон, поражён, раздражён, И кипел, и горел, и сверкал.«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец? Он, клянусь небесами, пропал!»
«Показалося мне при блестящем огне: Был шелом с соколиным пером,И палаш боевой на цепи золотой, Три звезды на щите голубом».
«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой; Сей полуночный, мрачный пришлецБыл не властен прийти: он убит на пути; Он в могилу зарыт, он мертвец».
«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне И увидел, услышал я сам,Как его обняла, как его назвала: То был рыцарь Ричард Кольдингам».
И Смальгольмский барон, изумлен, поражён, И хладел, и бледнел, и дрожал.«Нет! в могиле покой: он лежит под землёй, Ты неправду мне, паж мой, сказал.
Где бежит и шумит меж утесами Твид, Где подъемлется мрачный Эльдон,Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам Потаенным врагом умерщвлен.
Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд; Оглушен был ты бурей ночной;Уж три ночи, три дня, как поминки творят Чернецы за его упокой».
Он идет в ворота, он уже на крыльце, Он взошел по крутым ступеня́мНа площадку, и видит: с печалью в лице Одиноко-унылая там
Молодая жена — и тиха и бледна, И в мечтании грустном глядитНа поля, небеса, на Мертонски леса, На прозрачно бегущую Твид.
«Я с тобою опять, молодая жена». — «В добрый час, благородный барон.Что расскажешь ты мне? Решена ли война? Поразил ли Боклю иль сражён?»
«Англичанин разбит; англичанин бежит С Анкрамморских кровавых полей;И Боклю наблюдать мне маяк мой велит И беречься недобрых гостей».
При ответе таком изменилась лицом, И ни слова… ни слова и он;И пошла в свой покой с наклоненной главой, И за нею суровый барон.
Ночь покойна была, но заснуть не дала. Он вздыхал, он с собой говорил:«Не пробудится он; не подымется он; Мертвецы не встают из могил».
Уж заря занялась; был таинственный час Меж рассветом и утренней тьмой;И глубоким он сном пред Ивановым днем Вдруг заснул близ жены молодой.
Не спалося лишь ей, не смыкала очей… И бродящим, открытым очам,При лампадном огне, в шишаке и броне Вдруг явился Ричард Кольдингам.
«Воротись, удалися», — она говорит. «Я к свиданью тобой приглашён;Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, Не страшись, не услышит нас он.
Я во мраке ночном потаенным врагом На дороге изменой убит;Уж три ночи, три дня, как монахи меня Поминают — и труп мой зарыт.
Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной! И ужасный теперь ему сон!И надолго во мгле на пустынной скале, Где маяк, я бродить осуждён;
Где видалися мы под защитою тьмы, Там скитаюсь теперь мертвецом;И сюда с высоты не сошел бы… но ты Заклинала Ивановым днем».
Содрогнулась она и, смятенья полна, Вопросила: «Но что же с тобой?Дай один мне ответ — ты спасен ли, иль нет?..» Он печально потряс головой.
«Выкупа́ется кровью пролитая кровь, — То убийце скажи моему.Беззаконную небо карает любовь, — Ты сама будь свидетель тому».
Он тяжелою шуйцей коснулся стола; Ей десницею руку пожал —И десница как острое пламя была, И по членам огонь пробежал.
И печать роковая в столе вожжена: Отразилися пальцы на нем;На руке ж — но таинственно руку она Закрывала с тех пор полотном.
Есть монахиня в древних Драйбургских стенах: И грустна и на свет не глядит;Есть в Мельрозской обители мрачный монах: И дичится людей и молчит.
Сей монах молчаливый и мрачный — кто он? Та монахиня — кто же она?То убийца, суровый Смальгольмский барон; То его молодая жена.
1822
25. Шильонский узник
