Бенедикт Лифшиц - Полутораглазый стрелец

Ты с их небрежностью обязан примириться,

Которая дала талантам их развиться.

Позволь же им идти вперед путем своим

И угождать тебе искусством лишь одним.

Оно заслуги их пред целым явит светом,

На вкус свой положась вполне в вопросе этом:

Он правильно тебе сумеет подсказать,

Кого к большим трудам ты должен привлекать.

Так, возродив искусств слепительную славу,

Ты с их судьбой свою соединишь по праву,

И, именем своим возглавив сонм трудов,

Ты донесешь его до будущих веков.

147

АЛЬФОНС ДЕ ЛАМАРТИН

151. ОДИНОЧЕСТВО

Когда на склоне дня, в тени усевшись дуба

И грусти полн, гляжу с высокого холма

На дол, у ног моих простершийся, мне любо

Следить, как все внизу преображает мгла.

Здесь плещется река волною возмущенной

И мчится вдаль, стремясь неведомо куда;

Там стынет озеро, в чьей глади вечно сонной

Мерцает только что взошедшая звезда.

Пока за гребень гор, где мрачный бор теснится,

Еще цепляется зари последний луч,

Владычицы теней восходит колесница,

Уже осеребрив края далеких туч.

Меж тем, с готической срываясь колокольни,

Вечерний благовест по воздуху плывет,

И медным голосам, с звучаньем жизни дольней

Сливающимся в хор, внимает пешеход.

Но хладною душой и чуждой вдохновенью

На это зрелище взирая без конца,

Я по земле влачусь блуждающею тенью:

Ах, жизнетворный диск не греет мертвеца!

С холма на холм вотще перевожу я взоры,

На полдень с севера, с заката на восход.

В свой окоем включив безмерные просторы,

Я мыслю: «Счастие нигде меня не ждет».

Какое дело мне до этих долов, хижин,

Дворцов, лесов, озер, до этих скал и рек?

Одно лишь существо ушло - и, неподвижен

В бездушной красоте, мир опустел навек!

В конце ли своего пути или в начале

Стоит светило дня, его круговорот

Теперь без радости слежу я и печали:

Что нужды в солнце мне? Что время мне несет?

Что, кроме пустоты, предстало б мне в эфире,

Когда б я мог лететь вослед его лучу?

Мне ничего уже не надо в этом мире,

Я ничего уже от жизни не хочу.

Но, может быть, ступив за грани нашей сферы,

Оставив истлевать в земле мой бренный прах,

Иное солнце - то, о ком я здесь без меры

Мечтаю, - я в иных узрел бы небесах!

Там чистых родников меня пьянила б влага,

Там вновь обрел бы я любви нетленной свет

И то высокое, единственное благо,

Которому средь нас именованья нет!

Зачем же не могу, подхвачен колесницей

Авроры, мой кумир, вновь встретиться с тобой?

Зачем в изгнании мне суждено томиться?

Что общего еще между землей и мной?

Когда увядший лист слетает но поляну,

Его подъемлет ветр и гонит под уклон;

Я тоже желтый лист, и я давно уж вяну:

Неси ж меня отсель, о бурный аквилон!

ВИКТОР ГЮГО

152. НАДПИСЬ НА ЭКЗЕМПЛЯРЕ «БОЖЕСТВЕННОЙ КОМЕДИИ»

Однажды вечером, переходя дорогу,

Я встретил путника: он в консульскую тогу,

Казалось, был одет; в лучах последних дня

Он замер призраком и, бросив на меня

Блестящий взор, чья глубь, я чувствовал, бездонна,

Сказал мне: - Знаешь ли, я был во время оно

Высокой, горизонт заполнившей горой;

Затем, преодолев сей пленной жизни строй,

По лестнице существ пройдя еще ступень, я

Священным дубом стал; в час жертвоприношенья

Я шумы странные струил в ночную синь;

Потом родился львом, мечтал среди пустынь,

И ночи сумрачной я слал свой рев из прерий;

Теперь я - человек; я - Данте Алигьери.

153. MUGITUSQUE BOVUM… *

Мычание волов в Вергилиевы годы,

На склоне дня среди безоблачной природы,

Иль в час, когда рассвет, с полей прогнавши мрак,

Волнами льет росу, ты говорило так:

– Луга, наполнитесь травою! Зрейте, нивы!

Пусть свой убор земля колеблет горделивый

И жатву воспоет средь злата хлебных рек!

Живите: камень, куст, и скот, и человек!

В закатный час, когда в траве, уже багряной,

Деревья черные, поднявшись над поляной,

На дальний косогор, как призраки, ползут,

* И мычание волов… (лат.). - Вергилий, «Георгики», кн. 2, ст. 470.

150

И смуглый селянин, дневной окончив труд,

Идет в свой дом, где зрит над кровлей струйку дыма,

Пусть жажда встретиться с подругою любимой,

Пускай желание прижать к груди дитя,

Вчера лишь на руках шалившее, шутя,

Растут в его душе, как удлиненье тени!

Предметы! Существа! Живите в легкой смене,

Цветя улыбками, без страха, без числа!

Покойся, человек! Будь мирен, сон вола!

Живите, множьтеся! Бросайте всюду семя!

Пускай, куда ни глянь, почувствуется всеми,

При входе ли в дома, под цвелью ли болот,

В ночном ли трепете, объявшем небосвод, -

Порыв безудержный любить: в траве ль зеленой,

В пруде ль, в пещере ли, в просеке ль оголенной,

Любить всегда, везде, любить, что хватит сил,

Под безмятежностью темно-златых светил.

Заставьте трепетать уста, крыла и воздух,

Сердцебиения любви, забывшей роздых!

Лобзанье вечное пускай лежит на всем,

И миром, счастием, надеждой и добром,

Плоды небесные, падите вниз, на землю! -

Так говорили вы, и, как Вергилий, внемлю

Я вашим голосам торжественным, волы,

И нежит лебедя - вода, скалу - валы,

Березу - ветерок, и человека - небо…

О, естество! О, тень! О, пропасти Эреба!

154. У НОЧНОГО ОКНА

Златые иглы звезд сверкают меж ветвями,

Лоснистая волна тяжелыми струями

Бьет в океанский брег;

Порою облака проносятся, как птицы,

И ветер шепчет слов бессвязных вереницы,

Как спящий человек.

В природе все течет, как из раскрытой урны:

Огонь преходит в дым, и в пену - вихорь бурный,

Все - мимолетный миг.

Что можно взять, держать и сохранить навеки?

Летит за часом час, и с каждым часом некий

Мы видим в мире сдвиг.

Где неподвижность звезд в сей движущейся тайне?

Что - небо зримое, действительно ль бескрайне

И вечно ли оно?

Над нами россыпь солнц всегда ль одна и та же?

Потомок узрит ли все тех же самых стражей,

Что видеть нам дано?

О ночи, будете ль всегда вы тем, что ныне?

Навеки ли разбит шатер небесной сини

Над головой у нас?

Скажи, Альдебаран, ответь, кольцо Сатурна,

Не узрим ли когда в личине безлазурной -

Сквозь прорезь - новых глаз?

Не загорятся ли там новые светила,

И дуги новые, и новые стропила,

Что вечный зодчий ввел

В собор, чьим папертям конца не знает,

Где семисвешником Медведицы пылает

Чудовищный престол?

Сей ветр, что дал вам жизнь средь голубого лона,

Венера, Сириус, созвездье Ориона,

Ужель навек затих?

И никогда, его дыханием согреты,

Уж не поднимутся в апреле вечном светы

Цветов совсем других?

Познали ли мы мир с его безмерным чудом,

Мы, тростники болот, мы, черви, чья под спудом

Слюда едва блестит?

Кто вымолвит средь нас кощунственное слово,

Что на челе ночей господь тиары новой

Уже не поместит?

152

Ужели Бог вконец свое растратил пламя?

Не извергает ли миры он за мирами?

Ответь, Зенит! Надир!

Не полнит ли господь собой свое творенье?

Ужель угасших уст излил он все горенье

В наш охладевший мир?

Когда огромные являются кометы,

С собою принося глубин бездонных светы,

Дано ли видеть нам,

Куда бегут они - вселенные иль души,

Скиталицы пучин, горящие втируши,

По нашим небесам?

Кто, у истока став, познал первопричину?

Кто, магом и царем сойдя в сию пучину,

Всех тайн хранит ключи?

О, призраки людей, несчастием согбенных!

Кто произнес: «Творец, нам хватит солнц-вселенных.

Довольно. Опочий!»

Кто мятежом попрет закон тысячелетий?

Кто в силах запретить чему-нибудь на свете

Движение его?

Расширившись, всегда любой предел осилишь,

Вся тварь живет, растет и множится, а мы лишь

Свидетели всего.

Мы - лишь свидетели, мы - в трепете глубоком.

Как все живущее, живым исполнен соком

Высокий небосвод,

И древо дивное, живя в сплетеньях темных,

Возносит в небеса - своих ветвей огромных

Неисчислимый плод.

Творенье впереди, за ним стоит создатель,

А человек - увы, лишь жалкий наблюдатель

Обличия вещей.

Достаточно поднять чело над тем, что - рядом,

Чтоб за завесою скрестить свой взгляд со взглядом

Всевидящих очей.

Не скажем же себе: «У нас свои светила!»

Быть может, флоты солнц, уже раскрыв ветрила,

Плывут на нас сейчас.

Быть может, одолев предвечную истому,

Творец перекроит по чертежу иному

Все то, что видит глаз.

Как знать? Кто даст ответ? Над темным небосклоном,