Бенедикт Лифшиц - Полутораглазый стрелец

Согласные цвета, контрастные тона,

Враждебность красок, их сродство и глубина,

С иллюзиями их, с их зрительным обманом,

В очаровании нас держат беспрестанном.

Твое творение нам ясно говорит,

Как надо связывать со светом колорит;

Как надо светотень распределять умело,

Не нанося притом ущерба массе целой;

Как надо ослаблять и умерять тона,

Чтоб даль действительно была удалена,

И как любой предмет, затерянный в тумане,

Легко воспроизвесть опять на первом плане;

Как чередуются, сменяясь неспроста,

Друг с другом темные и светлые цвета,

Как смешиваются они непринужденно,

Как создают они единство фона,

* Колорит, третья часть живописи. (Примеч. Мольера).

Как растворяются и тают без следа,

Как поглощает их нежнейшая среда,

Услужливейший фон, который принимает

Всё то, что для него художник оставляет;

Какими тайнами ваянья овладев,

Он может плоскости придать любой рельеф;

Как постепенно он, смягчив оттенки света,

Отодвигает вглубь все контуры предмета,

И как расплывчатый, почти воздушный фон

Бывает сумраком надменным поглощен;

Как, завладев холстом, разгул стихии черной

Фигуры удержать старается упорно

И, несмотря на всё, как может этот плен

Простым приемом быть легко преодолен.

Всё это нам гласит, Миньяр, твое творенье.

Однако пусть тебя не мучат подозренья,

Не бойся, чтоб оно любому помогло

Твое высокое постигнуть ремесло,

Чтоб к мастерству твои чудесные уроки

Открыли доступ всем свободный и широкий;

Здесь, кроме мастерства, талант необходим,

А к этой тайне тайн путь неисповедим.

Их не приобретешь, как плод ночей бессонных,

Три качества, Миньяр, в тебе соединенных:

Ни страсть, ни грацию, ни дивный колорит,

Которыми твой труд повсюду знаменит.

Они - дары небес: лишь в виде исключенья,

В одном лице всех трех мы видим совмещенье.

Поэтому никто из тех, кто вслед идет

Тебе, Миньяр, вовек тебя не превзойдет.

Пусть множество кистей твой славный труд пробудит,

Он чудом наших дней и гордостью пребудет,

Со всех концов земли ученых знатоков

Он станет привлекать в течение веков.

О вы, достойные предметы попеченья

Благой монархии, в честь таинства рожденья

Спасителя, с небес ниспосланного нам,

Воздвигшей щедростью своею этот храм!

О духи чистые, сосуды благодати,

От мира дольнего, погрязшего в разврате,

Ушедшие сюда, где вашей веры пыл

От суеты земной вас прочно оградил,

143

Где грешный помысел отныне ни единой

Души не возмутит затворницы невинной,

Как сладко вам иметь всегда перед собой

Сей образ, вызвавший у вас обет святой!

Как сладко пожирать его весь день глазами,

Подогревая им души прекрасной пламя,

В нем пищу находить возвышенным мечтам,

Всегда кадить ему вздыханий фимиам,

И видеть пред собой вам предстоящей въяве

Небесную красу в ее бессмертной славе,

Вас побудившую во имя чистых уз

С земною прелестью презреть навек союз!

А ты, что некогда был властелином мира

И мудрой школою, чьи кисть, резец и лира,

Вновь обретенные во праве вековом,

Полночных варваров исправили разгром;

Сокровищ сказочных источник лучезарный,

Великий Рим, о, как тебе мы благодарны

За то, что, получив из рук твоих закал,

Сей знаменитый муж впрямь римлянином стал;

За то, что кисть его, охвачена гореньем,

Всю Францию своим украсила твореньем

И в благородный век, в усладу всем очам,

Явила живопись, неведомую нам, -

Столь долговечное искусство легкой фрески,

В которой быстроту и норов слишком резкий

Высокомерного и пылкого мазка

Умеет укрощать лишь мощная рука!

Ее сестры куда сговорчивее норов:

Она художнику без долгих разговоров

Вся подчиняется, его спокойно ждет,

И с ней тяжелодум не ведает забот.

Колеблющемуся она дает возможность

Всечасно проявлять большую осторожность

И править полотно свое за пядью пядь,

Чрез некоторый срок придя к нему опять.

Для нерешительных художников бесспорно

Такая медленность в работе благотворна,

И что им в двадцать раз не удается, то

Удастся в тридцать раз доделать или в сто.

Но фреска требует, горя от нетерпенья,

Чтоб мастер никогда не упускал мгновенья,

Которое она дала его руке,

И всё искусство здесь - в стремительном мазке.

Ошибку каждую за грех считая тяжкий,

Она ничтожнейшей не признает поблажки;

При ней поправок нет: малейшее пятно

Должно быть сразу же на грунт нанесено.

Да, фреска требует от кисти сочетанья

Таланта высшего и высшего познанья,

Поддерживаемых уверенной рукой,

Способной справиться с помехою любой,

С любою перед ней поставленной задачей,

Рукою - спутницей фантазии горячей

И воплощающей почти что на лету

Без колебания прекрасную мечту.

Вот это именно и доставляет фреске

Победу над сестрой, соперницею в блеске,

И побуждает всех ценителей конклав

Предпочитать ее столь мужественный нрав.

К ней кисти лучшие влекутся беспрестанно

И Микеланджело, Карраччи и Романо,

Миньяры славные столетья своего,

Во фреске видели искусства торжество.

Здесь предстает она в изысканном наряде,

Пленяющею нас уже при первом взгляде;

Никто не видывал здесь прелести такой,

И незнакомка всех сразила красотой.

Прекрасным мастерством и чувством вдохновенным

Не только знатокам понравилась отменным,

Она очаровать сумела даже двор;

Любого зрителя приковывая взор,

В придворном щеголе, в невежде равнодушном

Вниманье пробудив к своим красам воздушным,

Она смущенный взгляд не раз к себе влекла

И в них известный вкус к искусству развила.

Но более всего поднять ее значенье

Монарха нашего способно посещенье.

Сей славный государь, чей разум так высок,

Всего прекрасного любитель и знаток.

145

Не путая добро с его личиной ложной,

Он судит правильно и хвалит осторожно.

Людовик, наш король, великий, ясный ум,

Который слов своих не тратит наобум,

Пленясь ее красой и грацией прелестной,

Дал в двух словах о ней свой отзыв крайне лестный,

А всем известно, как он может в двух словах

Прославить что-нибудь или повергнуть в прах.

Кольбер, чей вкус так схож со вкусом властелина,

Был также восхищен прекрасною картиной.

Сей мощный гений, столь настойчивый в труде,

Благоразумие являющий везде,

Которому монарх заслуг в вознагражденье,

Торговли и искусств дал направлять теченье,

Возвышенной мечтой издавна обуян,

Ученейшей руке заветный вверил план

И с помощью ее обогатить желает

Тот храм, который он всех больше почитает *.

И вот рука, придя в волнение, берет

Палитру, краски, кисть, спешит творить, не ждет

Ни мига, отдыха не знает никакого -

И вот окончила: творение готово

И взорам предстает уже не труд один -

Три чуда в образе различных трех картин.

Однако средь красот, которых здесь так много,

Прекраснее всего изображенье бога.

Всё в нем - величие, всё - кротость, доброта

И дышит мудростью малейшая черта.

Божественность сквозит во всем прекрасном лике,

Внушая каждому восторг и страх великий.

Короче, мастер в нем запечатлел навек

То, что постичь едва ль способен человек.

И впредь, Кольбер, искусств упрочивай господство

Во Франции, где ты блюдешь их превосходство;

* Церковь св. Евстахия. (Примеч. Мольера).

Дорогу замыслу высокому расчисть,

Поставивши ему на службу эту кисть.

Пускай ей посвятит, придав свой отпечаток,

Великий человек бесценных дней остаток.

Не часто небеса нам шлют людей таких,

Что мы использовать должны таланты их.

Рукам, что не найдешь легко в любое время,

Доверить должно труд, столь оцененный всеми.

Твоя обязанность скорее их схватить

И за достойную работу засадить.

Не думай, о Кольбер, однако, дожидаться,

Чтобы они пришли к тебе о ней справляться:

Не приспособлены великие мужи

К придворным тонкостям, к учтивой светской лжи.

В свои раздумия погружены всецело.

Единственное в них они находят дело.

Как можно сочетать с искусством светский быт?

Кто стал придворным, тот от мастерства бежит.

Искусству надобно отдаться безраздельно:

Преуспевает в нем лишь дух прямой и цельный.

Они не могут труд совсем забросить свой,

Чтоб твоего смущать привратника покой;

Не могут, близ тебя вертясь, забыв о деле,

Вымаливать хвалу глупца и пустомели.

Любовь к труду, что в их душе всегда живет,

Освобождает их от всех иных забот.

Ты с их небрежностью обязан примириться,