Даниил Хармс - Том 1. Авиация превращений
18 ноября 1930
«четыре дня над Римом летал пророк»
Аларих:
четыре дня над римом летал пророки двести тысяч кельтов через альпывёл под уздечку Радагеся видел гибель Стилихонаон в бездну, друг, скакал на стулеза ним Евхерий в бездну падалнеся в руках железный крестя под сосной лежал во мхув лесу шакал кричал ху хумне снился рим в кругу зелёных опахалсам император на коне в бобровой шляпе хохотали я во сне подумал «прощеего убить, какой нахал»
и я проснулся в тёмной рощеи как безумный хохотал…
«всякую мысль оставь…»
Всякую мысль оставьвсякое дело забудьмир от тебя отвернётсямы же на помощь придём.
<Ноябрь 1930>
«Ревекка, Валентина и Тамара…»
«Ревекка, Валентина и ТамараРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем
Прекрасны и ленивыРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем
Тодстушка, Коротышка и ХудышкаРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем!
Ах если б обнялись они, то было бРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем
Но если б и не обнялись бы они то даже такРаз два три четыре пять шесть семьСовсем совсем три грации совсем.»
<ноябрь 1930>
«был он тощь высок и строен…»
Был он тощь высок и строенвзглядом женщин привлекалел по-барски и порой онизумительно икал.
ну она была попрощетоже стройна и тонкадухом немка, с виду мощиростом вверх до потолка.
раз в писательской столовойдве склонились головыподовившись лбом коровыоба умерли увы.
но забыть они могли лидруг про друга? Это вра —ки! Покойники в могилеоба встретились Ура
Тут она сказала: Божекак покойник пропищави в могиле ты всё тожетакже гнусен и прыщав
он ответил зеленея:дух свободен от прыщейты же стала лишь длиннеяи глупея и тощей.
Но она сказала: Знаешьбудь рябым и будь немымбудь бесплотным понимаешьты мне душка м м м
О! — вскричал он. — Ты мне душка!Что за чудный оборот!Ты царица! ты индюшка«Аромат» наоборот!
* * *И всю ночь соседний прахлежа пристально в гробуслышал будто бы в рукахтерли пшенную крупу.
<Ноябрь 1930>
«Неужели это фон…»
Неужели это фонПантелей сказал угрюмонеужели это пон
Каблуков сказал увына плечах его виселотри десятых головы
Пантелей вскричал урчане губите этот ландышя племянник сюргуча
я висел прибит к воламте паслись на Москворечьивдруг жестянка пополам
О промолвил Каблуковсунув лампу под кроватья конечно не таков
Густо кругло полно вратьвсё похоже на ковыльпрокричала громко мать.
Каблуков сказал увына плечах его виселотри десятых головы.
Тут вошла его женас петухом на подбородкев сапоги наряжена
Каблуков сказал ги гиты не думай о платенцахты себя побереги
за окошком хлопал ветер парусинв это время из комодавышел заяц керосин
Пантелей сказал пупупод ногами Пантелеявсе увидели крупу
Каблуков сказал увына плечах его виселотри десятых головы
мать воскликнула ва вавместо рук её болталисьголубые рукава.
А жена сказала хомвсе увидели внезапноподбородок с петухом.
Ноябрь <1930>
«Где мой чепец?..»
Кулундов:
Где мой чепец? Где мой чепец?
Родимов:
Надменный конь сидел в часах.
Кулундов:
Куда затылком я воткнусь?
Родимов:
За ночью день, за днём сестра.
Кулундов:
Вчера чепец лежал на полке,сегодня он лежал в шкапу.
Родимов:
Однажды царь, он в треуголке,гулял по Невскому в плаще.
Кулундов:
Но где чепец?
Родимов:
И царь смеялся,когда машинку видел он,в кулак торжественный смеялся,царицу зонтиком толкал.
Кулундов:
Чепец в коробке!
Родимов:
Царь хранилсвоё величье вековое. «Сафо» двумя пальцами курил,пуская дым.
Кулундов:
А? Что такое?Скажите, где мой шарф?
Родимов:
Скакал извозчик.Скакал по правой стороне.Кричал царю: сойди с дороги,не то моментом задавлю!Смеялся царь, склонясь к царице.
Кулундов:
Простуда в горло попадет,поставлю вечером горчичник.
Родимов:
И крикнул царь: какой болван!На мне тужурка из латуни,а на царице календарь.Меня так просто не раздавишь,царицу санками не сдвинешь,и в доказательство мы ляжемс царицей прямо под трамвай.
Кулундов:
Потом советую, сам-друг Кулундов,одень шерстяную рубашку.На двор, Кулундов, не ходи,но поцелуй свою мамашку.
Мамаша:
Нет, нет, избавь меня, Кулундов.
Родимов:
И вот, вздымая руки к небу,царь и царица на рельсы легли,и взглядом, и пушкой покорны Канебу,большие солдаты царя стерегли.Толпа на Невском замерла,неслась милиция скачками,но птица — в воздухе стрела —глядела чудными зрачками.Царь встал.Царица встала.Все вздохнули.Царь молвил: накось выкуси!Царица крикнула: мы победили!Канеб сказал: мы льнем к Руси.Вдали солдаты уходили.Но вдруг извоэчик взял и ударилкнутом царя и царицу по лицу.Царь выхватил саблюи с криком: смерть подлецу!пустился бегом по Садовой.Царица рыдала. Шумела Нева.Народ волновался, на битву готовый.
Кулундов:
Ну, прощайте, мамочка,я пошел на Карповку.
Мамаша:
Два поклона дедушке.
Кулундов:
Хорошо, спасибочки.
Родимов (один):
Да, министр Пуришкевичбыл однажды на балу,громко музыка рычала,врали ноги на полу.Дама с голыми плечамиизвивалась колбасой.Генерал для развлеченьяшлёпал пятками босой.Царь смеялся над царицей,заставлял её в окнодля потехи прыгнуть птицейили камнем всё равно.Но царица для потехив руки скипетр бралаи колола им орехипри помощи двухголового орла.
Голова на двух ногах (входя):
Родимов, ты заврался.Я сам бывал на вечеринках,едал индеек в ананасах,видал полковника в лампасах.Я страсть люблю швырять валета,когда летит навстречу туз,когда сияет эполетаи над бокалом вьется ус.Когда, смугла и черноброва,к тебе склоняется княжна,на целый мир глядя сурово,с тобой, как с мальчиком, нежна.Люблю, когда, зарю почуя,хозяин лампу тушит вдруг,и гости сонные, тоскуя,сидят, безмолвные, вокруг.Когда на улице, светая,летают воздухи одни,когда проходит ночь пустаяи гаснут мёртвые огни.Люблю, Родимов! Нет спасенья!В спасенье глупые слова!Вся жизнь только воскресенье!
Родимов:
