Николай Заболоцкий - Не позволяй душе лениться: стихотворения и поэмы
1936
64. Седов
Он умирал, сжимая компас верный,Природа мертвая, закованная льдом,Лежала вкруг него, и солнца лик пещерныйЧерез туман просвечивал с трудом.Лохматые, с ремнями на груди,Свой легкий груз собаки чуть влачили.Корабль, затертый в ледяной могиле,Уж далеко остался позади.И целый мир остался за спиною!В страну безмолвия, где полюс-великан,Увенчанный тиарой ледяною,С меридианом свел меридиан;Где полукруг полярного сияньяКопьем алмазным небо пересек;Где вековое мертвое молчаньеНарушить мог один лишь человек, —Туда, туда! В страну туманных бредней,Где обрывается последней жизни нить!И сердца стон, и жизни миг последний —Все, все отдать, но полюс победить!
Он умирал посереди дороги,Болезнями и голодом томим.В цинготных пятнах ледяные ноги,Как бревна, мертвые лежали перед ним.Но странно! В этом полумертвом телеЕще жила великая душа:Превозмогая боль, едва дыша,К лицу приблизив компас еле-еле,Он проверял по стрелке свой маршрутИ гнал вперед свой поезд погребальный...О край земли, угрюмый и печальный!Какие люди побывали тут!
И есть на дальнем Севере могила...Вдали от мира высится она.Один лишь ветер воет там уныло,И снега ровная блистает пелена.Два верных друга, чуть живые оба,Среди камней героя погребли,И не было ему простого даже гроба,Щепотки не было родной ему земли.И не было ему ни почестей военных,Ни траурных салютов, ни венков,Лишь два матроса, стоя на коленях,Как дети, плакали одни среди снегов.
Но люди мужества, друзья, не умирают!Теперь, когда над нашей головойСтальные вихри воздух рассекаютИ пропадают в дымке голубой,Когда, достигнув снежного зенита,Наш флаг над полюсом колеблется, крылат,И обозначены углом теодолитаВосход луны и солнечный закат, —Друзья мои, на торжестве народномПомянем тех, кто пал в краю холодном!
Вставай, Седов, отважный сын земли!Твой старый компас мы сменили новым,Но твой поход на Севере суровомЗабыть в своих походах не могли.И жить бы нам на свете без предела,Вгрызаясь в льды, меняя русла рек, —Отчизна воспитала нас и в телоЖивую душу вдунула навек.И мы пойдем в урочища любые,И, если смерть застигнет у снегов,Лишь одного просил бы у судьбы я:Так умереть, как умирал Седов.
1937
65. Голубиная книга
В младенчестве я слышал много разПолузабытый прадедов рассказО книге сокровенной... За рекоюКровавый луч зари, бывало, чуть горит,Уж спать пора, уж белой пеленоюС реки ползет туман и сердце леденит,Уж бедный мир, забыв свои страданья,Затихнул весь, и только вдалекеКузнечик, маленький работник мирозданья,Всё трудится, поет, не требуя вниманья, —Один, на непонятном языке...О тихий час, начало летней ночи!Деревня в сумерках. И возле темных хатСедые пахари, полузакрывши очи,На бревнах еле слышно говорят.
И вижу я сквозь темноту ночную,Когда огонь над трубкой вспыхнет вдруг,То спутанную бороду седую,То жилы выпуклые истомленных рук.И слышу я знакомое сказанье,Как правда кривду вызвала на бой,Как одолела кривда, и крестьянеС тех пор живут обижены судьбой.Лишь далеко на океане-море,На белом камне, посредине вод,Сияет книга в золотом уборе,Лучами упираясь в небосвод.Та книга выпала из некой грозной тучи,Все буквы в ней цветами проросли,И в ней написана рукой судеб могучейВся правда сокровенная земли.Но семь на ней повешено печатей,И семь зверей ту книгу стерегут,И велено до той поры молчать ей,Пока печати в бездну не спадут.
А ночь горит над тихою землею,Дрожащим светом залиты поля,И высоко плывут над головоюТуманные ночные тополя.Как сказка – мир. Сказания народа,Их мудрость темная, но милая вдвойне,Как эта древняя могучая природа,С младенчества запали в душу мне...
Где ты, старик, рассказчик мой ночной?Мечтал ли ты о правде трудовойИ верил ли в годину искупленья?Не знаю я... Ты умер, наг и сир,И над тобою, полные кипенья,Давно шумят иные поколенья,Угрюмый перестраивая мир.
1937
66. Метаморфозы
Как мир меняется! И как я сам меняюсь!Лишь именем одним я называюсь, —На самом деле то, что именуют мной, —Не я один. Нас много. Я – живой.Чтоб кровь моя остынуть не успела,Я умирал не раз. О, сколько мертвых телЯ отделил от собственного тела!И если б только разум мой прозрелИ в землю устремил пронзительное око,Он увидал бы там, среди могил, глубокоЛежащего меня. Он показал бы мнеМеня, колеблемого на морской волне,Меня, летящего по ветру в край незримый, —Мой бедный прах, когда-то так любимый.
А я всё жив! Всё чище и полнейОбъемлет дух скопленье чудных тварей.Жива природа. Жив среди камнейИ злак живой, и мертвый мой гербарий.Звено в звено и форма в форму. МирВо всей его живой архитектуре —Орган поющий, море труб, клавир,Не умирающий ни в радости, ни в буре.
Как всё меняется! Что было раньше птицей,Теперь лежит написанной страницей;Мысль некогда была простым цветком;Поэма шествовала медленным быком;А то, что было мною, то, быть может,Опять растет и мир растений множит.
Вот так, с трудом пытаясь развиватьКак бы клубок какой-то сложной пряжи,Вдруг и увидишь то, что должно называтьБессмертием. О, суеверья наши!
1937
67. Лесное озеро
Опять мне блеснула, окована сном,Хрустальная чаша во мраке лесном.
Сквозь битвы деревьев и волчьи сраженьяГде пьют насекомые сок из растенья,Где буйствуют стебли и стонут цветы,Где хищная тварями правит природа,Пробрался к тебе я и замер у входа,Раздвинув руками сухие кусты.
В венце из кувшинок, в уборе осок,В сухом ожерелье растительных дудокЛежал целомудренной влаги кусок,Убежище рыб и пристанище уток.Но странно, как тихо и важно кругом!Откуда в трущобах такое величье?Зачем не беснуется полчище птичье,Но спит, убаюкано сладостным сном?Один лишь кулик на судьбу негодуетИ в дудку растенья бессмысленно дует.
И озеро в тихом вечернем огнеЛежит в глубине, неподвижно сияя,И сосны, как свечи, стоят в вышине,Смыкаясь рядами от края до края.Бездонная чаша прозрачной водыСияла и мыслила мыслью отдельной.Так око больного в тоске беспредельнойПри первом сиянье вечерней звезды,Уже не сочувствуя телу больному,Горит, устремленное к небу ночному.И толпы животных и диких зверей,Просунув сквозь елки рогатые лица,К источнику правды, к купели своейСклонялись воды животворной напиться.
1938
68. Соловей
Уже умолкала лесная капелла.Едва открывал свое горлышко чижик.В коронке листов соловьиное телоОдно, не смолкая, над миром звенело.
Чем больше я гнал вас, коварные страсти,Тем меньше я мог насмехаться над вами.В твоей ли, пичужка ничтожная, властиБезмолвствовать в этом сияющем храме?
Косые лучи, ударяя в поверхностьПрохладных листов, улетали в пространство.Чем больше тебя я испытывал, верность,Тем меньше я верил в твое постоянство.
А ты, соловей, пригвожденный к искусству,В свою Клеопатру влюбленный Антоний,Как мог ты довериться, бешеный, чувству,Как мог ты увлечься любовной погоней?
Зачем, покидая вечерние рощи,Ты сердце мое разрываешь на части?Я болен тобою, а было бы прощеРасстаться с тобою, уйти от напасти.
Уж так, видно, мир этот создан, чтоб звери,Родители первых пустынных симфоний,Твои восклицанья услышав в пещере,Мычали и выли: «Антоний! Антоний!»
1939
69. Слепой
С опрокинутым в небо лицом,С головой непокрытой,Он торчит у ворот,Этот проклятый богом старик.
Целый день он поет,И напев его грустно-сердитый,Ударяя в сердца,Поражает прохожих на миг.
А вокруг старикаМолодые шумят поколенья.Расцветая в садах,Сумасшедшая стонет сирень.В белом гроте черемухПо серебряным листьям растенийПоднимается к небуОслепительный день...
Что ж ты плачешь, слепец?Что томишься напрасно весною?От надежды былойУж давно не осталось следа.Черной бездны твоейНе укроешь весенней листвою,Полумертвых очейНе откроешь, увы, никогда.
Да и вся твоя жизнь —Как большая привычная рана.Не любимец ты солнцу,И природе не родственник ты.Научился ты житьВ глубине векового тумана,Научился смотретьВ вековое лицо темноты...
И боюсь я подумать,Что где-то у края природыЯ такой же слепецС опрокинутым в небо лицом.Лишь во мраке душиНаблюдаю я вешние воды,Собеседую с нимиТолько в горестном сердце моем.
О, с каким я трудомНаблюдаю земные предметы,Весь в тумане привычек,Невнимательный, суетный, злой!Эти песни мои —Сколько раз они в мире пропеты!Где найти мне словаДля возвышенной песни живой?
И куда ты влечешь меня,Темная грозная муза,По великим дорогамНеобъятной отчизны моей?Никогда, никогдаНе искал я с тобою союза,Никогда не хотелПодчиняться я власти твоей, —
Ты сама меня выбрала,И сама ты мне душу пронзила,Ты сама указала мнеНа великое чудо земли...Пой же, старый слепец!Ночь подходит. Ночные светила,Повторяя тебя,Равнодушно сияют вдали.
1946
