Дмитрий Быков - Последнее время
1995 год
Осень
Проснешься — и видишь, что праздника нетИ больше не будет. Начало седьмого,В окрестных домах зажигается свет,На ясенях клочья тумана седого,Детей непроснувшихся тащат в детсад,На улице грязно, в автобусе тесно,На поручнях граждане гроздью висят —Пускай продолжает, кому интересно.
Тоскливое что-то творилось во сне,А что — не припомнить. Деревья, болота…Сначала полями, потом по МосквеВсе прятался где-то, бежал от кого-то,Но тщетно. И как-то уже все равно.Бредешь по окраине местности дачной,Никто не окликнет… Проснешься — темно,И ясно, что день впереди неудачныйИ жизнь никакая. Как будто, покаТы спал, — остальным, словно в актовом зале,На детской площадке, под сенью грибкаВелели собраться и все рассказали.А ты и проспал. И ведь помнил сквозь сон,Что надо проснуться, спуститься куда-то,Но поздно. Сменился сезон и фасон.Все прячут глаза и глядят виновато.Куда ни заходишь — повсюду чужак:У всех суета, перепалки, расходы,Сменились пароли… Вот, думаю, такИ кончились шестидесятые годы.
Выходишь на улицу — там листопад,Орудуют метлами бойкие тетки,И тихая грусть возвращения в ад:Здорово, ну как там твои сковородки?Какие на осень котлы завезут?Каким кочегаром порадуешь новым?Ты знаешь, я как-то расслабился тут.И правда, нельзя же быть вечно готовым.
Не власть поменяли, не танки ввели,А попросту кто-то увидел с балконаКленовые листья на фоне земли:Увидел и понял, что все непреклонноИ необратимо. Какой-то рычагСместился, и твердь, что вчера голубела,Провисла до крыши. Вот, думаю, такКончается время просвета, пробела,Короткого отпуска, талой воды:Запретный воздушный пузырь в монолите.Все, кончились танцы, пора за труды.Вы сами хотели, на нас не валите.
Ну что же, попробуем! В новой поре,В промозглом пространстве всеобщей подмены,В облепленном листьями мокром дворе,В глубокой дыре, на краю Ойкумены,Под окнами цвета лежалого льда,Под небом оттенка дырявой рогожиПопробуем снова. Играй, что всегда:Все тише, все глуше, все строже — все то же.
1999 год
Конец сезона
1. Конец сезона
1До трех утра в кафе «Чинара»Торгуют пловом и ухой,И тьму Приморского бульвараЛисток корябает сухой.
И шелест лиственный и пенныйЕсть первый знак и главный звукНеумолимой перемены,Всю ночь вершащейся вокруг.
Где берег противоположныйЛежит цепочкой огневой,Всю ночь горит маяк тревожный,Вертя циклопьей головой.
Где с нефтяною гладью моряБеззвездный слился антрацит —Бессоннице всеобщей вторя,Мерцает что-то и блестит.
На рейде, где морская ваксаКишит кефалью, говорят,Вот-вот готовые сорваться,Стоят «Титаник» и «Варяг».
Им так не терпится, как будтоНаш берег с мысом-близнецомСомкнутся накрепко, и бухтаПредстанет замкнутым кольцом.
2Любовники в конце сезона,Кому тоска стесняет грудь,Кому в грядущем нет резонаРассчитывать на что-нибудь,
Меж побережьем и вокзаломВ последний двинулись парад,И с лихорадочным накаломНад ними лампочки горят.
В саду, где памятник десанту,—Шаги, движенье, голоса,Как если б город оккупантуСдавался через три часа.
С какой звериной, жадной прытьюТерзают плоть, хватают снедь!Там всё торопится к закрытью,И все боятся не успеть.
Листва платана, клена, ивыМетется в прахе и пыли —Как будто ночью жгли архивы,Но с перепугу недожгли.
Волна шипит усталым змеем,Луна восходит фонарем.Иди ко мне, мы все успеем,А после этого умрем.
1999 год
2
По вечерам приморские невестыВыходят на высокие балконы.Их плавные, замедленные жесты,Их томных шей ленивые наклоны —Все выдает томление, в которомПресыщенность и ожиданье чуда:Проедет гость-усач, окинет взором,Взревет мотором, заберет отсюда.
Они сидят в резной тени акаций,Заполнив поздний час беседой вялой,Среди почти испанских декораций(За исключеньем семечек, пожалуй).Их волосы распущены. Их рукиОпущены. Их дымчатые взглядыПолны надежды, жадности и скуки.Шныряют кошки, и поют цикады.
Я не пойму, как можно жить у моря —И рваться прочь. Как будто лучше где-то.Нет, только здесь и сбрасывал ярмо я,Где так тягуче медленное лето.Кто счастлив? — тот, кто, бросив чемоданыИ мысленно послав хозяйку к черту,Сквозь тени, розы, лозы и лианыИдет по двухэтажному курорту!Когда бы от моей творящей волиЗависел мир — он был бы весь из пауз.Хотел бы я любви такой Ассоли,Но нужен ей, увы, не принц, а парус.Ей так безумно хочется отсюда,Как мне — сюда. Не в этом ли основаКурортного стремительного блуда —Короткого, томительного, злого?
А местные Хуаны де МараньяСлоняются от почты до аптеки.У них свое заветное желанье:Чтоб всяк заезжий гость исчез навеки!Их песни — вопли гордости и боли,В их головах — томление и хаос,Им так желанны местные Ассоли,Как мне — приморье, как Ассоли — парус!Но их удел — лишь томный взгляд с балкона,Презрительный, как хлещущее «never»,И вся надежда, что в конце сезонаПриезжие потянутся на север.
О, душный вечер в городе приморском,Где столкновенье страсти и отказа,Где музыка, где властвует над мозгомИз песенки прилипчивая фраза,Где сладок виноград, и ветер солон,И вся гора — в коробочках строений,И самый воздух страстен, ибо полонВзаимоисключающих стремлений.
1999 год
3
Приморский город пустеет к осени —Пляж обезлюдел, базар остыл,—И чайки машут над ним раскосымиКрыльями цвета грязных ветрил.В конце сезона, как день, короткого,Над бездной, все еще голубой,Он прекращает жить для курортникаИ остается с самим собой.Себе рисует художник, только чтоКлиентов приманивавший с трудом,И, не спросясь, берет у лоточникаДве папиросы и сок со льдом.Прокатчик лодок с торговцем сливамиВедут беседу по фразе в часИ выглядят ежели не счастливыми,То более мудрыми, чем при нас.В кафе последние завсегдатаиИграют в нарды до темноты,И кипарисы продолговатыеСтоят, как сложенные зонты.Над этой жизнью, простой и набожной,Еще не выветрился покаЗапах всякой курортной набережной —Гнили, йода и шашлыка.Застыло время, повисла пауза,Ушли заезжие чужаки,И море трется о ржавь пакгаузаИ лижет серые лежаки.А в небе борются синий с розовым,Две алчных армии, бас и альт,Сапфир с рубином, пустыня с озером,Набоков и Оскар Уайльд.Приморский город пустеет к осени.Мир застывает на верхнем до.Ни жизнь, ни то, что бывает после,Ни даже то, что бывает до,Но милость времени, замирание,Тот выдох века, провал, просвет,Что нам с тобой намекнул заранее:Все проходит, а смерти нет.
1998 год
«Адам вернулся в рай…»
Андрею Шемякину
Адам вернулся в рай. От праведных трудов.На краткосрочный отдых.Прогулки по садам, сбирание плодов,Лечение на водах.
Он бродит меж дерев, припоминая сорт,Перезабыв названья.Что хочешь надкуси: хоть яблоко апорт,Хоть яблоко познанья.
Он медленно отвык от тяпок и мотыг,Он вспомнил прежний климат,Он вспомнил все слова, каких земной языкНе вспомнит и не примет.
Привык он на земле молиться о дождях,О сборе урожая…Глаза, как у коров, ладони, как наждак,И кожа, как чужая.
Он долго жил не здесь, а там, где каждый звукПришпиливал, как мету,К бокам своих коров, к делам своих же рук:На слово — по предмету.
Но есть другая речь, которая паритПодобно паутине,И ею наконец он с Богом говоритНе только о скотине.
А ты, жена, поспи. Потом опять рожатьВ обещанном мученье.Беседы двух мужчин тебе не поддержать:Темно ее значенье.
Покуда вы в раю, пусть спорят ни о чем,Не сдерживая пыла,И яблоки грызут… Тем более потомВсе будет, как и было.
Придется разбирать обширный чемодан,Оставленный при входе,Невыметенный дом готовить к холодам,Молиться о погоде,
Вытягивая воз, надсаживая грудь,Теряя счет заплатам…Но знать, что где-то есть. Все там же. Где-нибудь.Меж Тигром и Евфратом.
1994 год
