Всеволод Рождественский - Стихотворения
84. АРАГВА
Целый день в лесистой щели,У чинары под крылом,Точит камешки АрагваПерекатным кипятком,И дрожит мой тонкостенный,Глиной вымазанный дом.
Целый день ты бьешь, Арагва,В сизых скалах снежный путь,Точишь узкое ущелье,Хочешь камни захлестнуть,Катишь бойко год от годуЛьдисто-пенистую круть.
Ты рождалась в пене снежнойУ заоблачного льда,Ты медведицей тяжелойС кручи прыгала сюда,Раздирая грудь о щебень,Не смолкая никогда.
Был и я снегами молод,Чист, как лед, и скор, как змей,Разбивал и я о каменьТолщь зеленых хрусталей,О, кипящая Арагва,—Образ юности моей!
Будь же верной мне отнынеСталью светлого клинка,Донеси кипящим сердце,Неуемное пока,До каспийского, сухого,Нефтеносного песка,
Чтобы там, в степи, теряяЛьдистой молодости пыл,Размывая плоский берег,Осаждая тучный ил,Помнить снежный лоб КазбекаИ узор его светил!
1927 Грузия85. ЗИМА
Воскресенье пахло снегомИ оттаявшею елкой.Строго встал на косогореЖелтый Павловский дворец.
Хорошо скрипели лыжи,Круто падал холм пушистый,Сразу дрогнувшее сердцеЗахлестнуло холодком.
Льдистой пылью режет щеки,Справа мостик, слева прорубь.Снежный камень КамеронаВыскользнул из синевы.
Поворот и встречный берег.Я перевожу дыханье.«Сольвейг!» Тает это имяЛьдинкою на языке.
«Сольвейг, Сольвейг!» В карий омутОпрокинуты созвездья.По сосне скользнула белка,Где-то ухнул паровоз.
Воскресенье пахло снегом,Низкой комнатой и печью.Не оно ль по половицамВ мягких валенках прошло?
Я люблю в углу прихожейПросыхающие лыжи,Шорох всыпанного чая,Пар, летящий в потолок.
Я люблю на спинке креслаМягко вскинутые руки,Уголек в зрачке янтарном,Отсвет скользкого чулка.
Бьют часы. Синеют стекла.Кот вытягивает спину.Из руки скользнула книга,В печке гаснет уголек.
Наклоняясь низко, СольвейгГоворит: «Спокойной ночи!»На дворе мороз. В окошкоСмотрит русская луна.
192786. ИРИНА
Звездою ты входишь в глухое жилье,Ирина — любимое имя мое!
О, карее солнце под взлетом ресниц!Так звали монахинь и русских цариц,
Так, верно, когда-нибудь в строгом раюОкликнут архангелы душу мою.
Я знаю, что в имени светлом твоемЕсть сходство с высоким лиловым цветком,
С богинею радуг и брызг дождевыхИ шорохом сада на склонах ночных.
Ирина, Ирина! Сливая струи,Поют, прерываясь, два медленных «И»,
И входит, рапирой пронзив забытье,Мне в сердце высокое имя твое!
192787. «Какие-то улицы, встречные пары…»
Какие-то улицы, встречные пары, Фонтанка, нахмуренный мост.Я слышу, как волны торопят удары, Как дышит над взморьем норд-ост.
Трамваи проходят. И звону и стуку Ответствует криком душа.Рука еще чувствует узкую руку, Колеса спешат и спешат.
Трамваи проходят. «Прощайте!» Улыбка. Зеленый вдали огонек.Опять я один, и, как старая скрипка, Ложится душа под смычок.
Опять я дышать и тревогой и маем В ночное иду забытье.Довольно! Довольно! С последним трамваем Уехало сердце твое…
192788. О МУЗЕ И О СЕБЕ
На исходе зимних первопутных днейПоселилась муза в комнате моей.
Разогнув под лампой пропыленный том,Я ее дыханье слышу за плечом.
И ложатся тихо, как сухой огонь,Узенькие пальцы на мою ладонь.
Обернусь — всё пусто. Кресло и стена.Ватой заложила уши тишина.
И идут, как сердце, в черном ремешкеЧасовые стрелки на моей руке.
Только заструится песенный ковыль —Слышу, кто-то ходит, вытирает пыль,
О фарфор колечком звякнув невзначай,В голубую чашку наливает чай.
Смотрит, как пишу я, и, вздохнув слегка,Трогает губами уголок виска.
Кто ты, я не знаю, — муза иль жена,От тебя такая в доме тишина.
Ты всегда со мною — днем или во сне,Если что забуду, ты подскажешь мне,
Если что замечу иль скажу не так,Ты от всех незримо подаешь мне знак.
Ничего я в жизни грустью не корю,Весело и просто с миром говорю.
Потому и стрелка на руке моейКак клубок мотает пряжу светлых дней.
Потому и путь мой вольной песней лег,Потому и голос на заре высок.
192789. УТРО («В этом городе, иссиня-сером…»)
В этом городе, иссиня-сером,Сквозь лениво протянутый дым,Громыхая тяжелым размером,По мостам, переулкам и скверам,Островам и проспектам седым,
В свежий день, за мечтой своей следом,Как вожатый с рукой на руле,Ты несешься трамвайным разбегом,Молодое, хрустящее снегом,По упругой, по звонкой земле!
Здравствуй, утро! Раскрыты ворота,Заскрипела лебедка в порту,У казармы равняется рота,Просыпается в цехе работа,И пошел самолет в высоту.
Огибая асфальт полукругом,Искры сея, победно звеня,Утро, утро, в разбеге упругомБудь мне братом, товарищем, другомНа пороге работы и дня!
<1928>90. ТОПОЛЬ
«Отчего на склонеГолубых ночейТы поднялся, тополь,Гордый и ничей?
Отчего, встречаяСолнце и дожди,Ты качаешь ветерНа своей груди?»
Но, склоняясь теньюВ лунный водоем,Ставит листья топольПо ветру ребром.
Голова седаяИ девичий стан,Отвечает топольГостю хвойных стран:
«Здесь простора много,Здесь лазурь и свет.Горная дорога —Жребий твой, поэт.
И сродни нам море,Черное, как ночь,Да седая чайка,Горькой пены дочь!»
<1928>91. «Дворик наш затянут виноградом…»
Дворик наш затянут виноградом,Нам свечи не надо зажигать.Полумесяц, врезанный над садом,Крест окна ломает о кровать.
Пахнет морем, дынею и тмином.О, как жадно хочется вздохнуть!Золотым, упругим мандариномПри луне твоя сверкает грудь.
А волна идет, идет всё шире.Вот он, грохот рухнувшего дня!В целом мире, слышишь, в целом миреНет ни звезд, ни ветра, ни меня!
Только ты. Но жадно и ревниво,Покоряясь темной воле дна,Уж скользит по крутизне отливаМорю возвращенная волна.
И, на волю медленно всплывая,Отшумевшей пеною дыша,На гребне качается такаяСмутная и легкая душа.
Спи же крепко в шуме непогоды!Ты во сне услышишь, как, гудя,В дальний рейс уходят пароходыЗа косыми струнами дождя.
Дворик наш затянут виноградом,Ночь струится в пении цикад,И луна лежит со мною рядом,И в окне деревья говорят.
<1928>92. КРЫМСКИЙ СКОРЫЙ
