– Аой! - Антон Юртовой
Почтенье к кувалде, дровам, чугуну.
Стадам антилопьим отказано в «гну».
Всяк памятник ставит себе одному.
Благие расчёты продеты иглой.
Мозги в котелках; за спиною конвой.
Добычу подельники режут пилой.
При свете забытое – ищут впотьмах.
Сквозь щель поглядят, заключают: размах!
Лелеют не совесть, а – леность и страх.
В эфире желтуха; в подштанниках – тля.
Отходы с отравой увозят в поля.
«Началу с нуля» предпочли «опосля».
Здесь рай прохиндеям; в чести дураки.
И тем и другим все дороги узки.
Наград, засыпая, алкают полки.
Язык, что до Киева вёл, под язык
запал далеко и стараться отвык
собой золотиться, приемля поддых.
Творятся молитвы в церквах и соборах
о том, чтобы жизнь оставалась такою,
какой при конце её в землю зароют.
К бандюге иль вору спеша в перехват,
патруль полицейский служить ему рад,
сиреною воя: – пора удирать!
Коль кто-нибудь спросит: удобнее как
в проулок пройти, где разверзся овраг? —
укажут туда, где полощется флаг.
Хранимое всеми ломает один.
Секут по живому. Схожденье лавин
встречают пустым озарением: «Блин!»
Отменными значатся строфы и строки,
где спесь обличает чужие пороки.
В привычке – к истокам повёртывать стоки.
Заброшены станы. Оцеплено поле.
Дерзаний в обрез. Запустенья всё боле.
Крученье голов; бесноватым раздолье.
Акцент и скуластость – отметки на брате, —
который из младших. Храбрей, тороватей,
красивее – старший. Урок поросятам.
Иконы и мощи целуют вельможи,
свечу возжигая. Но в вере – не боже:
лбы умысел сузил; канальство на рожах.
В забытом опора. Хулят настоящее.
Кладут неотложное в долгие ящики.
Костей не собрать – обойдутся костяшками.
С надеждою каждый живёт на обман
кого-нибудь; дескать, природою дан
числитель такой: а иначе – не пан.
И порознь и в целом никто не спешит
сознаться в избытках расстеленной лжи;
лишь выжить бы; – а не́ – чтобы
жить…
Из тысяч зачатий одно на слуху.
Репей оплеухой грозит лопуху.
Ловили свой хвост, чтоб узнать,
кто есть ху.
– Аой!
Шалопай
Ну – не спишь.
Ну – горишь.
Что другим за дело?
Ну – себя теперь коришь
день и ночь про то твердишь,
что не всё поделал
из того, о чём мечтал,
что зазря в мечтах летал,
крылья обрывая,
а стихи верстая,
всё, бывало, невпопад
плёл про осени разлад,
зиму изругал в метель,
на сирень кивал весной,
к лету рокотал как дрель
про красоты над рекой
и ручался головой,
что лишь ты,
не кто иной,
шёл на бой, а – не отстал,
не сгибался, не плутал,
ввечеру траву замял,
ублажая милку,
хороня ухмылку,
и, раскинув руки,
изведясь от скуки,
пропадая от тоски,
надрывая душу,
то, что делал, рушил,
а потом,
всё в прах пустив,
с чистой начинал доски,
пел с чужого голоса
о каком-то счастье,
звёздах и ненастьях,
про глаза раскосые,
тёмные, ночные,
негой залитые,
жгуче-роковые,
в блеске – от мороза,
да ещё – про косы,
про слова – неслышные,
клятвы – ребятишные,
щёки – будто в пламени,
страстью обуянные,
губы – стыд забывшие,
на ветру не стывшие;
их ты жаждал истово,
да себя ж и – высмеял,
что опять – не выстоял,
ухвативши – лишнего
в этом любостишии,
мелком и напыщенном;
словно сном подчищенные,
в нём смешались признаки
чародейки-призрака
и самой богини —
в плутовстве —
бесхитростной,
будто зорька – чистою,
с улыбочкой
искристою,
с бровями снеговыми;
их – да не расписывать бы,
а иметь – в наличности, —
одурманясь ими,
пахнущими —
инеем…
СТИХОВЬЯ
“Слепая мысль не различит подвоха…”
Слепая мысль не различит подвоха.
Не торопи того, что и само падёт.
Не ставь отметин на чужой дороге
и то, что горячо, не складывай на лёд.
В себя гляди почаще, понастырней.
Живи один, и не кляни других.
Покуда едешь трактом пересыльным,
не вдохновляй себя и не насилуй стих.
У сердца подзайми расположенья
к бездомному, глухому, дураку.
Не клянчь табак; не требуй пояснений,
когда зарплату отдаёшь врагу.
Заметь: в земле ни дня, ни ночи нету:
получишь их, лишь сотворив разлом.
Корявисто предчувствие рассвета,
когда раздумий много об одном.
Не отвергай ни призраков, ни чёрта.
Согрей талант в космическом бреду
и с явным удовольствием отторгни
себя, вползавшего в болотную узду.
Придёт напасть – не ври себе и миру.
На благодать не отвечай зараз.
И если у истории в пунктире
тебе не быть, —
не обессудь и нас.
– Аой!
“Ни темнее, ни светлее…”
Ни темнее, ни светлее
краски неба – там и тут.
Сердце тихо пламенеет,
вдохновенья грея суть.
Ясен ум; одна, прямая
мысль – что движется к строке.
Ты её полюбишь, зная:
в ней – судьбы твоей разбег.
Тонким волосом растянешь