Иннокентий Анненский - Иннокентий Анненский
Анненский в последний период жизни
Сверкание
Если любишь – гори!Забываешь – забудь!Заметает снегами мой путь.Буду день до зариМеж волнистых полянОт сверканий сегодня я пьян.
Сколько есть их по льдамТам стеклинок – я дам,Каждой дам я себя опьянить…Лишь не смолкла бы медь,Только ей онеметь,Только меди нельзя не звонить.
Потому что порывТам рождает призыв,Потому что порыв – это ты…Потому что одинЭтих мертвых долинЯ боюсь белоснежной мечты.
У св. Стефана
Обряд похоронный там шел,Там свечи пылали и плыли,И крался дыханьем фенолВ дыханья левкоев и лилий.
По «первому классу бюро»Там были и фраки и платья,Там было само сереброС патентом – на новом распятьи.
Но крепа, и пальм, и кадилЯ портил, должно быть, декорум,И агент бюро подходилВ калошах ко мне и с укором.
ЗаключениеВсё это похоже на ложь, —Так тусклы слова гробовые.
…………………………
Но смотрят загибы калошС тех пор на меня, как живые.
Последние сирени
Заглох и замер сад. На сердце всё мутнейОт живости обид и горечи ошибок…А ты что сберегла от голубых огней,И золотистых кос, и розовых улыбок?
Под своды душные за тенью входит тень,И неизбежней всё толпа их нарастает…Чу… ветер прошумел – и белая сиреньНад головой твоей, качаясь, облетает.
…………………………………
Пусть завтра не сойду я с тинистого дна,Дождя осеннего тоскливей и туманней,Сегодня грудь моя желания полна,Как туча, полная и грома и сверканий.
Но малодушием не заслоняй порыв,И в этот странный час сольешься ты с поэтом;Глубины жаркие словам его открыв,Ты миру явишь их пророческим рассветом.
Сумрачные слова
За ветхой сторою мы рано затаились,И полночь нас мечтой немножко подразнила,Но утру мы глазами повинились,И утро хмурое простило…
А небо дымное так низко нависало,Всё мельче сеял дождь, но глуше и туманней,И чья-то бледная рука уже писалаСвятую ложь воспоминаний.
Всё, всё с собой возьмем. Гляди, как стали четкиИ путь меж елями, бегущий и тоскливый,И глянцевитый верх манящей нас пролетки,И финн измокший, терпеливый.
Но ты, о жаркий луч! ты опоздал. ОшибкойТы заглянул сюда, – иным златися людям!Лишь сумрачным словам отныне мы улыбкойОдною улыбаться будем!
Старые эстонки
Из стихов кошмарной совести
Если ночи тюремны и глухи,Если сны паутинны и тонки,Так и знай, что уж близко старухи,Из-под Ревеля близко эстонки.
Вот вошли, – приседают так строго,Не уйти мне от долгого плена,Их одежда темна и убога,И в котомке у каждой полено.
Знаю, завтра от тягостной жутиБуду сам на себя непохожим…Сколько раз я просил их: «Забудьте…»И читал их немое: «Не можем».
Как земля, эти лица не скажут,Что́ в сердцах похоронено веры…Не глядят на меня – только вяжутСвой чулок бесконечный и серый.
Но учтивы – столпились в сторонке…Да не бойся: присядь на кровати…Только тут не ошибка ль, эстонки?Есть куда же меня виноватей.
Но пришли, так давайте калякать,Не часы ж, не умеем мы тикать.Может быть, вы хотели б поплакать?Так тихонько, неслышно… похныкать?
Иль от ветру глаза ваши пухлы,Точно почки берез на могилах…Вы молчите, печальные куклы,Сыновей ваших… я ж не казнил их…
Я, напротив, я очень жалел их,Прочитав в сердобольных газетах,Про себя я молился за смелых,И священник был в ярких глазетах.
Затрясли головами эстонки.«Ты жалел их… На что ж твоя жалость,Если пальцы руки твоей тонки,И ни разу она не сжималась?
Спите крепко, палач с палачихой!Улыбайтесь друг другу любовней!Ты ж, о нежный, ты кроткий, ты тихий,В целом мире тебя нет виновней!
Добродетель… Твою добродетельМы ослепли вязавши, а вяжем…Погоди – вот накопится петель,Так словечко придумаем, скажем…»
……………………………Сон всегда отпускался мне скупо,И мои паутины так тонки…Но как это печально… и глупо…Неотвязные эти чухонки…
Поэту
В раздельной четкости лучейИ в чадной слитности виденийВсегда над нами – власть вещейС ее триадой измерений.
И грани ль ширишь бытияИль формы вымыслом ты множишь,Но в самом Я от глаз Не ЯТы никуда уйти не можешь.
Та власть маяк, зовет она,В ней сочетались Бог и тленность,И перед нею так бледнаВещей в искусстве прикровенность.
Нет, не уйти от власти ихЗа волшебством воздушных пятен,Не глубиною манит стих,Он лишь как ребус непонятен.
Красой открытого лицаВлекла Орфея пиерида.Ужель достойны вы певца,Покровы кукольной Изиды?
Люби раздельность и лучиВ рожденном ими аромате.Ты чаши яркие точиДля целокупных восприятий.
Примечания
Иннокентий Анненский – художник разностороннего дарования. Это сказалось в поэтическом творчестве: лирика, стихотворения в прозе, трагедии, переводы. Анненский – автор трагедий на античные сюжеты и переводчик творений Еврипида, стихотворений Горация, Гете, Гейне, Лонгфелло, Леконта де Лиля, Бодлера, Верлена, Малларме, Рембо и других европейских поэтов, – выдающийся мастер и редкий по мощности и самобытности творец-лирик. Высоким поэтом он оставался в критической прозе и педагогических трудах. В настоящую книгу вошли стихотворения И.Ф. Анненского. Они распределены по трем разделам. В первых двух – объёме и сборники «Тихие песни» и «Кипарисовый ларец», в композиционном устроении первоизданий.
В третьем – стихотворения, не вошедшие в эти сборники.
В «Примечаниях» и «Датах жизни и творчества И.Ф. Анненского» использованы исследования и материалы А.В. Федорова – замечательного исследователя, издателя и комментатора творческого наследия Анненского; Н.Т. Ашимбаевой, А.В. Лаврова, И.И. Подольской, Р.Д. Тименчика, А.И. Червякова.
Стихотворения печатаются по изданию: Анненский Иннокентий. Стихотворения и трагедии. Л.: Советский писатель, 1990 (Б-ка поэта, Большая серия).
Стихотворения
Тихие песни
«Тихие песни» – единственный прижизненный сборник стихотворений Анненского. Вышел в Петербурге в 1904 г. под псевдонимом «Ник. Т – о», т. е. «никто», составленным из отдельных букв имени поэта. В качестве эпиграфа использована измененная строфа стихотворения «Не могу понять, не знаю…». «Скорбная банальность» названия и умышленная анонимность были не данью «декадентским соблазнам эпохи», но продуманным средством художнического самоопределения среди новаций начала века. Читатели книги не знали и не догадывались, что за странным псевдонимом скрывался немолодой, известный филолог-классик и педагог. Среди авторов рецензий были Валерий Брюсов и Александр Блок. Брюсов оценил «Тихие песни» более чем снисходительно. Блок отметил «настоящее поэтическое чутье», хотя и высказал существенные претензии. В письме Г.И. Чулкову от 19.VII.1905 г. Блок определеннее: «Ужасно мне понравились «Тихие песни» Ник. Т – о. В рецензии старался быть как можно суше; но, мне кажется, это настоящий поэт, и новизна многого меня поразила». В «Тихих песнях» было два раздела: оригинальные стихотворения и собрания переводов из ценимых Анненским французских поэтов второй половины XIX в. – «Парнасцы и проклятые».
Поэзия («Над высью пламенной Синая…»). – Стихотворение – выражение художником своего понимания предназначения поэзии. Для Анненского она – явление высшего духовного порядка. Отсюда использование христианской эмблематики и лексики («молиться», «храм», «жрец», «святыни»…). Синай — полуостров и гора в Аравии, где, по библейскому преданию, пророк Моисей получил от Бога десять заповедей, регулирующих поведение человека перед Богом.
∞ («Девиз Таинственной похож…»). ∞ – математический знак бесконечности. В кругу эмалевых минут — имеется в виду циферблат часов.
Двойник. – Тема двойника – одна из важных и острейших в русском искусстве начала XX в. Ее корни – в чуткой реакции художников на расползающуюся, двоящуюся суть человека и жизни, вещих признаках всеобщего неблагополучия, «космического» кризиса и морального тупика общества. Эти мотивы отчетливы у Блока, Андрея Белого, Сологуба, Сомова, Добужинского, Стравинского… Анненский решает эту тему в присущей ему манере вкрадчиво-спокойного вопрошания «двоящегося» человека к двуликости самого бытия. Стихотворение родственно переводу Анненского одноименной вещи Генриха Гейне и размышлениям о «Двойнике» Достоевского, герой которого «вечно должен делиться с кем-то даже самой иллюзией бытия своего… и какого бытия своего… и какого бытия?..» («Виньетка на серой бумаге к «Двойнику» Достоевского»). В этом смысле важен перевод Анненским стихотворения Генриха Гейне, исполненный с дерзостной свободой, психологической резкостью («Оригинальнейшей хваткой он когтил чужое и еще в воздухе, на большой высоте, надменно выпускал из когтей добычу, позволяя ей упасть самой». (О. Мандельштам. «О природе слова»). Эту красноречивую и точную характеристику переводческого искусства Анненского, ныне классического и образцового, подтверждают приводимые ниже стихи:
