Теодор Крамер - Зеленый дом

Светлеет небо вдалеке

Светлеет небо вдалеке.Рука сользит к другой руке,к чужой — однако пуст матраси слезы катятся из глаз.

Ушли, погасли в тишинеслова, звучавшие во сне.От них бы светлой стала ночь,они могли б спасти, помочь.

Но все исчезло налету —и человек лежит в поту,пытаясь тщетно сохранитьв потемках рвущуюся нить, —

соединить ее, вернуть!Но эту нить, но этот путьнайти неспящим не дано.Озноб. Рассвет глядит в окно.

Пустошь

В дни, когда высыхает растаявший снег,и друг другу леса шелестят по-старинке —выделяется пустошь средь пашен и нив,где лишь овцы порою пройдут, наследивна траве худосочной, на чахлом суглинке.

Плуг на пашне ворочает комья земли,на холмах издалека видна суматоха, —но и пустошь еще не иссохла вконец,зной палит — и на ней расцветает багрецоперенного звездами чертополоха.

По ночам здесь царит величавый осот,и толкаясь, топочет по глине отара,утром — посох пастуший гоняет гадюк,полдень сух и горяч, — лишь под вечер вокругнераспаханный грунт остывает от жара.

Только осенью пустошь привольно цветет:бук теряет листву, и взлетает в просторыклекот грифов, кузнечиков мерный напев,и на горной тропе дождевик, перезрев,рассыпает горячие черные споры.

Трава в огне

Если даже отара в полуденный знойни травинки не сыщет на пастбище горном —то покрыта земля вдоль опушки леснойпожелтевшим, уже засыхающим дерном.

Но внезапно и жутко чернеет земля,загораются травы, и неумолимолетней ночью из чащи в сухие поляпростираются щупальца жгучего дыма.

И скотина в наполненном смрадом хлевувидит травы… кустарники… чистые степи…незабвенную даль, но — уже наяву —чует запах пожара и дергает цепи.

Октябрьский полдень

В кустах и на деревьях пестрота,обнажены далекие поля:черна и, словно противень, пустаеще вчера зеленая земля.

Созрело все, и убран каждый злак,простор широк и чист, как никогда, —медовый воздух до конца размяк,как сердцевина спелого плода.

Последний день, когда царит покой,когда ни холода, ни зноя нет,и высоко изогнут над землейокаменевший густо-синий цвет.

Озеро Нойзидлерзее

Поздно ночью, с кочкарника, с плавней сырыхдушный ветер внезапно подул.Переполнилась пеной пустынная тьма,и лизала песок водяная кайма,донося нарастающий гул.

Отступала куда-то озерная зыбь,чуть поблескивая, как слюда,и до самой венгерской границы пескиобнажались, намытые руслом реки,и спадала, спадала вода.

Чешуей забурлил, ощетинился илисчезающей влаге вослед,и над озером чаичий вихорь повис,то взлетая, то хлопьями падая вниз,застилая пришедший рассвет.

Птицы жадною тучей слетелись сюда,чтоб сожрать хоть кусок про запас,и ушли, одурев, огрузнев от возни,всю озерную ширь исклевали они,и не место здесь людям сейчас.

И свинцом отражается в небе вода,и земля прибирается тьмой.Виноград, что ни день, все зрелей и зрелей,но не время об этом: с озерных полейснова тянет гнильем и чумой.

У последнего квартала

У последнего квартала,где усадьбы деревень,отступив, берут начало,бродит ветер целый день.А над городом пологотемный дым из труб идет —над железною дорогойиспаренья нечистот.

Кочаны взирают с грядок;дремлет утварь; в кладовойудивительный порядок;час дневной и час ночнойбродят по террасе ветхой,в сад выходят сквозь окно,виснут яблоком под веткойи в стаканы льют вино.

Магазины возле зданийвырастают что ни день,на прилавках — трубки, ткани,сувениры, дребедень,тут — консервы, там — циновки.На клочке — отсель досель —кружится без остановкизаводная карусель.

Перед рябиной

Остекляневших небес потолок,рдяная кисть у развилки дорог:мак дозревает и жатвина мокнет,только рябина горит и не блекнет.

Ссохлась улитка, заснула пчела,изморозь мясо плодов проняла,ум над оградой тягуч, одинаков —шорохи гусениц, посвисты шпаков.

Бьет паутинку осенний озноб,ищут покоя вьюнок и укроп,вот и рябина уходит далече,рдяные гроздья взваливши на плечи.

Тихо коробочка мака жужжит.В смерти — рожденье. Вьюнок задрожит,ягоды вспыхнут, пшеница поляжет,все это знают, а кто-то расскажет.

Возле развилки дорожной стоюперед рябиной, на самом краю —короток век мой… Погибну ль напрасно,или же вспыхну рябиною красной?

Песня в глине

Шевелит зеленую пшеницулегкая предутренняя мгла,кроет рябью мутную водицу,что в канаву с глиной натекла.Жар в печи растет неукротимо —предрассветный холодок исчез;а глаза слезятся в клочьях дыма,и потеет глиняный замес.Я за комом комположу рядком,выжму влагу и замкну в печии в разгаре днявыну из огняпервые большие кирпичи.

По полю бредет батрак, вздыхая,над землей склоняясь тяжело.От каркаса дрожь плывет глухая,и неровно дребезжит стекло —колокол вдали звонит к обедне, —наскоро свою похлебку съем —всю одежду скину до последней,только не отмыться мне ничем.А песок, песокмне на кожу лег,он шуршит под каждым волоском —все полно песком,в горле горький ком —не проглотишь с козьим молоком.

Винно-желтая луна застылана сосне, и онемел камыш.Слабый жар проходит сквозь стропила,и сквозь сон я слышу эту тишь.День за днем идет неторопливо,лишь в субботу я зайду в шинок —мужики подвинутся брезгливо,только покажусь я на порог.Что ж, вино, виномне принесено,и шинкарь опять деньгу берет.И плывет с равнинпесня желтых глин —и плевать на всех, кто не поет.

Кирпичи набросаны вповалку,зреют зерна и текут в амбар,как слюда, над поперечной балкойнависает сумрачный угар —под навесом сонный запах мака,комья глины сохнут под стеной;мотыльки летят из полумрака,и ничуть не громче голос мой.Одинок и дик,в наготе великсажею покрытый кочегар,в час, когда в печиизошел в ночии вконец остыл последний жар.

Кладбище безымянных

Где на равнину свернула речная струя,где обросли тополями дороги края,бедное кладбище путник в лощине найдет:низкий забор, проржавелые створки ворот.

Только кресты украшают могил бугорки,на перекладинах нет ни единой строки.Будто, нахлынув, все надписи смыла вода.Имя утратив, заснули они навсегда.

Здесь и тщедушный, и сильный навеки затих.Бабы брюхатые, дети во чреве у них.Все, что тревожило, мучило или влекло —было что было, — на свете пришлось тяжело.

В гальке у берега много косматой травы,доброй к живущим и ласковой к тем, кто мертвы;кладбище в зелень настойчиво прячет бурьян.Хрипло кричит на болотистой пойме баклан.

Только крестьянин молитву порою прочтет,выждет минуту и снова свой плуг поведет.Места довольно для каждого, и в тишинесветятся воды, и город на той стороне.

Трактир у реки