Владислав Ходасевич - Стихотворения

Веселье

Полузабытая отрада,Ночной попойки благодать:Хлебнешь — и ничего не надо,Хлебнешь — и хочется опять.

И жизнь перед нетрезвым взглядомГлубоко так обнажена,Как эта гибкая спинаУ женщины, сидящей рядом.

Я вижу тонкого хребтаПеребегающие звенья,К ним припадаю на мгновенье —И пудра мне пылит уста.

Смеется легкое созданье,А мне отрадно сочетатьНеутешительное знаньеС блаженством ничего не знать.

Я

Когда меня пред божий судНа черных дрогах повезут,

Смутятся нищие сердцаПри виде моего лица.

Оно их тайно восхититИ страх завистливый родит.

Отстав от шествия, тайком,Воображаясь мертвецом,

Тогда пред стеклами витринИз вас, быть может, не один

Украдкой так же сложит рот,И нос тихонько задерет,

И глаз полуприщурит свой,Чтоб видеть, как закрыт другой.

Но свет (иль сумрак?) тайный тотНа чудака не снизойдет.

Не отразит румяный лик,Чем я ужасен и велик:

Ни почивающих тенейНа вещей бледности моей,

Ни беспощадного огня,Который уж лизнул меня.

Последнюю мою приметуЧужому не отдам лицу…

Не подражайте ж мертвецу,Как подражаете поэту.

К Лиле

Скорее челюстью своейПоднимет солнце муравей;Скорей вода с огнем смесится;Кентаврова скорее кровьВ бальзам целебный обратится, —Чем наша кончится любовь.

Быть может, самый Рим прейдет;Быть может, Тартар нам вернетНевозвратимо Марона;Быть может, там, средь облаков,Над крепкой высью Пелиона,И нет и не было богов.

Всё допустимо, и во всёмЗлым и властительным умомПора, быть может, усомниться,Чтоб омертвелою душойВ беззвучный ужас погрузитьсяИ лиру растоптать пятой.

Но ты, о Лила, и тогда,В те беспросветные года,Своим единым появленьемМне мир откроешь прежний, наш, —И сим отвергнутым виденьемОпять залюбоваться дашь.

Стихотворения, не собранные в сборники и неопубликованные при жизни

Я угасну… Я угасну…Всё равно… Умру, уйду.Я скитаюсь здесь напрасно.Путь далек мне. Я пойду.

Небо низко. Ветер злобен.Травы вялы. Пал туман.Призрак счастья тускл и дробен.Жизнь — томительный обман.

Вы — останьтесь. Вам за мноюНе идти. Туман — глубок.Я уйду, закроюсь мглою…Путь неведом и далек…

Что-то нужно. Что-то нужно…    Я не знаю — что.В темноте прижаться дружно?    Нет, не то, не то.

Знаю, там, за тесным кругом,    Что-то ждет меня.Дух мой, дух мой, будь мне другом,    Дай огня, огня!

Где мы? Где мы? Мрак горячий    Мне спалил лицо…Я ль, бессильный, я ль, незрячий,    Разомкну кольцо.

Я стою, во мраке скован.    Разорвите мглу!..Я упал к своим оковам    На сыром полу.

В сумерках

Сумерки снежные. Дали туманные.Крыши гребнями бегут.Краски закатные, розово-странные,Над куполами плывут.

Тихо, так тихо, и грустно, и сладостно.Смотрят из окон огни…Звон колокольный вливается благостно…Плачу, что люди одни…

Вечно одни, с надоевшими муками,Так же, как я, так и тот,Кто утешается грустными звуками,Там, за стеною, — поет.

Схватил я дымный факел мой,Бежал по городу бездумно,И искры огненной струёйЗа мною сыпались бесшумно.

Мелькал по темным площадям,Стучал по звонким серым плитам,Бежал к далеким фонарям,Струистым отсветом повитым.

И я дробил глухую тишь,И в уши мне врывался ветер.Ты, город черный, мертво спишь,А я живу — последний вечер.

Бегу туда, за твой предел,К пустым полям и к чахлым травам,Где мглистый воздух онемелПод лунным отблеском кровавым.

Я всколыхну речной покой,С разбега прыгну в глубь немую,Сомкнутся волны надо мной,И факел мой потушат струи.

И тихо факел поплывет,Холодный, черный, обгорелый…Его волна к земле прибьет,Его омоет пеной белой…

Бал

Г. Ярхо

Я шел по скользкому паркету,Вдыхал искусственность духов,Искал «ее». Вон ту? Вот эту?Не знаю. Думал, что цветов!

Искал — ее. Хотел — желанья.Ненужной ласки. Новизны.Быть может — муки ожиданья?Не знаю сам. То были сны.

Я так устал, все были близкиИ так доступны. Я устал.Мои желанья были низки?Не знаю. Пусть. Ведь это — бал.

Проклятый

Проклятый кем-то, взрос я в зыбяхМечты не знающей души.В моих глазах, свинцово-рыбьих,Залег туман речной глуши.

Смотрю без радости и гнева,Не вижу я добра и зла,Не слышу стройного напева,Не ведаю — где свет, где мгла.

Когда смотрю в чужие очи, —Боюсь огня сверкнувших дум…И я бегу к покрову ночи…Испуганный, дрожит мой ум.

Последний гимн

Живу последние мгновенья.Безмирны<й> сон, последний сон.Пою предсмертные моленья,В душе растет победный звон.

Дрожа и плача, торжествуя,Дошел до дальнего конца…И умер я, и вновь живу я…Прошел пустыни. Жду венца.

Развею стяг, мне данный БогомЕще тогда, в неясный час,Когда по облачным дорогамЯ шел и слышал вещий глас.

Я белый стяг окрасил кровьюИ вот — принес его на Суд.Крещенный злобой и любовью,Я ввысь иду. Утес мой крут.

Взойду на кручи. Подо мною —Клубится пена облаков.Я над безвольностью земноюВосстану, просветлен и нов.

Тогда свершится Суд. Последний…На стяг прольются вновь лучи…Вспою мой гимн еще победней,Заблещут ангелов мечи.

И Он сойдет, и скажет слово,И приобщит к Себе меня.И всепрощения благогоПрольется песнь, светло звеня.

Мои скитанья и томленьяПотонут в низинах земли.Свершится чудо Воскресенья…Мой светлый дух! Живи! Внемли!

Осенние сумерки

На город упали туманыХолодною белой фатой…Возникли немые обманыДалекой, чужой чередой…

Как улиц ущелья глубоки!Как сдвинулись стены тесней!Во мгле — потускневшие строкиБегущих за дымкой огней.

Огни наливаются кровью,Мигают, как чьи-то глаза!..…Я замкнут здесь… С злобой, с любовью.Ушли навсегда небеса.

Часовня

В высокой башне — темных окон ряд.В передрассветной мгле, туманным зимним утром,Теряются верхушка и орел…И лишь внизу, в окне, светло горятВ часовне, переливным перламутром,Огни свечей — лучистый ореол.Кругом, впотьмах, в чуть брезжущем рассвете,Ползут немые тени, гаснут фонари…В домах зажглись огни; дрожат и тухнут.Зеванье слышно в утреннем привете…Так медленны движенья… ждут зари.И стены призрачны. Как будто скоро рухнут.Невнятный стук дверей издалека —И из домов выходят люди. Взор кидаютВокруг, на небо. Крестятся. Бредут.Сегодня будет им работа нелегка…Сегодня, завтра, — день за днем. Не знают,Когда избавятся от неразрывных пут.Идут к часовне. Торопливо ставятСвечу свою пред почерневшим ликом.Глаза святые смотрят грустно, строго,Как будто видят, кто душой лукавит,Как будто вспоминают о великомГрехе того, кто принял чин от Бога, —Монаха, что в Святой четверг, в ночной тиши,Вблизи от них, в уединенной келье,Убил того, с кем смертный грех творил…Ты, богомолец! Свет свечей туши.Не место здесь смиренному веселью:Он каждый камень кровью обагрил.Всё тихо здесь. А дух былой минутыБеззвучно плачет. Но невидим он.А ты стоишь смиренно на коленяхИ плачешься, что дни твои так круты,Что за стеной часовни — вечный стон,Что нищие там дрогнут на ступенях…Не плачь! Иди! Здесь стены знают страх!Там скрытый Ужас призрачно таится,Где человек переступил за грань!Ты ропщешь там в открытых всем слезах,Где даже свет — испуганно струится!Ты здесь не нужен. Не молись и встань!

Поздно