Вячеслав Ладогин - Бульварный роман. Исповедь алкоголика (сборник)
7(6)
Ворона скачет, пишет – никогда.И колбасы я шмат ножом тесаюМне вкусно с черным хлебом, Ольга, да…И розовая женщина босаяВошла и пеньюарчик, красота…Лицо чуть повернула – молодаяМать женщина, в лобешнике – звездаТы кто? – спросил, и говорит: Я – РаяАх Рая, где твой рай. Я смерть твояИли любовь, как хочешь. Что ты, Рая!Как можно, детка, у меня семьяЯ кажется еще не умираю.Рукой махнула, и сквозь дверь Раюха,И эхо, и не молкнет оплеуха.
8(6)
И эхо, и не молкнет оплеуха.И длится столько, сколько жизнь мояКак белая горячка – праздник духаКто дернул за язык сказать семьяВолшебнице, чей голос мягче пухаЧья как янтарь балтийского литьяТепла для глаза кожа. Вот непруха.Что ж, ноль – один. А быть могла ничьяС красоткой жизни, белою горячкойКогда б я не прогнал ее в снегаИ трезвость, но сорвал бы жемчугаИ целовал, и ставил на карачкиБог делает печально тихий ходУходит, не оглядываясь, Лот.
9(6)
Уходит не оглядываясь ЛотВ мой будний день от женщин и от пьянстваКуда, зачем, кто оплатил поход?Бесплатно, Оль, ищу я постоянства.Ищу я постоянства. Малый плодСреди души отдельно от пространстваПредаст жена, ребенок жить уйдетОстанется святое хулиганство стихаИз глыбы мрамора мой другЯ выброшен не зря, как БуратиноТвоей Москвой, которой все единоИона, БМВ и акведук.Дрожа, мы слышим, как Москва реветОт берега, как гневный кашалот.
10(6)
От берега, как гневный кашалот.Со мною, как во чреве, как с ИонойУходит жизнь, которая не медИ им не кажется. Со льдом, с вороной,Которая на дереве уже,Растущем одиноко под РязаньюИ во плоти поручик я КижеВ сонете отбываю наказанье,В котором я ворочаюсь, грызуПеченье… Комары меня достали,Они в сонете что-то залеталиИли в ките, Ионе жу да жуПлывет бутылка, что внутри не зная,А за хвостом пустыня соляная.
11(7)
А за хвостом пустыня соляная.Перед пустыней – хвост, соленый хвостОн движется, он нем, он, запятая,Ни с кем не здрасьте, ни зачем не гостьОн просто хвост, он отрасль спиннаяХоть, вдуматься, принадлежит он постНе соблюдавшей рыбине, – смешнаяДеталь. А коль не вдуматься он простТак что ж вне жизни прочей жизнь сейчас?Хвост быстро убегающего чуда.В чьем чреве эмбрИона, Оль, наш СпасСпасет нас от участия повсюдуВ хвосте времен, его не отрубили,А перед усом буря войн, воды ли…
12(7)
А перед усом буря войн, воды лиИ Сталин крутит ус, чтоб заостритьУс отпустил, второй взял ДжугашвилиВзял ус чужой и – ну давай крутить!А на прилавках возлегают дыниИ нет усов обоих и персонФлакон озона кто-то в воздух вылилЧто то был сон, или эти дыни сон?Все совместимы сны с другими снами,И совместимы мы с другими нами,И мир наш с миром, что лишь проступаетВ стекле, где ноготь музы, соскребаяСнег, сломан. Серафим не прилетает.Огонь. Обломки зданий. Тех я знаю.
13(7)
Огонь. Обломки зданий. Тех я знаю.И тех я знаю. Этих – нет, не помнюТак Чекотило говорил, вздыхаяПойми меня, начальник, не легко мне,Усы души его два шалопаяКрутили между тем и снега комьяВалились на ограду где резнаяГлава Горгоны – светла память ДомнеТак проходил наш век. Времен ТортилаОбочину его переползалаПустыни пузом трогая немыеА век остался, будто ЧекотилоПред лицами из зрительного зала,Что отличались, Боги сохранили.
14(7)
Что отличались, Боги сохранили.Мы от себя одних другие мыТо просто многих деньги изменили,Они, вообще, влияют на умыА мы их, извиняюсь, получили.И лично я стал пропивать в дымыДымы в поднебесье поуходилиИз тела моего, как из тюрьмыМолитвы заключенных, что взываютПорою скорбно к имени ХристаВедь многие спастись не успеваютБез помощи того, чей взор неистовИ добр. А кто-то верит в Монте-КристоМужского галатея те места.
М(7)
Мужского галатея те места.Зовутся хер, скажу тебе, старуха.В душе, где наступили холодаВсе гулко, ясно, через чур уж сухоПыль белая, была и ты водаСколь ты несла для носа, глаз и ухаВорона скачет, пишет никогдаИ эхо, и не молкнет оплеухаУходит не оглядываясь ЛотОт берега, как гневный кашалотА за хвостом пустыня солянаяА перед усом буря вод, войны лиОгонь, обломки зданий, тех, я знаю,Что отличались, Боги сохранили.
1(8)
Что отличались, Боги сохранили.Те буквы почерка, такое КЧто вьется точно волосок в черниле,И смотрит на соседку свысока,Как фрейлина на охтенку, ну-с, жилиДа, были люди многие векаПотом они род-племя позабылиИ жизнь их оказалась короткаВсе умерли, разъехались, усталиОчистились от душ, да телесаСогнали в вертолет, на небеса.Забывши дом, ушли искать однойКалитки на ветру, да под крестамиЧерты зимы какой-то неземной.
2(8)
Черты зимы какой-то неземной.Искали в небе, и она насталаНа широте страны моей роднойИ липкой шкуру сделала металлаЗима пришла, ей не уйти веснойПришла и вертолеты разметалаПо небу тученьками, мерзлый знойИ тощих семьдесят коров сначалаИосиф, плача голосом зимы,Прозрел в снегу, исходим снегом, люди,В глубь наших душ, в Париж, в Ростов-на-Ниле,И в Фивы-на-Дону, мечтать о чуде,Что книгу даст нам Бог. И тронем мыЧерты лица зимы на бумвиниле.
3(8)
Черты лица зимы на бумвиниле.Черта лица земли, чужой для всехКак мать, которую похоронили,Лишь блудный сын свершил свой первый грехВсе видел он, как вены реки вскрылиИ впали в океан, веселый смехКамней, что друг от друга уходилиНа суше, что плыла плотом, прорехСливая пятнышки в пятно пучины.Все виделось, лишь сын не приходилЛишь послушаньем душу бередилСтаршой, нося название мужчины.Любого бы теленка в стаде яОтдал, а что еще могу? Кручина.Я ничего не смог, отец для сына.И сын приполз, сказал он: Отче мойКак мог. Теперь теленка режь, детина,В чьем глазе планы, зависть, слабость всяОттиснутые беленькой фольгой.
4(8)
Оттиснутые беленькой фольгой.Блестят стихи из первых эмиграцииКак перья перелетных птиц, о той,Что Родиной привыкла называться,А стала вдруг еще одной, одной,Одной из стран, одной из провокаций,Души, дагерротипом и струнойВне дек. И с нами, чтоб им не сбиваться,Чтоб им не быть, или не быть другимКартавым, как в Одессе ночь сырая,Слыхал, на Брайтон поселилась Рая,Моя, торгует, наш спивая гимнОна с английским помогает Зине.О, нет, не серебро, нет, алюминий.
5(8)
О, нет, не серебро, нет, алюминий.Цена продажи – тусклый и чужойКак будто нет молитв, лишь звук унынийПустых висит над нашей широтойРазинут рот беззвучный в пантомимеМолчанием и тьмою начатой,И, может, ангел в поднебесном дымеНе видит их, а видит снег пустойНа коем ни следа от них ни тени.Бела его страница и мудраИ ангел чертит кончиком пераВесну, с наставшим вербным воскресеньемПо переплету дней скользнул стих злойИ сел на это супер, как влитой.
6(8)
И сел на это супер, как влитой.Нет изменений, их не будет, Оля,От строчки, как от этой, так от тойСтруится слабый запах алкоголя.Не будет изменяться мир, он твой,Бери его, на языке глаголяТо льда весной, то бабочки цветной,Нева. Неволя. Воля. Не равно ли?Не все ль окутал поднебесный лед?Ведь ты не та. Я сам-то разве тот,Кто нужен, чтобы к небу голубомуСутра придти бульваром, точно к дому.Уйду и сам, ты ж вспоминай, друг мой,Как сел на тень сознанья снег седой.
7(8)
Как сел на тень сознанья снег седой,Ты вспоминай, друг мой, дружочек милый,А я уже не здесь, я не с тобой.Я выдернул свой штопор из могилы,Где захоронен хлеб и виноград.Гуденье зерен, ягод излияньеВ корзины. Я уже и сам не рад,Что слишком смело начал излияньяДо нежности ли к буре роковойВ цвету пуховом липы вековойЧьи тихие парят листы едва-лиЧтобы порывы ветра все прервали,Так пусть луна сидит в высоком штиле,Как бабочка сидит на книжном «мыле».
8(8)
Как бабочка сидит на книжном «мыле».Так на обложке жизни, смерть красна,Покуда мы весь мир не разлюбилиНас рассчитает касса из окна,Окошечка, сочтет и все излечит.Зарплата наступает, как весна,И видит жизнь и смерть, как чет и нечет,Решительно иным увлеченаНо не душой фатальных зимних улиц,Которые уходят в грустный деньГде мы с тобой почти не разминулисьА только сердце, бедное, хладей,Молчишь? Скрываешься, таишь мой друг.Звучит шоссе, и никого вокруг.
9(8)
