Давид Самойлов - Стихотворения
Мы с тобой очнёмся,
Разбегутся листья
По тугой воде.
IIВо сне мне послышался голос,
Так тихо, что я не проснулся,
И сон мой к последнему вздоху
Как будто в тот миг прикоснулся.
К последнему вздоху Марии,
Который настолько был лёгким,
Что словно уже относился
К бессмертью души, а не к лёгким.
На миг, что почти неприметен,
Сошлись непохожие двое —
С её сновиденьем бессмертным
Моё сновиденье живое.
IIIИ вот уже больше недели.
Как кончилась вся маета,
Как очи её не глядели
И не говорили уста.
Казалось, что всё это рядом,
Но это уже за чертой,
Лишь память не тронута хладом
И не обнята немотой.
И можно ли страхам и ранам
Позволить себя одолеть?
Лишь память, лишь память дана нам.
Чтоб ею навеки болеть.
1978
«Отгремели грозы…»
Отгремели грозы.
Завершился год.
Превращаюсь в прозу,
Как вода — в лёд.
1978
ЗАВСЕГДАТАЙ
Из всех печей, из всех каминов
Восходит лес курчавых дымов.
А я шагаю, плащ накинув
И шляпу до бровей надвинув.
Спешу в спасительный подвальчик,
Где быстро и неторопливо
Рыжеволосый подавальщик
Приносит пару кружек пива.
Вторая кружка для студента,
Косого дьявола из Тарту,
Который дважды выпил где-то
И починает третью кварту.
Он в сером свитре грубой вязки,
По виду — хват и забияка,
Он пьёт и как-то залихватски
Разламывает шейку рака.
Он здешний завсегдатай. Дятел,
Долбящий ресторанный столик.
Он Мефистофель и приятель
Буфетчицы и судомоек.
Поклонник Фолкнера и йоги,
Буддизма и Антониони,
Он успокоится в итоге
На ординарном эталоне.
Он не опасен. Пусть он шпарит
Двусмысленные парадоксы
И пусть себе воображает,
Что он силён в стихах и в боксе.
Мне нравится его весёлость.
Как он беспечен и нахален,
И даже то, как тычет в соус
Огрызок сигареты «Таллин».
А в круглом блюде груда раков,
Пузырчатый янтарь бокала,
И туч и дымов странный ракурс
В крутом окне полуподвала.
1978
«Пусть нас увидят без возни…»
Пусть нас увидят без возни,
Без козней, розни и надсады.
Тогда и скажется: «Они
Из поздней пушкинской плеяды».
Я нас возвысить не хочу.
Мы — послушники ясновидца…
Пока в России Пушкин длится.
Метелям не задуть свечу.
1978
«Мы не меняемся совсем…»
И.К.
Мы не меняемся совсем.
Мы те же. что и в детстве раннем.
Мы лишь живём. И только тем
Кору грубеющую раним.
Живём взахлёб, живём вовсю,
Не зная, где поставим точку.
И всё хоронимся в свою
Ветшающую оболочку.
1979
«Повтори, воссоздай, возверни…»
З.Г.
Повтори, воссоздай, возверни
Жизнь мою, но острей и короче.
Слей в единую ночь мои ночи
И в единственный день мой дни.
День единственный, долгий, единый,
Ночь одна, что прожить мне дано.
А под утро отлёт лебединый —
Крик один и прощанье одно.
1979
«Дай мне нынче выйти в полночь…»
Дай мне нынче выйти в полночь
В незастёгнутом пальто.
Не нужна ничья мне помощь,
И не нужен мне никто.
И не важно даже — худо
Или хорошо у нас.
Просто я шататься буду,
Несмотря на поздний час.
Потому что в эту полночь,
Раскачавшую прибой,
Вдруг очнёшься и припомнишь
И узнаешь, что с тобой.
1979
ДНЕВНИК
Листаю жизнь свою,
Где радуюсь и пью,
Люблю и негодую
И в ус себе не дую.
Листаю жизнь свою,
Где плачу и пою.
Счастливый по природе
При всяческой погоде.
Листаю жизнь свою,
Где говорю шутейно
И с залетейской тенью,
И с ангелом в раю.
1979
«Зачем за жалкие слова…»
П. Г.
Зачем за жалкие слова
Я отдал всё без колебании —
И золотые острова,
И вольность молодости ранней!
А лучше — взял бы я на плечи
Иную ношу наших дней:
Я, может быть, любил бы крепче.
Страдал бы слаще и сильней.
1979
БЕССОННИЦА
Я разлюбил себя. Тоскую
От неприязни к бытию.
Кляну и плоть свою людскую,
И душу бренную свою.
Когда-то погружался в сон
Я, словно в воду, бед не чая.
Теперь рассветный час встречаю,
Бессонницею обнесён.
Она стоит вокруг, стоглаза,
И сыплет в очи горсть песка.
От смутного её рассказа
На сердце смертная тоска.
И я не сплю — не от боязни,
Что утром не открою глаз.
Лишь чувством острой неприязни
К себе — встречаю ранний час.
1979
«Обратно крути киноленту…»
Обратно крути киноленту,
Механик, сошедший с ума,
К тому небывалому лету,
За коим весна и зима!
Крути от июня до мая
Обратного времени ход,
Что стало моим — отнимая,
Приход превращая в уход.
Пускай разомкнутся объятья,
Окажется шляпа в руке.
И слёзы в минуту отъятья
Покатятся вверх по щеке.
Спиною подамся к перрону,
Прощанью бессмысленно рад,
Рукою махну изумлённо,
И поезд потянет назад.
Уйдут станционные зданья,
Просторный откроется вид.
И смутное счастье незнанья
Тревожно черты озарит.
Крути мою ленту обратно,
Злорадствуй, механик шальной.
Зато я увижу двукратно
Всё то, что случилось со мной.
Я прожил ни много ни мало
Счастливых и сумрачных лет.
Я фильм досмотрю до начала
И выйду из зала на свет…
1979
САНДРИЛЬОНА
Сандрильона ждёт карету.
Чинно курит сигарету.
Ждёт, чтоб прибыл сандрильонец
Из компании гуляк —
С туфелькой, на «Жигулях».
Стынет кофе. Отрешённо
Ожидает Сандрильона
Из мильона сандрильон.
В ней не счастье, не страданье,
Всё — сплошное ожиданье.
Наконец приходит он.
И, с задумчивым соседом
Не простившись, выйдет следом
За плечистым сандрильонцем
Из сапожной мастерской.
Парк осенний залит солнцем.
Осень. Небо. И покой.
И уедет Сандрильона,
С ней — волос её корона,
Вместе с гордым модельером
На машине «Жигули»…
Высоко над морем серым
Чайки, тучи, корабли.
1979
«Я сделал вновь поэзию игрой…»
Я сделал вновь поэзию игрой
В своём кругу. Весёлой и серьёзной
Игрой — вязальной спицею, иглой
Или на окнах росписью морозной.
Не мало ль этого для ремесла,
Внушённого поэту высшей силой,
Рождённого для сокрушенья зла
Или томленья в этой жизни милой.
Да! Должное с почтеньем отдаю
Суровой музе гордости и мщенья
И даже сам порою устаю
От всесогласья и от всепрощенья.
Но всё равно пленительно мила
Игра, забава в этом мире грозном —
И спица-луч, и молния-игла,
И роспись на стекле морозном.
1979
«Скрепляют болезни и смерти…»
С. Н.
Скрепляют болезни и смерти
Отчётливость памятных мет
И сумрачных десятилетий
Понурый и грубый цемент.
Когда эта птица мне пела,
