Константин Ваншенкин - Прикосновенье
ВАЛЬС РАССТАВАНЬЯ
Из кинофильма «Женщины»
Слышишь, тревожные дуют ветра,Нам расставаться настала пора.Кружится, кружится пестрый лесок,Кружится, кружится старый вальсок,Старый забытый вальсок.
Ты, совершая положенный путь,В дальнем краю это все не забудь:Эту реку и прибрежный песок,Этот негромко звучащий вальсок,Этот негромкий вальсок.
Мы расстаемся, чтоб встретиться вновь,Ведь остается навеки любовь.Кружится первый осенний листок,Кружится в памяти старый вальсок,Юности нашей вальсок.
Волосы ветром сдувает со лба.Музыка эта — как наша судьба.Снегом слегка обжигает висок,Кружится в сердце тот старый вальсок,В сердце тот старый вальсок.
Слышишь, тревожные дуют ветра,Нам расставаться настала пора.Кружится, кружится пестрый лесок,Кружится, кружится старый вальсок,Старый забытый вальсок.
«Зашел боец в избу напиться…»
Зашел боец в избу напитьсяИ цедит воду из ковша.Свежа студеная водица.Хозяйка очень хороша.
Напился, закурил устало.Она глядит на синий дым.Муж у нее чудесный малый,Ей хорошо, должно быть, с ним.
Бойцу ж ни холодно, ни жарко,Его-то дело — сторона.Вот разве что немного жалкоБойцу, что замужем она.
ПРОЕЗДОМ
Меня ротный тогда с эшелонаЛишь на сорок минут отпустил.Я бежал вдоль осеннего склонаПо грязи, выбиваясь из сил.
Неужели возможное дело,Что когда-то гуляли мы тут?В голове неотступно сидело:«Добегу за пятнадцать минут.
И — обратно! И там еще десять,Чтоб в глаза посмотреть и обнять,Чтоб шинель свою снять и повесить,И надеть ее тут же опять…»
Вдруг душа моя ахнула тонко —Я увидел: напротив окнаНа веревке сушилась кофтенка, —В ней со мною гуляла она.
Но едва я отбросил калитку,Голос радости, дрогнув, замолк —Походя на стальную улитку,На дверях притаился замок.
И глазам своим бедным не веря,Так он больно меня обижал,Я подергал беспомощно двериИ вкруг дома пять раз обежал.
И опять — по тому же маршруту,По грязи, выбиваясь из сил.И явился минута в минуту,Так, что ротный меня похвалил.
Мелкий дождик туманил округу,Уплывал, уменьшаясь, вокзал.Своему закадычному другу:«Повидались», — я громко сказал.
Лег на нары зализывать рану,Утешая себя: «Не беда!Будет случай — заеду, застану…»Больше там не бывал никогда.
БАЛЛАДА ОБ ОТПУСКЕ
Вытаскивал тайком, —Что ж, дело молодое, —Бидоны с молокомВечернего надоя,
Что часто, от тепла,В колодец опускали.А ночь уже теклаИз притемненной дали.
Горели под лунойБидонов белых слитки.Под крышкой ледянойВверху густели сливки.
Девчонок городскихВо тьме светились лица,И он, жалея их,Велел не торопиться.
Мерцали небеса,Поистине бездонны.Лишь через полчасаОн опускал бидоны.
Все было оттого,Что шла война на свете.Дружков — ни одного,Одни подружки эти.
Плыла луна в кольце,Под ней плыла поляна.Был отпуск при конце,И подживала рана.
ТАРЕЛКИ
В военный год, средь снежной дали,От станции за три версты,Мать наливала — вмиг съедали.Тарелки были вновь чисты.
Вставали — труженики тыла, —Их обогреть и накормитьЕй нелегко в ту пору было, —Легко посуду было мыть!
«Все мне было обещано…»
Все мне было обещано,Лишь окончиться надо войне.И любимая женщинаСтала изредка видеться мне.Долго по свету рыская,Лучше ты не найдешь все равно.Смотрит близкая-близкаяИ знакомая сердцу давно.
Утро брезжило раннее,Над блиндажиком вился дымок.Несмотря на старания,Я лица ее вспомнить не мог.Только помнил, что славная,Улыбается, беды гоня.Ну а самое главное —Что без памяти любит меня.
«Где-то на юге горела степь…»
Где-то на юге горела степь,Где-то грустили поля об озими.Город неведомый КингисеппВсе-таки сдан в сорок первом, к осени.
Целый вагон командирских жен, —Ах, как тревожно на новом месте им! —Был оглушающе пораженЭтим, понятным лишь им, известием.
Выскочил враг к роковой черте,Вдоль рубежей и редутных запаней,И в западне оказались те,Что оставались немного западней.
Каждый судьбу свою получал.Сделавшись ко всему готовыми,Плакали жены их по ночам,Подозревая, что стали вдовами.
БАЛЛАДА О ПРОЛИТОЙ КРОВИ
Поодаль бой гремелВ ночи, когда солдатаВнесли с лицом, как мел,В землянку медсанбата.
Там знали, что к чему,Все было наготове.И сделали емуПереливанье крови.
Смешалась эта кровьС его остывшей кровью.И шевельнулась бровь,Да-да, он двинул бровью.
И отступила мгла,Как видно, снова жил он.А кровь быстрей текла,Толчками шла по жилам.
А кровь уже несласьВ немыслимом потоке.Жизнь захватила власть —Порозовели щеки.
…Вот наступил черед,Простился он с врачамиИ поспешил впередС винтовкой за плечами.
В отчаянном боюЗа землю дорогуюВновь пролил кровь свою,А с ней и ту, другую,
Которая ужеЕго, солдатской, стала.…На дальнем рубежеЦветы у пьедестала.
Там, где течет Иртыш,Есть маленький поселок.Зимой снега до крыш,Нагроможденья елок.
С утра горит восходМорозной полосою.Там женщина живетС тяжелою косою.
Не слышала онаСвистящего металла.Воздушная волнаЕе не оглушала.
И родственников нетТаких, что в битвах были…Она встает чуть свет,Глядит на елок шпили.
Поев, прибрав жилье,Уходит на работу.Пролита кровь ееЗа счастье и свободу.
«Мы с ней расстались на исходе дня…»
Мы с ней расстались на исходе дня.Нет, не запричитала, не завыла.А через день она уже меняЛегко и так естественно забыла.
Ее судьба забросила от насВ какую-то бригаду хоровую.Я от нее услышал в первый раз:«Война все спишет», — фразу ходовую.
Она потом, кочуя по войне,Таких, как я, не раз еще встречала,И как мы распростились — обо мнеНе горевала даже и сначала.
Лишь иногда меня — каким я был —Представит вдруг, но смутно и без пыла,Считая, что и я ее забылВот так же, как она меня забыла.
«Были женщины в войну…»
Были женщины в войну —Всех любили, всех жалели,Кто в обмотках и в шинели.Я такую знал одну.
Было общее у них:Возвышали в ласках женскихНе каких-нибудь снабженцев,Интендантов и штабных,
А солдатика того,Молодого, что, быть может,За Отчизну жизнь положит,Не изведав ничего.
Но потом — войне конец.Наступили перемены,И они сошли со сцены,И отнюдь не под венец.
Разумеется, тогдаМы ничуть не ощущалиБлагодарности, печали,Сожаленья и стыда.
«Девушка в длинной шинели…»
