Александр Рославлев - В башне
Смерть
Смерть — старая насильница — пьяна.На улицах не счесть телег с гробами,На кладбище могильщики без сна…
Смерть всюду, каждый миг в трактире, в храме…Кто зачумлен, тому спасенья нет,Хоть на других глядит ее глазами.
Все: юноша, старик в избытке лет,Дитя — цветок и женщина, как сказка,Замкнулись все и жгут вечерний свет.
Но страх не заглушит ни хмель, ни ласка;Он у дверей, в каждый, молча, ждет:Вдруг боли, корчи и лицо, как маска.
Смерть — старая насильница найдет,Руками цепкими вопьется жадно,И мертвым ртом к живому рту прильнет.
Дышать и знать, что дышишь, так отрадно.Я, солнце, твой и мысль моя, как ты,Возвышенна, красива и громадна.
Зачем же смерть и ранние кресты?А в эти дни их выросло так много.Вот, может, шел к возлюбленной, мечты…
И трупом лег у милого порога.Кто ж кормчий наш? До дна раскройся твердь,И обнажи нам дьявола иль Бога,
Чтоб знали мы, что вечно: жизнь иль смерть.
Любовь
А.И. Куприну
Любите так чисто и свято, как звери,Любовь — это солнце в полдневной красе,Любовь — это в вечность раскрытые двери.
Любите, как звери, любите и всеКоснетесь безумств переполненной чаши,Иль сердце омоете в красной росе.
Что может быть ярче, что может быть краше,Звериного счастья двух юных сердец.Берите его, каждый миг оно — ваше….
Кто зверя связал, тот насильник и лжец,Тот жизни солгал, изнасиловав тело,Пусть женщина — «самка», мужчина — «самец»…
И это прекрасно, коль сильно и смело;Любить и дарить человека земле,Чтоб солнце в крови его вновь пламенело.
Всевластна любовь и в добре и во зле.Любите ж, поймите весь ужас потери:Прожить, не любя, до морщин на челе.
Любите, так чисто и свято, как звери.
Слава
О слава, слава, скользкая тропа!Сегодня ты увенчан и прославленИ рукоплещет шумная толпа,
А завтра после пыток обезглавлен,И палачом твой бледный, страшный ликТолпе, тебе рукоплескавшей, явлен.
Безумьем ты, иль разумом велик.Не пей из чаши работворной власти,Отравлен тот, кто к ней хоть раз приник.
И на пути к твоей заветной страстиНе доверяйся кораблю толпы,На кораблях толпы гнилые снасти.
Как много их разметано в щепы!Я б властвовала» но предпочел иное:Направил в горы твердые стопы,
Достиг вершин и вот теперь вас двое.А жизнь, как сон, которого уж нет,Нас двое: я и солнце золотое.
Отсель глашу мой радостный завет:— «Кинь города — смятенных душ плененье,Цари один, неси на горы свет
И презирай людское поклоненье».
Иуде
Из глубины померкнувших столетийЯвил ты мне, непонятый мой брать,Твой жгучий терн в его победном свете.
Пусть гнусы о предательстве кричат!Их мысли тупы, на сердцах их плесень,Постичь ли им твой царственный закат.
Ты — свет певцам для вдохновенных песен,Ты, как на башне, — выше облаков,Откуда город меж просторов — тесен.
Проклятый город, медлище рабов,Где скорбно — бледный, нищий их учительБросает зерна рабских, нищих слов.
И с башни в город сходишь ты, как мститель,За их права, несешь ковчег борьбы,Чтоб дать им мощь и пирную обитель.
Вот распят Он, но лик его судьбыНе возбудил кровавой жажды мщенья.Рабы стоят и смотрят, как рабы.
Ты проклял их. Преодолев сомненья,Прозрел в веках достойнейших тебя,И смерть твоя — святое утвержденье,
Что ты спасал, страдая и любя.
В башне
Над морем и городом в башне живу.Я песни пою одиноко.Там волны, там люди, как сонь наяву,Его я изведал до боли глубоко.
Отсюда виднее мне зори востока,Своими соседями птиц я зову,И рад, что давно и высокоНад морем и городом в башне живу.
Ночь
О эта ночь!.. с тех пор моя душа,Перестрадавши тысячи распятий,Питает солнце, огненно дыша.
Казалось, в каждом громовом раскатеБыл черный смех всех ужасов земли,Весь пирный ад их каменных зачатий.
В разрывах туч, которые ползли,Как пьяные, незрячие уроды,Метлища молний яростно мели.
Один удар, обрушившись на своды,Потряс всю башню, треснула стенаИ загудели в зал подземный ходы.
Еще удар, еще… и тишинаБезумней самой богохульной клятвы.И в этот миг предстал мне Сатана.
«Вот полдень мира», рек он, «на закате выПридите все опять моим путем,Прославь мой серп и предскажи час жатвы».
Я внял и с гордо поднятым челомВещал повсюду голосом столетий,И каждый час был мрачным торжеством.
Но как-то раз в цветах, в весеннем свете,Увидел я играющих детей,Стал говорить им и смеялись дети,
И я постиг вернейший из путей.
В городе
Мне тесно здесь, как в тесной западне,Я о полях мечтаю, как о чуде,И с едко болью мыслю о весне.
Мне надоели комнатные люди,Я стал ночным, ищу призывных встречКрасивого лица, манящей груди.
Меня пьянит прерывистая речь,Мгновенный пыл, с моим обманно слитый,Согласность губ и содроганье плеч.
Роскошен пир, безумно пережитый,Но при конце я, как неловкий вор,Смущенно пью свой кубок недопитый.
Я силюсь скрыть мой боязливый взор,Притворный вид, ненужные движеньяИ ей, и мне ненужный разговор,
Меня стыдит намеренность сближенья.Я сознаю, что оправданья нет,Пытливо жду и скорю замедленья.
Еще вопрос, еще один ответ,Закрыта дверь и я бреду уныло,Вновь смех колес и вкрадчивый рассвет…
Опять хочу забыть, как это было,Но бледность ног при ламповом огне,Слова и трепет чувственного пыла…
Быть может сплю, быть может сон во сне?Нет, явно близко — солнечное знанье —Проклятье дню! — здесь все, как в западне,
И каждый шаг, и каждое желанье.
Весна
Блестят оттаявшие крыши,Ломают лед на мостовойИ небо солнечней и вышеНад гулом жизни городской.
Иные краски зарябили…На окнах, в лужах свет дрожит,Гудя снуют автомобили,И звонок мерный стук копыт.
Потоком лиц многообразнымЗа мыслью мысль увлечена;К случайным встречам и соблазнамЗовет пьянящая весна.
Вот в черном платьи, в шляпке черной,Глаза, как синие огни,Прошла с улыбкою покорной…О если б лес, и мы одни.
На чуть просохшей теплой хвое,Среди стволов, среди теней,Над нами небо голубоеИ шум разнеженных ветвей.
Весной мы в городе так жалки,В душе так много едких злоб.Смотри, на белом катафалкеВ цветах железных белый гроб.
Трясется с ельником тележка,И ветки в лужах под ногой.Какая дикая насмешкаНад юной жизнью, над весной.
Средь купли города в меныЗа час забвенья страшен спор.Проклятье вам, глухие стены,Скорее в поле, на простор!
Цветы и солнце мы забыли,А город все еще не сыт…Гудя, снуют автомобили,И звонок мерный стук копыт.
С улицы
