Павел Антокольский - Стихи

1924

Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.

ПАВЕЛ ПЕРВЫЙ

Величанный в литургиях голосистыми попами,С гайдуком, со звоном, с гиком мчится в страшный Петербург,По мостам, столетьям, верстам мчится в прошлое, как в память,И хмельной фельдъегерь трубит в крутень пустозвонных пург.

Самодержец Всероссийский… Что в нем жгло? Какой державеСей привиделся курносый и картавый самодур?Или скифские метели, как им приказал Державин,Шли почетным караулом вкруг богоподобных дур?

Или, как звездой Мальтийской, он самой судьбой отравлен?Или каркающий голос сорван только на плацу?Или взор остервенелый перекошен в смертной травле?Или пудреные букли расплясались по лицу?

О, еще не все разбито! Бьет судьбу иная карта!Встанет на дыбы Европа ревом полковых музык!О, еще не все известно, почему под вьюгой мартаОн Империи и Смерти синий высунул язык!

1922

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко. Минск-Москва, «Полифакт», 1995.

«Склад сырых неструганых досок…»

Склад сырых неструганых досок.Вороха не припасенных в зимах,Необдуманных, неотразимыхСлов, чей смысл неясен и высок.

В пригородах окрик петушиный.Час прибытья дальних поездов.Мир, спросонок слышимый как вздох.Но уже светло. Стучат машины.

Облако, висящее вверху,Может стать подобьем всех животных.Дети просыпаются. Живет в нихСтрасть — разделать эту чепуху

Под орех и в красках раздраконить,Чтоб стояли тучи, камни, сны,Улицы, товарищи, слоны,Бабушки, деревья, книги, кони…

Чтобы стоили они затрат,Пущенных на детство мирозданьем,Чтобы жизнь выплачивала дань им,Увеличенную во сто крат.

Нетерпенье! Это на задворкахМира, где царил туберкулез,Где трясло дома от женских слез,Доблесть молодых и дальнозорких.

Нетерпенье! Это в жилах рудЧернота земной коры крутая.Вся земля от Андов до Алтая,Где владыкой мира станет труд.

Лагерь пионеров. Трудный выдохГлотки, митингующей навзрыд.Край, который начерно разрыт.Сон стеблей, покуда еле видных.

Звон впервые тронутой струныГде-то на дощатой сцене в клубе.Нетерпенье — это честолюбьеОкруженной войнами страны.

1932

Павел Антокольский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1982.

ВСТАНЬ, ПРОМЕТЕЙ!

Встань, Прометей, комбинезон надень,Возьми кресало гроз высокогорных!Горит багряный жар в кузнечных горнах,Твой тридцативековый трудодень.

Встань, Леонардо, свет зажги в ночи,Оконце зарешеченное вытриИ в облаках, как на своей палитре,Улыбку Моны-Лизы различи.

Встань, Чаплин! Встань, Эйнштейн! Встань, Пикассо!Встань, Следующий! Всем пора родиться!А вы, глупцы, хранители традиций,Попавшие как белки в колесо,

Не принимайте чрезвычайных мер,Не обсуждайте, свят он иль греховен,Пока от горя не оглох БетховенИ не ослеп от нищеты Гомер!

Все брезжит, брызжит, движется, течет,И гибнет, за себя не беспокоясь.Не создан эпос. Не исчерпан поиск.Не подготовлен никакой отчет.

1962

Русская советская поэзия. Под ред. Л. П. Кременцова. Ленинград: Просвещение, 1988.

ЧЕРНАЯ РЕЧКА

Все прошло, пролетело, пропало.Отзвонила дурная молва.На снега Черной речки упалаЗапрокинутая голова.

Смерть явилась и медлит до срока,Будто мертвой водою поит.А Россия широко и строгоНа посту по-солдатски стоит.

В ледяной петербургской пустыне,На ветру, на юру площадейВ карауле почетном застылиИзваянья понурых людей —

Мужики, офицеры, студенты,Стихотворцы, торговцы, князья:Свечи, факелы, черные ленты,Говор, давка, пробиться нельзя.

Над Невой, и над Невским, и дальше,За грядой колоннад и аркад,Ни смятенья, ни страха, ни фальши —Только алого солнца закат.

Погоди! Он еще окровавитИмператорский штаб и дворец,Отпеванье по-своему справитИ хоругви расплавит в багрец.

Но хоругви и свечи померкли,Скрылось солнце за краем земли.В ту же ночь на Конюшенной церквиНеприкаянный прах увезли.

Длинный ящик прикручен к полозьям,И оплакан метелью навзрыд,И опущен, и стукнулся оземь,И в земле святогорской зарыт.

В страшном городе, в горнице тесной,В ту же ночь или, может, не в туВстал гвардеец-гусар неизвестныйИ допрашивает темноту.

Взыскан смолоду гневом монаршим,Он как демон над веком паритИ с почившим, как с демоном старшим,Как звезда со звездой, говорит.

Впереди ни пощады, ни льготы,Только бури одной благодать.И четыре отсчитаны года.До — бессмертья — рукою подать.

Москва: Художественная литература, 1977. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А. Краковская, Ю. Розенблюм.

БАЛЛАДА О ЧУДНОМ МГНОВЕНИИ

…Она скончалась в бедности. По странной случайности гроб ее повстречался с памятником Пушкину, который ввозили в Москву.

Ей давно не спалось в дому деревянном.Подходила старуха, как тень, к фортепьянам,Напевала романс о мгновенье чудномГолоском еле слышным, дыханьем трудным.А по чести сказать, о мгновенье чудномНе осталось грусти в быту ее скудном,Потому что барыня в глухой деревенькеПроживала как нищенка, на медные деньги.

Да и, господи боже, когда это было!Да и вправду ли было, старуха забыла,Как по лунной дорожке, в сверканье снегаПриезжала к нему — вся томленье и нега.Как в объятиях жарких, в молчанье ночиОн ее заклинал, целовал ей очи,Как уснул на груди и дышал неровно,Позабыла голубушка Анна Петровна.А потом пришел ее час последний.И всесветная слава и светские сплетниОтступили, потупясь, пред мирной кончиной.Возгласил с волнением сам благочинный:«Во блаженном успении вечный покой ей!»Что в сравненье с этим счастье мирское!Ничего не слыша, спала, бездыханна,Раскрасавица Керн, боярыня Анна.

Отслужили службу, панихиду отпели.По Тверскому тракту полозья скрипели.И брели за гробом, колыхались в полеИз родни и знакомцев десяток — не боле,Не сановный люд, не знатные гости,Поспешали зарыть ее на погосте.Да лошадка по грудь в сугробе завязла.Да крещенский мороз крепчал как назло.

Но пришлось процессии той сторониться.Осадил, придержал правее возница,Потому что в Москву, по воле народа,Возвращался путник особого рода.И горячие кони били оземь копытом,Звонко ржали о чем-то еще не забытом.И январское солнце багряным дискомРассиялось о чем-то навеки близком.

Вот он — отлит на диво из гулкой бронзы,Шляпу снял, загляделся на день морозный.Вот в крылатом плаще, в гражданской одежде,Он стоит, кудрявый и смелый, как прежде.Только страшно вырос, — прикиньте, смерьте,Сколько весит на глаз такое бессмертье!Только страшно юн и страшно спокоен, —Поглядите, правнуки, — точно такой он!

Так в последний раз они повстречались,Ничего не помня, ни о чем не печалясь.Так метель крылом своим безрассуднымОсенила их во мгновенье чудном.Так метель обвенчала нежно и грозноСмертный прах старухи с бессмертной бронзой,Двух любовников страстных, отпылавших розно,Что простились рано, а встретились поздно.

1954