Владимир Маяковский - Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926
[1925]
Мелкая философия на глубоких местах*
Превращусь не в Толстого, так в толстого, —ем, пишу, от жары балда.Кто над морем не философствовал?Вода.Вчера океан был злой, как черт,сегодня смиренней голубицы на яйцах.Какая разница! Все течет…Все меняется.Есть у воды своя пора:часы прилива, часы отлива.А у Стеклова вода не сходила с пера.Несправедливо.Дохлая рыбка плывет одна.Висят плавнички, как подбитые крылышки.Плывет недели, и нет ей — ни дна,ни покрышки.Навстречу медленней, чем тело тюленье,пароход из Мексики, а мы — туда.Иначе и нельзя. Разделениетруда.Это кит — говорят. Возможно и так.Вроде рыбьего Бедного — обхвата в три.Только у Демьяна усы наружу, а у китавнутри.Годы — чайки. Вылетят в ряд —и в воду — брюшко рыбешкой пичкать.Скрылись чайки. В сущности говоря,где птички?Я родился, рос, кормили соскою, —жил, работал, стал староват…Вот и жизнь пройдет, как прошли Азорскиеострова.
3/VII — Атлантический океан.
[1925]
Блек энд уайт*
Если Гавану окинуть мигом —рай-страна, страна что надо.Под пальмой на ножке стоят фламинго.Цветет коларио по всей Ведадо.В Гаване все разграничено четко:у белых доллары, у черных — нет.Поэтому Вилли стоит со щеткойу «Энри Клей энд Бок, лимитед».Много за жизнь повымел Вилли —одних пылинок целый лес, —поэтому волос у Вилли вылез,поэтому живот у Вилли влез.Мал его радостей тусклый спектр:шесть часов поспать на боку,да разве что вор, портово́й инспектор,кинет негру цент на бегу.От этой грязи скроешься разве?Разве что стали б ходить на голове.И то намели бы больше грязи:волосьев тыщи, а ног — две.Рядом шла нарядная Прадо.То звякнет, то вспыхнет трехверстный джаз.Дурню покажется, что и взаправдубывший рай в Гаване как раз.В мозгу у Вилли мало извилин,мало всходов, мало посева.Одно единственное вызубрил Виллитверже, чем камень памятника Масео:«Белый ест ананас спелый,черный — гнилью моченый.Белую работу делает белый,черную работу — черный».Мало вопросов Вилли сверлили.Но один был закорюка из закорюк.И когда вопрос этот влезал в Вилли,щетка падала из Виллиных рук.И надо же случиться, чтоб как раз тогдак королю сигарному Энри Клейпришел, белей, чем облаков стада,величественнейший из сахарных королей.Негр подходит к туше дебелой:«Ай бэг ёр па́рдон, мистер Брэгг!Почему и сахар, белый-белый,должен делать черный негр?Черная сигара не идет в усах вам —она для негра с черными усами.А если вы любите кофий с сахаром,то сахар извольте делать сами».Такой вопрос не проходит даром.Король из белого становится желт.Вывернулся король сообразно с ударом,выбросил обе перчатки и ушел.Цвели кругом чудеса ботаники.Бананы сплетали сплошной кров.Вытер негр о белые подштанникируку, с носа утершую кровь.Негр посопел подбитым носом,поднял щетку, держась за скулу.Откуда знать ему, что с таким вопросомнадо обращаться в Коминтерн, в Москву?
5/VII — Гавана.
[1925]
Сифилис*
Пароход подошел, завыл, погудел —и скован, как каторжник беглый.На палубе 700 человек людей,остальные — негры.Подплыл катерок с одного бочка̀.Вбежав по лесенке хро̀мой,осматривал врач в роговых очках:«Которые с трахомой?»Припудрив прыщи и наружность вымыв,с кокетством себя волоча,первый класс дефилировал мимоулыбавшегося врача.Дым голубой из двустволки ноздрейколечком единым свив,первым шел в алмазной заресвиной король — Свифт.Трубка воняет, в метр длиной.Попробуй к такому — полезь!Под шелком кальсон, под батистом-лино́поди, разбери болезнь.«Остров, дай воздержанья зарок!Остановить велите!»Но взял капитан под козырек,и спущен Свифт — сифилитик.За первым классом шел второй.Исследуя этот класс,врач удивлялся, что ноздри с дырой, —лез и в ухо и в глаз.Врач смотрел, губу своротив,нос под очками взмо́рща.Врач троих послал в карантиниз второклассного сборища.За вторым надвигался третий класс,черный от негритья.Врач посмотрел: четвертый час,время коктейлей питья.— Гоните обратно трюму в щель!Больные — видно и так.Грязный вид… И вообще —оспа не привита. —У негра виски́ ревмя ревут.Валяется в трюме Том.Назавтра Тому оспу привьют —и Том возвратится в дом.На берегу у Тома жена.Волоса густые, как нефть.И кожа ее черна и жирна,как вакса «Черный лев».Пока по работам Том болтается,— у Кубы губа не дура —жену его прогнали с плантацийза неотработку натурой.Луна в океан накидала монет,хоть сбросся, вбежав на насыпь!Недели ни хлеба, ни мяса нет.Недели — одни ананасы.Опять пароход привинтило винтом.Следующий — через недели!Как дождаться с голодным ртом?— Забыл, разлюбил, забросил Том!С белой рогожу делит! —Не заработать ей и не скрасть.Везде полисмены под зонтиком.А мистеру Свифту последнюю страстьраздула эта экзотика.Потело тело под бельецомот черненького мясца̀.Он тыкал доллары в руку, в лицо,в голодные месяца.Схватились — желудок, пустой давно,и верности тяжеловес.Она решила отчетливо: «No!»[1], —и глухо сказала: «Jes!»[2].Уже на дверь плечом напиралподгнивший мистер Свифт.Его и ее наверх в номеравзвинтил услужливый лифт.Явился Том через два денька.Неделю спал без просыпа.И рад был, что есть и хлеб, и деньгаи что не будет оспы.Но день пришел, и у кож в темнотеузор непонятный впеплен.И дети у матери в животе*онемевали и слепли.Суставы ломая день ото дня,года календарные вылистаны,и кто-то у тел половину отняли вытянул руки для милостыни.Внимание к негру стало особое.Когда собиралась па́ства,морали наглядное это пособиепоказывал постный пастор:«Карает бог и его и ееза то, что водила гостей!»И слазило черного мяса гнильес гнилых негритянских костей. —В политику этим не думал ввязаться я.А так — срисовал для видика.Одни говорят — «цивилизация»,другие — «колониальная политика».
[1926]
