Райнер Рильке - Книга образов
и ветер веткою сирени
венчает светлое чело.
Перевод Т. Сильман
VII. В МОНАСТЫРСКИХ КОРИДОРАХ ЛOPETTO
По монастырским коридорам блики
меж вычурных мелькают арабесок,
из глубины давно поблекших фресок
таинственно глядят святые лики.
Там, за отсвечивающим стеклом,
мадонна восковая в углубленьи,
дарительница тысяч исцелений,
сидит в одеждах, тканных серебром.
И паутинки легкие блестят,
слетая в монастырский двор Лоретто,
и пред картиной в стиле Тинторетто
притихшие влюбленные стоят.
Перевод Т. Сильман
VIII. НОЧЬЮ
Над Прагой сумрак тихий лег.
Раскрылась ночь, как сад огромный;
и солнце — яркий мотылек —
в густой траве исчезло темной.
Высоко месяц, хитрый гном,
в гримасах корчится, лукавый,
и сыплет белым серебром
на волны строгие Молдавы[1]
Но вдруг, обиженный, назад
скорее прячет лик чеканный;
пред ним соперник встал нежданный:
на башне — светлый циферблат.
Перевод А. Биска
VIII. НОЧЬЮ
Над Прагой бархатным цветком
простерлись своды ночи темной,
и солнце бабочкой огромной,
сверкая, скрылось за холмом.
И месяц, хитроумный гном,
свое забросил отраженье
в реки дремотное теченье
и вниз скатился кувырком.
И что ж? Лучи его дрожат,
как будто кто его обидел:
на башенке он вдруг увидел
часов блестящий циферблат.
Перевод Т. Сильман
IX. АНГЕЛ
Иду один по Мальвасйнке[2],
вхожу безмолвно в детский ряд,-
а там об Анке или Нинке
кресты простые говорят.
Гляжу — в кустах, средь вешних почек,
средь красных маков над холмом,-
надгробный пыльный ангелочек
стоит с поломанным крылом.
О, сколько радостей небывших
хранит он — жалок, одинок.
И только с уст его застывших
сорвался легкий мотылек.
Перевод А. Биска
X. ЗИМНЕЕ УТРО
Свисает водопад застылый,
и стынут галки на пруду.
Горьмя-горит ушко у милой,
от ней проказ я нынче жду.
Целует солнце нас. Минором
сучки и веточки звенят.
Идем, и подступает к парам
ядреный утра аромат.
Перевод С. Петрова
XI. МАЙСКИЙ ДЕНЬ
Тише! Тише! Над лугами
вьется легкий ветерок,
солнце теплыми лучами
нежит каждый лепесток.
Тихо все… Лишь у болота
квакают лягушки в такт,
в небе блещет позолотой
толстый жук, живой смарагд.
Там серебряные ромбы
ткет паук в тени садов,
и белеют гекатомбы
облетевших лепестков.
Перевод Т. Сильман
XI. МАЙСКИЙ ДЕНЬ
Скачет ветерок весенний,
по дорожкам топоча,
и касается сиреней
солнце кончиком луча.
Тишь. И лишь в болотной шири
квакнут квакши и замрут.
Проплывает жук в эфире,
как оживший изумруд.
И серебряные ромбы
в сучьях паучиха ткет,
и соцветий гекатомбы
май охапками несет.
Перевод С. Петрова
XII. НАЧАЛО ВЕСНЫ
Побеги внемлют первым зовам
в сиянье золотой окраски;
мелькают первые коляски
в саду плодовом.
Пичуга с рвеньем бестолковым
на старой ветке засвистела,
и вот уже звенит капелла
в саду плодовом.
И ветер по бороздкам новым
разносит сказочные чары,
и в первый раз гуляют пары
в саду плодовом.
Перевод В. Летучего
XIII. ВЕЧЕРНЯЯ ПРОГУЛКА
Нам было весело когда-то
бродить вдоль берега реки,
где таяли в лучах заката
двойною тенью мотыльки.
У домика желтели дыни
и зелень тучная ползла,—
точь-в-точь у Доу на картине,-
и ввысь летели купола.
И хлеб стоял как золоченый,
кочны темнели на грядах,
и звезд белесые бутоны
слегка дрожали в небесах.
Перевод Т. Сильман
XIV. НАРОДНЫЙ НАПЕВ
Мне так сродни
чешских напевов звуки —
смутную боль разлуки
будят они.
Слышишь?.. Поет
робко ребенок в поле,
чувство щемящей боли
в сердце встает.
Минут года,
будешь бродить по свету,-
грустную песню эту
вспомнишь тогда…
Перевод Т. Сильман
XIV. НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
Память полна
чешской народной песней,
только грустней и чудесней
сердцу она.
Если поет
рано в поле девчонка,
песня звучит мне так звонко
ночь напролет.
Пусть, поседев,
буду жить на чужбине,
вспомнится, как и ныне,
тот же напев.
Перевод С. Петрова
XIV. НАРОДНЫЙ МОТИВ
Томим бесконечной истомой
богемский народный мотив.
Мечтанья немые пленив,
лелеет он грустью знакомой.
Дитя его тихо поет,
трудясь над картофельной нивой,
и ночью он песнью тоскливой
во сне моем снова встает.
И если брожу, одинокий,
вдали, на чужбине — опять
в уме начинают звучать
давно позабытые строки.
Перевод А. Дейча
XV. ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР
Румяный вечер — весь в жару,
как будто болен лихорадкой.
Щекой горячею к одру
склоняясь, шепчет он украдкой:
«Я скоро, кажется, умру…»
В кустах — молитвенный покой.
Уже светляк, послушник истый,
зажег лампаду над травой;
и роза носит золотистый
венец, как маленький святой.
Перевод А. Биска
XVI. НОЧНАЯ КАРТИНКА
У театра стало тише.
Лишь фонарь бросает свет
и глядится фатом в крыши
лакированных карет.
И мигают все короче
свечи. Полночь глубока.
Как заплаканные очи,
светят окна чердака.
Перевод С. Петрова
XVII. ИЗ ЦИКЛА «ВИГИЛИИ»
I
Покой, в полях сереющий,
душа моя не спит;
как парус пламенеющий,
вдали закат горит.
Дремотная вигилия!
Ночь ластится к реке;
и месяц белой лилией
расцвел у ней в руке.
Перевод Т. Сильман
I
Спит поле в блеклом саване,
лишь сердце — на часах.
Проходит вечер в гавани
на красных парусах.
О стража полусонная!
И ночь невдалеке.
Как лилия склоненная,
луна у ней в руке.
Перевод С. Петрова
III
Слышишь, мимо нас во мгле
ночь прошелестела?
Лампа на моем столе
как сверчок запела.
А на полке — корешки
радужной раскраски —
словно зыбкие мостки
в мир волшебной сказки.
Перевод Т. Сильман
III
Молча ночь идет шажком
в тишине привольной,
только цыркает сверчком
ночничок настольный.
Строем золоченых свай
вбиты в полку томы —
то ведет в волшебный край
мостик мой знакомый.
Перевод С. Петрова
XVIII. ИЗ ДЕТСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ
Лето. Праздничная Голька…
Я — мальчишка. Из окон
резвая несется полька,
воздух солнцем напоен.
Воскресенье. Мне Елена
вслух читает… Как кротка!
Лебедями Андерсена
проплывают облака.
Сосны-стражи смотрят зорко,
луг цветущий стерегут,
а на улице под горкой
слышен смех и там и тут.
Что за шум? Бежим к ограде:
хохот, пенье — не поймешь…
В летнем праздничном наряде
веселится молодежь.
Все на танцы! Вальс и полька!
Солнцем все освещено…
Лето. Праздничная Голька…
Это было так давно…
Перевод Т. Сильман
XVIII. В ДЕТСТВЕ
Лето детское на Гольке
и далеко, как сквозь сон.
Из трактира звуки польки.
Воздух солнцем нагружен.
Вслух читает мне Елена,
облака же вслед за ней,
как из сказки Андерсена,
