Чумовые истории. Пёстрый сборник - Одран Нюктэ
– Довольно, на тебя смотреть опасно. Перестань.
Виго презрительно фыркнул и сел. Глубоко вздохнул. Ах эти его мохнатые ресницы, как усики ночной бабочки, над блестящими влажными глазами. Эти алые губы… И всё же лицо казалось грубым, каменным, ничего не выражало. Разве что какую-то обреченную, хищную веселость. Я разговаривал едва не с манекеном. Он заговорил тише. Будто его слова оттого не улавливаются записывающими устройствами.
– Нет, нечисто здесь. Они готовят заговор. Я не рехнулся. Я чую. Это верно так же, как что в два пятнадцать парад завершится обращением к народу.
В два-пятнадцать Ксандр с мертвой улыбкой на меловом лице выступил с коротенькой речью. Публика скучала. В белом небе проплывали красные и зеленые дирижабли. Шпионили кинохроники. У меня спина заныла, я насмерть изгрыз воротник рубашки. В пыльной духоте хотелось дождя, ветерка, но застоявшийся циклон на табло погоды не двигался. Конечно, что-то затевается. И очень скоро. Время – великая сила. И в этот раз непременно повезет проворным. Возвращаться на Землю не хотелось, но есть такое слово – НАДО.
Мои домыслы переросли в уверенность. Надо добраться, предупредить. Но как, как? Есть, конечно, повод – очередной юбилей. А догадываются ли они, что я догадываюсь? Дадут ли пропуск? Если только они не такие простофили, что вообще пренебрегают мной, как абстрактной погрешностью уравнения. Смотрят – и видят пустое место. Рабочую единицу, муравья под номером 285744, серия ИУК. Нет, я, однозначно, колобок на палочке, но я могу предупредить, хоть какие-то силы соберет, подготовиться к битве. Королевской. В конце концов, нет у них ни флота, ни авиации. А пока – начну с малого, обращусь-ка я к Ксандру.
– Заходи, заходи, не помешаешь. Я как раз отдыхаю, редкий момент тишины. Ну, садись, рассказывай, что там затевает наш гражданин-республиканец? Партия его на ладан дышит, своих однопартийцев разочаровал, как бы она вовсе не развалилась.
Я присел и невольно тут же прилег, растянулся по дивану – настолько удобно. На меня успокоительно подействовала атмосфера его кабинета. Я шел, опасаясь выдать себя. В твердой уверенности, что Ксандр плетет какую-то зловещую интригу против нашего общего Творца. И вот, я здесь, и уже сомневаюсь, может ли он быть предателем? Мой брат по крови, мой товарищ в изгнании?
По стенам, обшитым черным мягким полимером – редкие рыжие источники света. Ксандр и днем на параде смотрелся страховастенько, а тут, сидит за бескрайним рабочим столом, высохший как скелет, глаза мутноватые, голос дрожит. Из стола – два гибких проводка-сосуда с катетерами, введены под кожу, справа и слева под челюстью, в хорошо различимые вены.
Против обыкновения, я застал его не в униформе, не в его великолепном жемчужном мундире, а в темной пижаме, поверх которой накинут халат. Босой. И о, боги! Я остолбенел. Это ж как и когда успел измениться мир, чтобы Безупречный Воин сидел с картами Таро? Не убрал, не спрятал, не перевернул рубашкой вверх. Зрачки сузились, очистив радужку от сизоватой мути, глаза стали влажно-розовые, сырые, как две клюквины. Извлек из вен и аккуратно свернул трубочки. Приветливо улыбнулся мне, как бы приглашая задавать вопросы.
Нет, он всегда охотнее молчал, чем говорил. И то, что я спрошу, он может оставить без внимания. Но я начал:
– По Питеру скучаешь, вижу? Оранжевые фонари зажег.
Он согласно кивнул. Его мертвецкая бледность потихоньку сдавалась, кожа лица налилась румянцем, так и хочется за щёчку ущипнуть, э, нет, знаю – на ощупь она как латекс, податливая мертвечина.
– Скорее, не по самому городу, но по той, прежней жизни.
– А сейчас, как же, уже не жизнь?
– Чито ты, чито ты, Александр, свет мой, разве можно такими словами разбрасываться? Жизнь, да, но в корне иная. Ты зачем будешь, а?
– Э? А что я хотел? – я расслабился так, что все мысли выскочили. Нахмурился, потер лоб: – А! Мне даже неловко. Я… могу убраться из Мораньи?
О, что значит – Безупречный Воин, дипломат. Он не готов лить водопады велеречий, тратить время на болтовню. Даже бровью не повел, не поинтересовался, с какой целью, зачем. Кивнул легонько, выдвинул из столешницы экранчик СФС, понажимал кнопочки, попросил:
– Девоньца, будьте любезны, оформите документы отъезжающему, ИУК 285744. Какой? Красный, да. Ты ведь вернешься?
– Конечно. Через три дня.
– Хорошо. Выдайте ему пропуск. Да, в оба конца. Да. И еще, – перевел взгляд на меня, посмотрел зорко, гипнотизируя, – я не смею читать твои мысли. Не думай обо мне плохо.
Тут бы мне схватить себя за волосы и убежать из этого слоеного ада. Я, растяпа, дураком улыбался, кивал – мороз в пятках. Распознал, просканировал мои недалекие садовничьи замыслы. "Напугать решил. А я что? Я и напугался", – это уже потом, на узлах сидя, поведал байку Байрон. Как их там?.. "Некие Николс и Алекс"?
– Прямо сейчас отправляешься?
– Ну да.
– Поздравь его с юбилеем и от нашего имени.
– Обязательно.
– Скоро свидимся.
– И это передам. Я рад, что ты помнишь дату.
– Такое не забывается, поверь. Он открыл мне глаза. Он даровал мне, – голос его опять дрогнул. Ксандр сомневался в ценности слова.
– …второе рождение, – выручил я, утопающий, совсем уже утопленник, клеймённый, а в голове – мучительно вертится Неумолимый Парад.
Мне никто не говорил о числе и времени. Что за фантастический бред? Они, что хотят задавить его количеством? Нет-нет, не то, не туда. Ах, вытряхнет кто-нибудь из меня эту дрянь, музыку?! Да выключите уже! Должно быть, у них есть еще одна цель. Всё рационально, обоснованно. Не переубедить, не опровергнуть. В этой битве не будет триумфаторов.
Время не желало быть честным. Оно искривлялось, петляло, вилось в узлы, путалось и крошилось. Слишком много информации. Ничего не скроешь. Этот мир напичкан считывающими и транслирующими устройствами. Бесполезно хитрить – всё пишется в протокол. Ты – в архивах. Каждый твой шаг. Верхам несладко. Ни шу-шу. Вчера я видел Виго. Я посмотрел ему в добрые карие очи – и, ох, нашел там немую боль и тоску безысходности. Они толпились там и наступали друг другу на ноги в давке. О, мой герой, о, суровая правда! Я узрел невысказанное. Всей кожей. И тогда я решил. Я узнал, на чьей я стороне.
Рыжие лампы его кабинета усыпляли и лишали бдительности. О, я ведь знал их всех до единого не только в лицо. Нет,
