Чумовые истории. Пёстрый сборник - Одран Нюктэ
В зале можно было послушать выбранные пластинки через истерзанные посетителями наушники. Да, заклеенные изолентой. В запись вмешивались довольно сильные посторонние шумы и искажения, звук заикался и временами пропадал. Невозможно было судить о качестве записи. Тем более под громкие комментарии и смех толкущейся тут же молодежи. А выбор – чрезвычайно богатый. Консультант со среднеазиатским спокойствием небрежно поглядывал из-за рядов витрин на скромного и старомодного господина, но не спешил оказать помощь. Ему куда большее удовольствие приносил разговор с девушкой, которая развешивала новые портьеры, пошитые в кошмарном безвкусном стиле, стоя на скамеечке-лесенке.
Киборг застрял надолго, сладостно мучимый – такой человечной! – ограниченностью: он в который раз вытаскивал из стопки записей одну и ту же пластинку. Его тонкие пальцы в лиловой коже перчаток, привычные к картотекам, банкнотам, мелькали над дорогими сердцу меломана ариями и концертами, и, вот проклятье! – каждый раз вылавливали именно её. Опять. Заколдованная она, что ли?! Мммм… Мне так нравится ваш весь… *ищет слово* пантеон? Ах, нет… *по вашему запросу соответствий не выявлено; продолжить поиск? Да/Нет?*
Дело в том, что он зашел не за чем-то конкретным, а провести вечер перед поездкой. И таки-да, он хотел бы обзавестись чем-нибудь новеньким, свежим и оригинальным. А это был сборник мадригалов, который он слышал уже сто раз, у него точно такой же был когда-то в Питере, в его первой, утраченной жизни, а это всего лишь переиздание записи семьдесят третьего года. "Хорошая пластинка. Возьмите, не пожалеете. Классика." Пан перевел взгляд на высокого одутловатого мужчину в английском костюме в мелкую клеточку с кожаными нашивками на локтях. "Спасибо. Я ищу что-нибудь похожее. На уровне. Понимаете?" – "Как не понять? На сайте пробовали заказывать? Вот эти данные вводите – и он вам ищет похожие." – "Это всё не то. Для меня нет ничего отрадней самому полистать, познакомиться неторопливо. Пусть вам покажется это смешным, но мне важно и оформление обложки, и я всегда читаю буклет вплоть до последней точки, и запах… Компьютер это не передает." – "Да, верно. Нет, мне это совсем не смешно. Я вас хорошо понимаю. Ну, не буду мешать. Наслаждайтесь."
Когда пан Заможски определился наконец, что взять, понятливого незнакомца нигде не было видно. Взял книгу со стеллажа – полетели на каменный пол диски "СТО ЛУЧШИХ". Извинился, поставил всё на место, едва не уронив также и гипсовый бюстик Аполлона. Расплачиваясь за чашку зеленого чая – задел стоящего следом. Сел, закинув ногу на ногу, уставясь в книгу, и нерешительно пощипывал мочку уха. Внезапно заиграл концерт адажио Баха на телефоне. "Алло. Да, я вас слушаю. Что? Нет. Поищи в столе. Да. Нет? Да. Да. Хорошо. Да? Нет. До свидания. Да. Да. Целую." и в сторону: "Вот что за человек? Сначала разведет панику, потом – полемику, а потом глаза откроет, всё найдет и сделает сам. До чего не люблю, когда звонит и скидывает, фуй…"
Сосед с некоторым любопытством покосился на Заможского: "это вы мне?" Ксандр сделал выразительные большие глаза и непринужденно махнул рукой: "ах, нец-нец, ничего, простите, это я сам с собою." Сел поглубже, всплакнули пружины плюшевого продавленного дивана. Его потерянное, болезненно-бледное лицо в лучах светильников контрастировало с красными стенами и действовало гнетуще. Для людей посторонних, которые с Заможским не водят долгую и глубокую дружбу и вообще видят первый раз, он ведь ничем не примечательная серенькая личность. Он чопорный, немногословный, тихий, мягкий, незаметный. Отстраненный. Отчужденный. И в том кафе он не станет блистать, нет. Одет в чужие обноски. Серьезен и погружен в планирование.
Киборг сидел как бы в режиме экономии энергии. Его плечи были полуопущены, он сжался в комочек, глаза прикрыл ладонью, будто дремлет. Он терпеть не мог Москвы. Помпезной архитектуры советского ампира и небоскребов. Шума, сумасшедшей суеты, базарной давки. Но более всего – своего вынужденного безделья. "Простите, с вами всё в порядке?" – не выдержал сосед. "Да-да, всё хорошо. Отвык от отдыха." По привычке вытащил из позолоченного портсигара тонкую сигаретку, мундштук. И подвис, не увидев на столике пепельницы. Обратился к парнишке-консультанту: "Скажите, а у вас действует запрет на курение? Всё никак не привыкну." Услышав утвердительный ответ, сунул в рот незажженую, вроде, собрался выйти на улицу, взял уже пальто и шляпу с вешалки, но присел обратно с книгой и обо всем забыл.
Достал платок. Долго держал на ладони, изучая белизну и источаемый им тонкий аромат ландышей. Наконец приложил к уголкам глаз, где собрались невидимые никому слезы. Состояние такое, что хочется совершить харакири. Он автоматически провел рукой по ребрам, где сердце. Программный код бесконечным водопадом лился в его мозгу. Раз за разом он прокручивал в уме стенограммы случайным образом взятых разговоров и пытался увидеть в их ткани общую закономерность. Пусть и неправильный, пусть многозначный, но алгоритм. Эта песня называлась "что я сделал не так?" и "сколько еще мне осталось?"
За окном чужой город погружался в синеву ночи. Погода сегодня будто вторила настроению Заможского. Мела метель, весь день валил снегопад, а к вечеру резко стал сыпать мелкий дождь.
Он размышлял о прожитых на Земле трех годах, и что он сделал хорошего людям. Или же, того не ведая, стал только причиной неприятностей. Каким-то шестым чувством он ощутил, что от читателя напротив исходит неприязнь к его собственной персоне. Это огорчило его еще больше, но предаваться долго смертельной – бесплодной – меланхолии он не мог и переключился на другое. Самокопания киборга породили дерево вариантов, которое так же подверглось анализу и теперь, в развернутом виде, требовало проецирования в объективную реальность. Он вышел из оцепенения, раскрыл записную книжку, украшенную бархатом и перламутром, и принялся быстро строчить столбцы символов механическим карандашом.
В зал набивалось всё больше народа к некоторому (впрочем, конечно, неявному) неудовольствию моего персика, и он пересаживался всё дальше в угол, и вот там как раз и сидел Леонид. Нет, не царь. Но вид у него при всем при том, как у Шаляпина. Он не услышал вопроса: «извините, можно ли присесть?» – так был поглощен своей книжкой. Но через какое-то время почувствовал на себе взгляд: «извините еще раз, мы не могли встречаться где-то раньше? Ваше лицо мне знакомо. Так вот и кажется, чито мы уже видзелись.» Врет, врет и не краснеет. Кукла с человеческим лицом, манекен бесполый. Механически продолжает этюд, протягивает руку: «Александр Заможски, водолей.»
Леня молча смотрит в лицо соседа. Он слишком устал за сегодняшний ГОД, чтобы хоть как-то среагировать. Ох,
