Белла Ахмадулина - Стихотворения и поэмы. Дневник
«Сад еще не облетал…»
Сад еще не облетал,только береза желтела.«Вот уж и август настал», —я написать захотела.
«Вот уж и август настал», —много ль ума в этой строчке, —мне ль разобраться? На садосень влияла всё строже.
И самодержец душитам, где исток звездопада,повелевал: – Не пиши!Августу славы не надо.
Слиткам последней жарысыщешь эпитет не ты ли,коль золотые шары,видишь, и впрямь золотые.
Так моя осень текла.Плод упадал переспелый.Возле меня и столадень угасал не воспетый.
В прелести действий земныхлишь тишина что-то значит.Слишком развязно о нихбренное слово судачит.
Судя по хладу светил,по багрецу перелеска,Пушкин, октябрь наступил.Сколько прохлады и блеска!
Лед поутру обметалночью налитые лужи.«Вот уж и август настал», —ах, не дописывать лучше.
Бедствую и не могуследовать вещим капризам.Но золотится в снегуавгуста маленький призрак.
Затвердевает декабрь.Весело при снегопадеслышать, как вечный диктантвдруг достигает тетради…
1973«Бьют часы, возвестившие осень…»
Бьют часы, возвестившие осень:тяжелее, чем в прошлом году,ударяется яблоко оземь —столько раз, сколько яблок в саду.
Этой музыкой, внятной и важной,кто твердит, что часы не стоят?Совершает поступок отважный,но как будто бездействует сад.
Всё заметней в природе печальнойвыраженье любви и родства,словно ты – не свидетель случайный,а виновник ее торжества.
1973«Опять сентябрь, как тьму времён назад…»
Опять сентябрь, как тьму времён назад,и к вечеру мужает юный холод.Я в таинствах подозреваю сад:всё кажется – там кто-то есть и ходит.
Мне не страшней, а только веселей,что призраком населена округа.Я в доброте моих осенних днейничьи шаги приму за поступь друга.
Мне некого спросить: а не пора льсписать в тетрадь – с последнею росоютраву и воздух, в зримую спиральзакрученный неистовой осою.
И вот еще: вниманье чьих очей,воспринятое некогда луною,проделало обратный путь лучейи на земле увиделось со мною?
Любой, чье зренье вобрала луна,свободен с обожаньем иль укороминых людей, иные временаоглядывать своим посмертным взором.
Не потому ль в сиянье и красетак мучат нас ее пустые камни?О, знаю я, кто пристальней, чем все,ее посеребрил двумя зрачками!
Так я сижу, подслушиваю сад,для вечности в окне оставив щёлку.И Пушкина неотвратимый взглядночь напролет мне припекает щёку.
1973Ночь перед выступлением
Сегодня, покуда вы спали, надеюсь,как всадник в дозоре, во тьму я глядела.Я знала, что поздно, куда же я денусьот смерти на сцене, от бренного дела!
Безгрешно рукою водить вдоль бумаги.Писать – это втайне молиться о ком-то.Запеть напоказ – провиниться в обмане,а мне не дано это и неохота.
И всё же для вас я удобство обмана.Я знак, я намёк на былое, на Сороть,как будто сохранны Марина и Аннаи нерасторжимы словесность и совесть.
В гортани моей, неумелой да чистой,жил призвук старинного русского слова.Я призрак двусмысленный и неказистыйпоэтов, чья жизнь не затеется снова.
За это мне выпало нежности столько,что будет смертельней, коль пуще и больше.Сама по себе я немногого стою.Я старый глагол в современной обложке.
О, только за то, что душа не лукаваи бодрствует, благословляя и мучась,не выбирая, где милость, где кара,на время мне посланы жизнь и живучесть.
Но что-то творится меж вами и мною,меж мною и вами, меж всеми, кто живы.Не проще ли нам обойтись тишиною,чтоб губы остались свежи и не лживы?
Но коль невозможно, коль вам так угодно,возьмите мой голос, мой голос последний!Вовеки пребуду добра и свободна,пока не уйду от вас сколько-то-летней…
1973Снимок
Улыбкой юности и славычуть припугнув, но не отторгнув,от лени или для забавытак села, как велел фотограф.
Лишь в благоденствии и лете,при вечном детстве небосводаклянется ей в Оспедалеттиапрель двенадцатого года.
Сложила на коленях руки,глядит из кружевного нимба.И тень ее грядущей мукизащелкнута ловушкой снимка.
С тем – через «ять» – сырым и нежнымапрелем слившись воедино,как в янтаре окаменевшем,она пребудет невредима.
И запоздалый соглядатайзастанет на исходе векатот профиль нежно-угловатый,вовек сохранный в сгустке света.
Какой покой в нарядной даме,в чьем четком облике и ликепрочесть известие о даретак просто, как названье книги.
Кто эту горестную мету,оттиснутую без помарок,и этот лоб, и чёлку этусебе выпрашивал в подарок?
Что ей самой в ее портрете?Пожмет плечами: как угодно!И выведет: «Оспедалетти.Апрель двенадцатого года».
Как на земле свежо и рано!Грядущий день, дай ей отсрочку!Пускай она допишет: «АннаАхматова» – и капнет точку.
1973«Я вас люблю, красавицы столетий…»
Я вас люблю, красавицы столетий,за ваш небрежный выпорх из дверей,за право жить, вдыхая жизнь соцветийи на плечи накинув смерть зверей.
Еще за то, что, стиснув створки сердца,клад бытия не отдавал моллюск,открыть и вынуть – вот простое средствобыть в жемчуге при свете бальных люстр.
Как будто мало ямба и хореяушло на ваши души и тела,на каторге чужой любви старея,о, сколько я стихов перевела!
Капризы ваши, шеи, губы, щёки,смесь чудную коварства и проказ —я всё воспела, мы теперь в расчете,последний раз благословляю вас!
Кто знал меня, тот знает, кто нималоне знал – поверит, что я жизнь мою,всю напролёт, навытяжку стоялапред женщиной, да и теперь стою.
Не время ли присесть, заплакать, с местане двинуться? Невмочь мне, говорю,быть тем, что есть, и вожаком семейства,вобравшего зверьё и детвору.
Наскучило чудовищем бесполымбыть, другом, братом, сводником, сестрой,то враждовать, то нежничать с глаголомпред тем, как стать травою и сосной.
Машинки, взятой в ателье проката,подстрочников и прочего трудая не хочу! Я делаюсь богата,неграмотна, пригожа и горда.
Я выбираю, поступясь талантом,стать оборотнем с розовым зонтом,с кисейным бантом и под ручку с франтом.А что есть ямб – знать не хочу о том!
Лукавь, мой франт, опутывай, не мешкай!Я скрою от незрячести твоей,какой повадкой и какой усмешкойвладею я – я друг моих друзей.
Красавицы, ах, это всё неправда!Я знаю вас – вы верите словам.Неужто я покину вас на франта?Он и в подруги не годится вам.
Люблю, когда, ступая, как летая,проноситесь, смеясь и лепеча.Суть женственности вечно золотаявсех, кто поэт, священная свеча.
Обзавестись бы вашими правами,чтоб стать, как вы, и в этом преуспеть!Но кто, как я, сумеет встать пред вами?Но кто, как я, посмеет вас воспеть?
1973Отрывок из маленькой поэмы о Пушкине
1. Он и онаКаков? – Таков: как в Африке, курчави рус, как здесь, где вы и я, где север.Когда влюблен – опасен, зол в речах.Когда весна – хмур, нездоров, рассеян.
Ужасен, если оскорблен. Ревнив.Рождён в Москве. Истоки крови – родомиз чуждых пекл, где закипает Нил.Пульс – бешеный. Куда там нильским водам!
Гневить не следует: настигнет и убьет.Когда разгневан – страшно смугл и бледен.Когда железом ранен в жизнь, в живот —не стонет, не страшится, кротко бредит.
В глазах – та странность, что бело́к белей,чем нужно для зрачка, который светел.Негр ремесла, а рыщет вдоль аллей,как вольный франт. Вот так ее и встретил
в пустой аллее. Какова она?Божественна! Он смотрит (злой, опасный).Собаньская (Ржевуской рождена,но рано вышла замуж, муж – Собаньский,
бесхитростен, ничем не знаменит,тих, неказист и надобен для виду.Его собой затмить и заменитьсо временем случится графу Витту.
Об этом после.) Двадцать третий год.Одесса. Разом – ссылка и свобода.Раб, обезумев, так бывает горд,как он. Ему – двадцать четыре года.
Звать – Каролиной. О, из чаровниц!В ней всё темно и сильно, как в природе.Но вот письма французский черновикв моём, почти дословном, переводе.
2. Он – ей(Ноябрь 1823 года, Одесса)Я не хочу Вас оскорбить письмом.Я глуп (зачеркнуто)… Я так неловок(зачеркнуто)… Я оскудел умом.Не молод я (зачеркнуто)… Я молод,но Ваш отъезд к печальному концусудьбы приравниваю. Сердцу тесно(зачеркнуто)… Кокетство Вам к лицу(зачеркнуто)… Вам не к лицу кокетство.Когда я вижу Вас, я всякий разсмешон, подавлен, неумён, но верьтетому, что я (зачеркнуто)… что Вас,о, как я Вас (зачеркнуто навеки)…
1973«Теперь о тех, чьи детские портреты…»
