Иннокентий Анненский - Трактир жизни
Dесrеsсеndo[24]
Из тучи с тучей в безумном спореРодится шквал, –Под ним зыбучий в пустынном мореВскипает вал.
Он полон страсти, он мчится гневный,Грозя брегам.А вслед из пастей за ним стозевныйИ рев и гам…
То, как железный, он канет в бездныИ роет муть,То, бык могучий, нацелит тучиXвостом хлестнуть…
Но ближе… ближе, и вал уж ниже,Не стало сил,К ладье воздушной хребет послушныйОн наклонил.
И вот чуть плещет, кружа осадок,А гнев иссяк…Песок так мягок, припек так гладок:Плесни – и ляг!
За оградой
Глубоко ограда врыта,Тяжкой медью блещет дверь…Месяц! месяц! так открытоЧерной тени ты не мерь!Пусть зарыто – не забыто…Никогда или теперь.Так луною блещет дверь.
Мало ль сыпано отравы?Только зори ль здесь кровавы,Или был неистов зной,Но под лунной пеленойОт росы сомлели травы…Иль за белою стенойСтрашно травам в час ночной?..
Прыгнет тень и в травы ляжет,Новый будет ужас нажит…С ней и месяц, заодно ж –Месяц в травах точит нож.Месяц видит, месяц скажет:«Убежишь… да не уйдешь…»И по травам ходит дрожь.
«Если больше не плачешь, то слезы сотри…»
Если больше не плачешь, то слезы сотри:Зажигаясь, бегут по столбам фонари,Стали дымы в огнях веселееИ следы золотыми в аллее…Только веток еще безнадежнее сеть,Только небу, чернея, над ними висеть…
Если можешь не плакать, то слезы сотри:Забелелись далеко во мгле фонари.На лице твоем, ласково-зыбкий,Белый луч притворился улыбкой…Лишь теней все темнее за ним череда,Только сердцу от дум не уйти никуда.
«В небе ли меркнет звезда…»
В небе ли меркнет звезда,Пытка ль земная все длится –Я не молюсь никогда,Я не умею молиться.
Время погасит звезду,Пытку ж и так одолеем…Если я в церковь иду,Там становлюсь с фарисеем.
С ним упадаю я нем,С ним и воспряну, ликуя…Только во мне-то зачемМытарь мятется, тоскуя?..
Мелодия для арфы
Мечту моей тоскующей любвиТвои глаза с моими делят немо…О белая, о нежная, живи!Тебя сорвать мне страшно, хризантема.
Но я хочу, чтоб ты была одна,Чтоб тень твоя с другою не сливаласьИ чтоб одна тобою любоваласьВ немую ночь холеная луна…
«Когда б не смерть, а забытье…»
Когда б не смерть, а забытье,Чтоб ни движения, ни звука…Ведь если вслушаться в нее,Вся жизнь моя – не жизнь, а мука.
Иль я не с вами таю, дни?Не вяну с листьями на кленах?Иль не мои умрут огниВ слезах кристаллов растопленных?
Иль я не весь в безлюдье скалИ черном нищенстве березы?Не весь в том белом пухе розы,Что холод утра оковал?
В дождинках этих, что нависли,Чтоб жемчугами ниспадать?..А мне, скажите, в муках мыслиНайдется ль сердце сострадать?
Песни с декорацией
1
Гармонные вздохи
Фруктовник. Догорающий костер среди туманной ночи под осень. Усохшая яблоня. Оборванец на деревяшке перебирает лады старой гармоники. В шалаше на соломе разложены яблоки.
Под яблонькой, под вишнеюВсю ночь горят огни, –Бывало, выпьешь лишнее,А только ни-ни-ни.. . . . . . . . . . . . .
Под яблонькой кудрявоюПрощались мы с тобой, –С японскою державоюПредполагался бой.
С тех пор семь лет я плаваю,На шапке «Громобой», –А вы остались павою,И хвост у вас трубой…. . . . . . . . . . . . .Как получу, мол, пенцию,В Артуре стану бой,Не то, так в резиденциюЗакатимся с тобой…. . . . . . . . . . . . .Зачем скосили с травушкойЦветочек голубой?А ты с худою славушкойУшедши за гульбой?. . . . . . . . . . . . .Ой, яблонька, ой, грушенька,Ой, сахарный миндаль, –Пропала наша душенька,Да вышла нам медаль!. . . . . . . . . . . . .На яблоне, на вишенкеНет гусени числа…Ты стала хуже нищенкиИ вскоре померла.
Поела вместе с листвиемТа гусень белый цвет…. . . . . . . . . . . . .Хоть нам и всё единственно,Конца японцу нет.. . . . . . . . . . . . .
Ой, реченька желты-пески,Куплись в тебе другой…А мы уж, значит, к выписке…С простреленной ногой…. . . . . . . . . . . . .
Под яблонькой, под вишнеюСиди да волком вой…И рад бы выпить лишнее,Да лих карман с дырой.
2
Без конца и без начала
Колыбельная.
Изба. Тараканы. Ночь. Керосинка чадит. Баба над зыбкой борется со сном.
Баю-баюшки-баю,Баю деточку мою!
Полюбился нам буркот,Что буркотик, серый кот…
Как вечор на речку шла,Напевать его звала.
«Ходи, Васька, ночевать,Колыбель со мной качать!». . . . . . . . . . . . .
Выйду, стану в ворота,Встрену серого кота…
Ба-ай, ба-ай, бай-баю,Баю милую мою…. . . . . . . . . . . . .Я для того для дружкаНацедила молока…
Кот латушку облизал,Облизавши, отказал.. . . . . . . . . . . . .
Отказался напрямик:(Будешь спать ты, баловник?)
«Вашей службы не берусь:У меня над губой ус.
Не иначе, как в избеТараканов перебей.
Тараканы ваши злы.Съели в избе вам углы.
Как бы после тех угловДа не съели мне усов».. . . . . . . . . . . . .
Баю-баю, баю-бай,Поскорее засыпай.. . . . . . . . . . . . .
Я кота за те словаКоромыслом оплела…
Коромыслом по губы:«Не порочь моей избы.
Молока было не пить,Чем так подло поступить?». . . . . . . . . . . . .
(Сердито.)
Долго ж эта маета?Кликну черного кота…
Черный кот-то с печки шасть, –Он ужо тебе задасть…
Вынимает ребенка из зыбки и закачивает.
(Тише.)
А ты, котик, не блуди,Приходи к белой груди.
(Еще тише.)
Не один ты приходи,Сон-дрему с собой веди.
(Сладко зевая.)
А я дитю перевью,А кота за верею.
Пробует положить ребенка. Тот начинает кричать.
(Гневно.)
Расстрели тебя пострел,Ай ты нынче очумел?. . . . . . . . . . . . .
Тщетно борется с одолевающим сном.
Баю-баюшки-баю…Баю-баюшки-баю…. . . . . . . . . . . . .
3
Колокольчики
Глухая дорога. Колокольчик в зимнюю ночь рассказывает путнику свадебную историю.
Динь-динь-динь,Дини-дини…Дидо Ладо, Дидо Ладо,Лиду диду ладили,Дида Лиде ладили,Ладили, не сладили,Диду надосадили.День делали,Да день не делали,Дела не доделали,Головы-то целы ли?Ляду дида надо ли –Диду баню задали.Динь-динь-динь, дини-динь…Колоколы-балаболы,Колоколы-балаболы,Накололи, намололи,Дале боле, дале боле…Накололи, намололи,Колоколы-балаболы.Лопотуньи налетали,Болмоталы навязали,Лопотали – хлопотали,Лопотали, болмотали,Лопоталы поломали.Динь!Ты бы, дид, не зеньками,Ты бы, диду, деньгами…Деньгами, деньгами…Долго ли, не долго ли,Лиде шубу завели…Холили – не холили,Волили – неволили,Мало ль пили, боле лили,Дида Ладу золотили.Дяди ли, не дяди ли,Ладили – наладили…Ой, пила, пила, пила,Диду пива не дала:Диду Лиду надобе,Ляду дида надобе.Ой, динь, динь, динь – дини, динь,дини, динь,Деньги дида милые,А усы-то сивые…Динь!День.Дан вам день…Долго ли вы там?Мало было вам?Вам?ДамПо губам.По головамДам.Буби-буби-бубенцы-ли,Мы ли ныли, вы ли ныли,Бубенцы ли, бубенцы ли…День, дома бы день,День один…Колоколы-балаболы,Мало лили, боле пили,Балаболы потупили…Бубенцы-бубенчики,Малые младенчики,Болмоталы вынимали,Лопоталы выдавали,Лопотали, лопотали…Динь…Колоколы-балаболы…Колоколы-балаболы…30 марта 1906Вологодский поезд
Побудь со мной грустна, побудь со мной одна
«…»
Любите ли Вы стальной колорит, но не холодный, сухой, заветренно-пыльный – а стальной, – только по совпаденью – влажный, почти парный, когда зелень темней от сочности, когда солнце еще не вышло, но уже тучи не могут, не смеют плакать, а дымятся, бегут, становятся тонкими, просветленными, почти нежными? Сейчас я из сада. Как хороши эти большие гофрированные листья среди бритой лужайки, и еще эти пятна вдали, то оранжевые, то ярко-красные, то белые… Я шел по песку, песок хрустел, я шел и думал… Зачем не дано мне дара доказать другим и себе, до какой степени слита моя душа с тем, что не она, но что вечно творится и ею как одним из атомов мирового духа, непрестанно создающего очаровательно-пестрый сон бытия? Слово?.. Нет, слова мало для этого… Слово слишком грубый символ… слово опошлили, затрепали, слово на виду, на отчете. Поэзия, да: но она выше слова. И как это ни странно, но, может быть, до сих пор слово – как евангельская Марфа – менее всего могло служить целям именно поэзии… Мне кажется, что настоящая поэзия не в словах – слова разве дополняют, объясняют ее; они, как горный гид, ничего не прибавляют к красоте заката или глетчера, но без них вы не можете любоваться ни тем, ни другим. По-моему, поэзия эта – только непередаваемый золотой сон нашей души, которая вошла в сочетание с красотой в природе – считая природой равно: и игру лучей в дождевой пыли, и мраморный блеск голубых глаз, и все, что не я…
