Юрий Левитанский - Черно-белое кино (сборник)
Воспоминанье о шарманке
В высоком и тесном дворе,как в глубоком колодце, на днепоявлялся шарманщик,появлялась шарманка,появлялся мотивчик,наивный и грустный,и тогда открывались окошки,и двор оживал,и в окне проступало лицо,проступала рука,проступала ладонь под щекой,из окна вылетала монетка,завернутая в бумажку,и летела на дно колодца —летела копейка,летела слезинка,летела улыбка,летела ромашка,летела синица,жар-птица,райская птица,ах, спасибо, шарманщик!Но кончался мотивчик,уплывала шарманка,удалялся шарманщик,унося в кармане копейку,слезинку,улыбку,ромашку,синицужар-птицу,райскую птицуи колодец дворанаполнялся,как дождевою водой,тишиной,и онарасходилась кругами,расходиласькругами,расходиласькругами…
«Еще апрель таился у запруд…»
Еще апрель таился у запруд,еще была пуста его купель,а он не почитал уже за трудусилья капельскладывать в капель —в копилку,по копеечке,копил,как скряга,а потом на эту медьсебе рубаху синюю купил —ни мне, ни вам подобной не иметь.В рубахе синей,конопат и рыж,пустился в пляс,как молодой цыган,и все сосульки,виснувшие с крыш,запели,как серебряный орган.И тут уже поехало, пошло,а на вторые или третьи сутки,в один из этих дней,произошлосамоубийство мартовской сосульки,которая,отчаявшись,упалас карнизаи покончила с собой,чего никто, конечно,не заметил.Апрель был юн,он весел был и светели щеголялв своей рубахе синей,которая казалась голубой.
Птицы
Когда снега земли и небав окне смешались заодно,я раскрошил краюшку хлебаи бросил птицам за окно.Едва во сне, как в черной яме,рассвет коснулся век моих,я был разбужен воробьями,случайной трапезою их.Они так весело стучалио подоконник жестяной,что показалось мне вначале,что это дождик за стеной.Потом их стук о подоконникродил уверенность во мне,что по дороге скачет конникморозной ночью при луне.Что это кто-то, по ошибкевстав среди ночи, второпяхстрочит на пишущей машинкесмешной рассказ о воробьях.А птицы шумно пировалии, явный чувствуя подъем,картины эти рисовалив воображении моем.Как будто впрямь благодарилименя за что-то воробьи,они на память мне дарилипроизведения свои.Они давали безвозмездно,а не за пищу и за кров,по праву бедных и безвестныхи все же гордых мастеров.Они творили, словно пели,и, так возвышенно творя,нарисовали звук капелисреди зимы и января.И был отчетливый рисунокв моем рассветном полусне —как будто капало с сосулеки дело двигалось к весне.
Человек с транзисторным приемником
Вы еще привыкнете к нему,к этому звучанью резковатому!..Человек идет по эскалатору.Он стоит от вас невдалеке.Ящичек свистящий и грохочущий,ящичек поющий и хохочущийдержит, как воробушка, в руке.Он таскает ящичек по городу,по бульварам бродитда по скверикам.К морю выйдет —ходит по-над берегом,собственною музыкой томим.Кто ж он,этот странник,очарованныйящичком играющим своим?Эту вещь, недавно уникальную,хитрую шкатулку музыкальную,на себе несет он, как печатьвремени,которое молчатьразучилось,да и не желает.– Эй, – ему кричат, – убавьте звук!– Сделайте, – кричат ему, – потише!Прекратите шум!.. —Да вот поди же,шум не прекращается никак.Спящие в домах раздражены.Сколько раз его ни унимали —всяческие меры принимали —так и не добились тишины.Продолжает ящичек звучать —петь,кричатьи всякое другое.Потому что время не такое —не такое время,чтоб молчать!
Воспоминанье о санках
Мама везет меня куда-тона санках,нас обгоняет извозчик,а мне, должно быть,года четыре,и мама идет впереди,а я смотрю в ее спину,уставился в одну точкуи думаю о чем-то.– О чем ты там думаешь, мальчик? —говорю я ему,сидящему в санках.Я хочу забежать вперед,заглянуть в глазаи сказать ему что-то,предупредить его, что ли, о чем-то,предостеречьот каких-то опасных поступков,но санкивсе дальше и дальше,все гуще падает снег,и вот уже санки пропали из виду,и на снегу остаетсялишь следих узких полозьев,а потом и его заметаетснегом.
Как показать весну
Я так хочу изобразить весну.Окно откроюи воды плеснуна мутное стекло, на подоконник.А впрочем, нет,подробности – потом.Я покажу сначала некий доми множество закрытых еще окон.Потом из них я выберу однои покажу одно это окно,но крупно,так что вата между рам,показанная тоже крупным планом,подобна будет снегуи горам,что смутно проступают за туманом.Но тут я на стекло плесну воды,и женщина взойдет на подоконники станет мокрой тряпкой мыть стекло,и станет проступать за ним самаи вся в нем,как на снимке,проявляться.И станут в мокрой раме появлятьсяее косынкаи ее лицо,крутая грудь,округлое бедро,колени,икры,наконец, ведроу голых ее ног засеребрится.Но тут уж время рамам отвориться,и стекла на мгновенье отразятдеревья, облака и дом напротив,где тоже моет женщина окно.И тут мы вдруг увидим не одно,а сотни раскрывающихся окон,и женских лиц,и оголенных рук,вершащих на стекле прощальный круг.И мы увидим город чистых стекол.Светлейший,он высоких ждет гостей.Он ждет прибытья гостьи высочайшей.Он напряженно жаждет новостей,благих вестейи пиршественной влаги.И мы увидим —ветви еще наги,но веточки,в кувшин водружены,стоят в окне,как маленькие флагитой дружеской высокой стороны.И все это —как замерший перрон,где караул построился для встречи,и трубы уже вскинуты на плечи,и вот сейчас,вот-вот уже,вот-вот.
Сон об уходящем поезде
Один и тот же сон мне повторяться стал.Мне снится, будто я от поезда отстал.Один, в пути, зимой, на станцию ушел,а скорый поезд мой пошел, пошел, пошел.И я хочу бежать за ним – и не могу,и чувствую сквозь сон, что все-таки бегу,и в замкнутом кругу сплетающихся трассвращение земли перемещает нас —вращение земли, вращение полей,вращение вдали берез и тополей,столбов и проводов, разъездов и мостов,попутных поездов и встречных поездов.Но в том еще беда, и, видно, неспроста,что не годятся мне другие поезда.Мне нужен только тот, что мною был обжит.Там мой настольный свет от скорости дрожит.Там любят лечь – так лечь, а рубят – так с плеча.Там речь гудит, как печь, красна и горяча.Мне нужен только он, азарт его и пыл.Я знаю тот вагон. Я номер не забыл.Он снегом занесен, он в угле и в дыму.И я приговорен пожизненно к нему.Мне нужен этот снег. Мне сладок этот дым,встающий высоко над всем пережитым.И я хочу за ним бежать – и не могу.И все-таки сквозь сон мучительно бегуи в замкнутом кругу сплетающихся трассвращение земли перемещает нас.
Прощание с книгой
Нескончаемой спирали бесконечные круги.Снизу вверх пролеты лестницы – беги по ним, беги.Там, вверху, под самой крышей, в темноте горит окно.Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!Я люблю сюжет старинный, где с другими наравнея не первый год играю роль, доставшуюся мне.И, безвестный исполнитель, не расстраиваюсь я,что в больших твоих афишах роль не значится моя,что в различных этих списках исполнителей ролейсреди множества фамилий нет фамилии моей.Все проходит в этом мире, снег сменяется дождем,все проходит, все проходит, мы пришли, и мы уйдем.Все приходит и уходит в никуда из ничего.Все проходит, но бесследно не проходит ничего.И, участвуя в сюжете, я смотрю со стороны,как текут мои мгновенья, мои годы, мои сны,как сплетается с другими эта тоненькая нить,где уже мне, к сожаленью, ничего не изменить,потому что в этой драме, будь ты шут или король,дважды роли не играют, только раз играют роль.И над собственною ролью плачу я и хохочу,по возможности достойно доиграть свое хочу —ведь не мелкою монетой, жизнью собственной плачуи за то, что горько плачу, и за то, что хохочу.
Воспоминанье о цветных стеклах
Первое воспоминанье,самое первое,цветное,цветная веранда,застекленная красным,зеленым и желтым,красные помидоры в тарелке,лук нарезан колечками,звук приближающейся пролеткипо булыжной мостовой,кто-то, должно быть, приехал,кованый сундучоки орехи в зеленых скорлупкахс желтым запахом йода,золотые шары у крылечка,звук удаляющейся пролетки,цоканье лошадиных подковпо квадратикам звонких булыжин,кто-то, должно быть, уехал,может быть, я,ну конечно,это я уезжаю,засыпая под звук пролетки,и только цветная верандамигает вдаликрасным, зеленым и желтым,игрушечным светофоромна том перекрестке,куда мне уже не вернуться.
«Отмечая времени быстрый ход…»
