Юрий Левитанский - Черно-белое кино (сборник)
Попытка убыстренья
Я зимнюю ветку сломал, я принес ее в доми в стеклянную банку поставил.Я над ней колдовал, я ей теплой воды подливал,я раскрыть ее листья заставил.И раскрылись зеленые листья,растерянно так раскрывались они,так несмело и так неохотно,и была так бледна и беспомощна бедная этадекабрьская зелень —как ребенок, разбуженный ночью,испуганно трущий глазасреди яркого света,как лохматый смешной старичок,улыбнувшийся грустносквозь слезы.
«Не руки скрещивать на груди…»
Не руки скрещивать на груди,а голову подпереть руками,смежить ресницы,сидеть и слушать,пока услышишь, —и ты услышишь.И ты услышишь неясный шорохи ветра легкое дуновенье,неясный шорох,шуршанье крыльев,шаги неслышные за спиною,и чьи-то легкие две ладони,почти прозрачны и невесомы,тебе на глаза осторожно лягут,и ты прозреешь —и ты увидишь.… И ты увидишь в кромешном мраке,как кружится ворон над спящей Троей,и ты разглядишь в коне деревянномахейских воинов смуглолицых,ты разглядишь их лица и руки,их оружье и их доспехи,и различишь печальные очикаменной девы в пустынном храме…… И ты услышишь однажды ночьюзвездного неба зов отдаленный,и ты услышишь в полночном небелунного света звонкие льдинки,тонкое теньканье лунных капель,тайную музыку лунной ночи,ее пассажи,ее аккорды,ее сонатное построенье…Не руки скрещивать на груди,а голову подпереть руками —вот жест воистину величавый,и он единственно плодотворен.Голову подпереть руками,ждать спокойно и терпеливо,и ты увидишь,и ты услышишь,во всяком случае —есть надежда.Вещая птица и мертвый камень.Девы скорбящей печальны очи.Тонкое теньканье лунных капель.Вечная музыка лунной ночи.
Гибель «титаника»
Желтый рисунок в забытом журнале старинном,начало столетья.Старый журнал запыленный,где рой ангелочков пасхальныхбесшумно порхаетпо выцветшим желтым страницам и самодержец российскийна тусклой обложке журнальнойстоит, подбоченясь картинно.Старый журнал, запыленный, истрепанный,бог весть откуда попавший когда-то ко мне,в мои детские руки.Желтый рисунок в журнале старинном – огромное судно,кренясь,погружается медленно в воду —тонет «Титаник» у всех на глазах, он уходит на дно,ничего невозможно поделать.Крики, стенанья, молитвы, проклятья, отчанье,вопли отчаянья, ужас.Руки и головы, шляпы и зонтики, сумочки, доски,игрушки, обломки.– Эй, не цепляйтесь за борт этой шлюпки! —(веслом по вцепившимся чьим-то рукам!) —мы потонем,тут нет больше места!..Сгусток, сцепленье, сплетенье страстей человеческих,сгусток, сцепленье, сплетенье.С детской поры моей, как наважденье,все то же виденье,все та же картина встает предо мной,неизменно во мне вызываячувство тревоги и смутное чувство вины перед кем-то,кто был мне неведом.…Крики, стенанья, молитвы, проклятья, отчаянье,вопли отчаянья —тонет «Титаник».Тонет «Титаник» – да полно, когда это было,ну что мне,какое мне дело!Но засыпаю – и снова кошмаром встает предо мноювсе то же виденье,и просыпаюсь опять от неясного чувства тревоги,тревоги и ужаса —тонет «Титаник»!
Попытка оправданья
О, все эти строки, которые я написал,и все остальные, которые я напишу, —я знаю, и все они вместе, и эти, и те,не стоят слезинки одной у тебя на щеке.Но что же мне делать с проклятым моимремеслом,с моею бедою, с постыдной моей маетой!И снова уходит земля у меня из-под ног,и снова расходится слово и дело мое.Так, может быть, к черту бумагу, и перья на слом,и сжечь корабли бесполезной флотилии той!Но что же мне делать с проклятым моимремеслом,с моею старинной, бессонной моей маетой!Все бросить, и броситься в ноги, прийти, осушить,приникнуть губами – все брошу, приду, осушу —дрожащую капельку, зернышко горькой росы,в котором растет укоризна и зреет упрек.О да, укоризна, всемирный разлад и разлом,все бури и штормы пяти потрясенных морей…И все-таки что же мне делать с моим ремеслом,с моею бедой, с бессонною мукой моей!И вновь меня требует совесть на праведный суд.И речь тут о сути самой и природе греха.И все адвокаты на свете меня не спасут —я сам отвечаю за грешную душу стиха.И вот я две муки неравных кладу на весы,две муки, две боли, сплетенные мертвым узлом.Но капелька эта, но зернышко горькой росы…И все-таки что же мне делать с моим ремеслом!О слово и дело, я вас не могу примирить,и нет искупленья, и нет оправданья греху.И мне остается опять утешать себя тем,что слово и есть настоящее дело мое.Да, дело мое – это слово мое на листе.И слово мое – это тело мое на кресте.Свяжи мои руки, замкни мне навечно уста —но я ведь и сам не хочу, чтобы сняли с креста.О слово и дело, извечный разлад и разлом.Но этот излом не по-детски сведенных бровей!..Так что же мне делать с проклятым моим ремесломи что же мне делать с горчайшей слезинкой твоей!
«Светлый праздник бездомности…»
Светлый праздник бездомности,тихий свет без огня.Ощущенье бездонностиавгустовского дня.Ощущенье бессменностипребыванья в тишии почти что бессмертностисвоей грешной души.Вот и кончено полностью,вот и кончено с ней,с этой маленькой повестьюнаших судеб и дней,наших дней, перемеченныхторопливой судьбой,наших двух переменчивых,наших судеб с тобой.Поддень пахнет кружениемдальних рощ и лесов.Пахнет вечным движениемпривокзальных часов.Ощущенье беспечности,как скольженье на льду.Запах ветра и вечностиот скамеек в саду.От рассвета до полночитишина и покой.Никакой будто горечии беды никакой.Только полночь опустится,как догадка о том,что уже не отпуститсяни сейчас, ни потом,что со счета не сброситсяни потом, ни сейчаси что с нас еще спросится,еще спросится с нас.
Ялтинский домик
Вежливый доктор в старинном пенсне и с бородкой,вежливый доктор с улыбкой застенчиво-кроткой,как мне ни странно и как ни печально, увы, —старый мой доктор, я старше сегодня, чем вы.Годы проходят, и, как говорится, сик транзитглория мунди, – и все-таки это нас дразнит.Годы куда-то уносятся, чайки летят.Ружья на стенах висят, да стрелять не хотят.Грустная желтая лампа в окне мезонина.Чай на веранде, вечерних теней мешанина.Белые бабочки вьются над желтым огнем.Дом заколочен, и все позабыли о нем.Дом заколочен, и нас в этом доме забыли.Мы еще будем когда-то, но мы уже были.Письма на полке пылятся – забыли прочесть.Мы уже были когда-то, но мы еще есть.Пахнет грозою, в погоде видна перемена.Это ружье еще выстрелит – о, непременно!Съедутся гости, покинутый дом оживет.Маятник медный качнется, струна запоет…Дышит в саду запустелом ночная прохлада.Мы старомодны, как запах вишневого сада.Нет ни гостей, ни хозяев, покинутый дом.Мы уже были, но мы еще будем потом.Старые ружья на выцветших старых обоях.Двое идут по аллее – мне жаль их обоих.Тихий, спросонья, гудок парохода в порту.Зелень крыжовника, вкус кисловатый во рту.
Человек, строящий воздушные замки
Он лежит на травепод соснойна поляне леснойи, прищурив глаза,неотрывно глядит в небеса —не мешайте ему,он занят,он строит,он строит воздушные замки.Галереи и арки,балконы и башни,плафоны,колонны,пилоны,пилястры,рококо и барокко,ампири черты современного стиля,и при всемсовершенство пропорций,изящество линий —и какое богатство фантазии,выдумки, вкуса!На лугу,на речном берегу,при луне,в тишине,на душистой копне,он лежит на спинеи, прищурив глаза,неотрывно глядит в небеса —не мешайте,он занят,он строит,он строит воздушные замки,он весь в небесах,в облаках,в синеве,еще масса идей у него в голове,конструктивных решенийи планов,он уже целый город воздвигнутьдаже сто городов —заходите, когда захотите,берите,живите!Он лежит на спине,на дощатом своем топчане,и во сне,закрывая глаза,все равно продолжает глядеть в небеса,потому что не может не строитьсвоих фантастических зданий.Жаль, конечно,что жить в этих зданьях воздушных,увы, невозможно,ни мне и ни вам,ни ему самому,никому,ну а все же,а все же,я думаю,нам не хватало бы в жизни чего-тои было бы нам неуютней на свете,если б не эти невидимые сооруженьяиз податливой глинывоображенья,из железобетонных конструкцийэнтузиазма,из огнем обожженных кирпичиковбескорыстьяи песка,золотого песка простодушья, —когда бы не он,человек,строящий воздушные замки.
«Вдали полыхнула зарница…»
