Альфред Теннисон - Волшебница Шалотт и другие стихотворения

Г. Кружков

LXVII

When on my bed the moonlight falls,I know that in thy place of restBy that broad water of the west,There comes a glory on the walls;

Thy marble bright in dark appears,As slowly steals a silver flameAlong the letters of thy name,And o’er the number of thy years.

The mystic glory swims away;From off my bed the moonlight dies;And closing eaves of wearied eyesI sleep till dusk is dipt in gray:

And then I know the mist is drawnA lucid veil from coast to coast,And in the dark church like a ghostThy tablet glimmers to the dawn.

LXVII

Когда луна на полог мнеПрольет свой луч, я знаю: онУ моря, там, где тих твой сон,Сияньем вспыхнул на стене.

Твой мрамор выступил на свет,Серебряный пожар луныКрадется тихо вдоль стены,Вдоль имени и чисел лет.

Но вот — он уплывает прочь,Как луч на пологе моем.Усталый, я забудусь сном,Пока рассвет не сменит ночь.

Тогда, я знаю: развитаНад морем искристая шаль,А в церкви, там, где спит печаль,Как призрак, светится плита.

М. Соковнин

CIV

The time draws near the birth of Christ;The moon is hid, the night is still;A single church below the hillIs pealing, folded in the mist.

A single peal of bells below,That wakens at this hour of restA single murmur in the breast,That these are not the bells I know.

Like strangers’ voices here they sound,In lands where not a memory strays,Nor landmark breathes of other days,But all is new unhallow’d ground.

CIV

Подходит к Рождеству зима.Ныряет в тучах лунный круг;В тумане колокола звукДоносится из-за холма.

Удар глухой во мгле ночной!Но не пронзил он грудь насквозь,Лишь вяло в ней отозвалось:Здесь даже колокол другой.

Здесь всё другое — лес, поля,Душе — ни вехи, ни следа…Пустыня, памяти чужда,Неосвященная земля.

Г. Кружков

FROM «MAUD»

ИЗ ПОЭМЫ «МОД»

‘COME INTO THE GARDEN, MAUD’

Come into the garden, Maud,For the black bat, night, has flown,Come into the garden, Maud,I am here at the gate alone;And the woodbine spices are wafted abroad,And the musk of the rose is blown.

For a breeze of morning moves,And the planet of Love is on high,Beginning to faint in the light that she lovesOn a bed of daffodil sky,To faint in the light of the sun she loves,To faint in his light, and to die.

All night have the roses heardThe flute, violin, bassoon;All night has the casement jessamine stirr’dTo the dancers dancing in tune;Till a silence fell with the waking bird,And a hush with the setting moon.

I said to the lily, ‘There is but oneWith whom she has heart to be gay.When will the dancers leave her alone?She is weary of dance and play.’Now half to the setting moon are gone,And half to the rising day;Low on the sand and loud on the stoneThe last wheel echoes away.

I said to the rose, ‘The brief night goesIn babble and revel and wine.О young lord-lover, what sighs are those,For one that will never be thine?But mine, but mine,’ so I sware to the rose,‘For ever and ever, mine.’

And the soul of the rose went into my blood,As the music clash’d in the hall;And long by the garden lake I stood,For I heard your rivulet fallFrom the lake to the meadow and on to the wood.Our wood, that is dearer than all;

From the meadow your walks have left so sweetThat whenever a March-wind sighsHe sets the jewel-print of your feetIn violets blue as your eyes,To the woody hollows in which we meetAnd the valleys of Paradise.

The slender acacia would not shakeOne long milk-bloom on the tree;The white lake-blossom fell into the lakeAs the pimpernel dozed on the lea;But the rose was awake all night for your sake,Knowing your promise to me;The lilies and roses were all awake,They sigh’d for the dawn and thee.

Queen rose of the rosebud garden of girls,Come hither, the dances are done,In gloss of satin and glimmer of pearls,Queen lily and rose in one;Shine out, little head, sunning over with curls,To the flowers, and be their sun.

There has fallen a splendid tearFrom the passion-flower at the gate.She is coming, my dove, my dear;She is coming, my life, my fate;The red rose cries, ‘She is near, she is near;’And the white rose weeps, ‘She is late;’The larkspur listens, ‘I hear, I hear;’And the lily whispers, ‘I wait.’

She is coming, my own, my sweet;Were it ever so airy a tread,My heart would hear her and beat,Were it earth in an earthy bed;My dust would hear her and beat,Had I lain for a century dead;Would start and tremble under her feet,And blossom in purple and red.

РАССВЕТ

Выйди в сад поскорее, Мод!Уже ночь — летучая мышь —Улетела в свой черный грот;Поздно спать; неужели ты спишь?Роза мускусная цветет,И луна глядит из-за крыш.

Видишь, стало в саду светать,И звезда любви в вышинеНачинает меркнуть и угасатьНа заре, как свеча в окне, —И в объятиях солнечных исчезать,Тая в нежном его огне.

До утра со скрипкой спорил гобой,Хрипло жаловался фагот,И мелькали вместе и вразнобойТени в окнах — ночь напролет;Тишина настала лишь пред зарей,С первой россыпью птичьих нот.

И сказал я лилии: «Лишь с однимОна может быть весела;Гомон бала ей больше невыносим,Болтовня толпы тяжела».Наконец-то рассеялся шум и дым,В зале музыка замерла;Укатили гости один за другим,Эхо смолкло, и ночь прошла.

И сказал я розе: «Промчался балВ вихре танцев, красок, огней.Лорд влюбленный, как бы ты ни мечтал,Никогда ей не быть твоей.Навсегда, — я розе пообещал, —Она будет моей, лишь моей!»

И пылание розы вошло мне в грудь,Затопляя душу мою,И я долго стоял, не смея вздохнутьИ слушал, словно в раю,Плеск ручья, спешащего в дальний путь —Через луг твой — в рощу твою.

Через луг, где следы твоих легких ногТак свежи в траве луговой,Что цепочку их мартовский ветерокОбратил в фиалки весной, —Через луг счастливый наискосокДо опушки нашей лесной.

Белый ирис, уснув на закате дня,Не проснулся и в этот раз,И жасмин, душистую гроздь клоня,В сонных чарах своих погряз.Только лилии, обещанье храня,Стерегли наш заветный час;Только розы и лилии ради меняДо зари не смыкали глаз.

О волшебница сада, явись на зов!Ночь окончилась — поспеши;В блеске шелка, в мерцании жемчуговПо ступеням сойди в тиши,Солнцем стань, златокудрая, для цветовИ томленье их разреши.

Роза алая у воротЖарко вспыхивает, как в бреду;Вот она идет, моя Мод,Чтоб утишить мою беду;Роза белая слезы льет;Шпорник шепчет: «Она в саду»;Колокольчик сигнал дает,И жасмин отвечает: «Жду!»

Вот она идет сюда — ах!Слышу: платье шуршит вдали;Если даже я буду остывший прахВ склепной сырости и в пыли,Мое сердце и там, впотьмах,Задрожит (пусть века прошли!) —И рванется в рдяных, алых цветахЕй навстречу из-под земли.

Г. Кружков

‘SEE WHAT A LOVELY SHELL’

See what a lovely shell,Small and pure as a pearl,Lying close to my foot,Frail, but a work divine,Made so fairily wellWith delicate spire and whorl,How exquisitely minute,A miracle of design!

What is it? a learned manCould give it a clumsy name.Let him name it who can,The beauty would be the same.

The tiny cell is forlorn,Void of the little living willThat made it stir on the shore.Did he stand at the diamond doorOf his house in a rainbow frill?Did he push, when he was uncurl’d,A golden foot or a fairy hornThro’ his dim water-world?

Slight, to be crush’d with a tapOf my finger-nail on the sand,Small, but a work divine,Frail, but of force to withstand,Year upon year, the shockOf cataract seas that snapThe three decker’s oaken spineAthwart the ledges of rock,Here on the Breton strand!

РАКОВИНА