Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения
6 июня
" Рассказ той женщины был краток: «Я бежала, "
Рассказ той женщины был краток: «Я бежала,Но дочь заплакала, и крепче я прижалаЕе к груди: боюсь — услышат детский крик.У восьмимесячной и голос не велик,И силы, кажется, не больше, чем у мухи…Я поцелуем рот закрыла ей. Но в мукеХрипела девочка, царапала, рвалаМне грудь ручонками, а грудь пуста была.Всю ночь мы мучились. Ей стало тяжелее.Мы сели у ворот, потом ушли в аллею.А в городе — войска, стрельба, куда ни глянь.Смерть мужа моего искала. В эту раньПритихла девочка. Потом совсем охрипла.И занялась заря, и, сударь, все погибло.Я лобик тронула — он холоден как лед.Мне стало все равно, — пускай хоть враг убьет,И выбежала вон из парка как шальная.Бегу из города, куда — сама не знаю.Вокруг прохожие… И на поле пустом,У бедного плетня, под молодым кустом,Могилу вырыла и схоронила дочку,Чтоб хорошо спалось в могиле ангелочку.Кто выкормил дитя, тот и земле предал».
Стоявший рядом муж внезапно зарыдал.
" За баррикадами, на улице пустой, "
За баррикадами, на улице пустой,Омытой кровью жертв, и грешной и святой,Был схвачен мальчуган одиннадцатилетний.«Ты тоже коммунар?» — «Да, сударь, не последний!» —«Что ж! — капитан решил. — Конец для всех — расстрел.Жди, очередь дойдет!» И мальчуган смотрелНа вспышки выстрелов, на смерть борцов и братьев.Внезапно он сказал, отваги не утратив:«Позвольте матери часы мне отнести!» —«Сбежишь?» — «Нет, возвращусь!» — «Ага, как ни верти,Ты струсил, сорванец! Где дом твой?» — «У фонтана».И возвратиться он поклялся капитану.«Ну живо, черт с тобой! Уловка не тонка!» —Расхохотался взвод над бегством паренька.С хрипеньем гибнущих смешался смех победный.Но смех умолк, когда внезапно мальчик бледныйПредстал им, гордости суровой не тая,Сам подошел к стене и крикнул: «Вот и я!»
И устыдилась смерть, и был отпущен пленный.
Дитя! Пусть ураган, бушуя во вселенной,Смешал добро со злом, с героем подлеца, —Что двинуло тебя сражаться до конца?Невинная душа была душой прекрасной.Два шага сделал ты над бездною ужасной:Шаг к матери один и на расстрел — второй.Был взрослый посрамлен, а мальчик был герой.К ответственности звать тебя никто не вправе.Но утренним лучам, ребяческой забаве,Всей жизни будущей, свободе и весне —Ты предпочел прийти к друзьям и встать к стене.И слава вечная тебя поцеловала.В античной Греции поклонники, бывало,На меди резали героев имена,И прославляли их земные племена.Парижский сорванец, и ты из той породы!И там, где синие под солнцем блещут воды,Ты мог бы отдохнуть у каменных вершин.И дева юная, свой опустив кувшинИ мощных буйволов забыв у водопоя,Смущенно издали следила б за тобою.
Вианден, 27 июня
РАССТРЕЛЯННЫЕ
Во вкусе Тацита и мерзость для Гомера,Подобная «война» полна убийств без меры.В ней победивший — зверь. Я слышу здесь и тамКрик: «С недовольными пора покончить нам!»Сегодня расстрелять спешит Филинт Альцеста.
Да! Всюду — только смерть. И жалобам нет места.Колосья, что в полях до жатвы пасть должны, —Народ!..
Его ведут к подножию стены.Тому, кто целится, средь пепла и пожарищТак пленный говорит: «Ну, что ж? Прощай, товарищ!»И женщина: «Мой муж убит — с ним жизнь моя.Он прав иль виноват — не знаю. Знаю я,Что с ним все пополам в несчастье мы делили.Мы общей связаны судьбой. Его убили, —Пускай умру и я. Одна, в тоске своей,Зачем я буду жить? Стреляйте же скорей!»И трупы множатся на каждом перекрестке…Вот двадцать девушек ведут. То всё подростки.Они поют; у них невинный, гордый вид.Толпа в смятении. Прохожий говорит,Дрожа от ужаса: «Куда вас? В чем здесь дело?»И слышит он в ответ: «Уводят для расстрела».Все время катится в казармах мрачный гром;Что ни раскат, то смерть — все чаще, день за днем;И трупы всё растут. Но не слыхать рыданий —Как будто людям смерть уже мила заране,Как будто, навсегда покинуть мир спеша, —Ужасный этот мир! — ликует их душа.Их шаг так тверд, хоть всем стать у стены придется.Вот внук и рядом дед. Старик еще смеется,Дитя с улыбкою кричит: «Огонь, друзья!»
В презренье, в смехе их так много слышу я.О, пропасть страшная! О, мудрецу загадка!Им жизнь не дорога. Не так уж, значит, сладкоЖилось тому, кто шел спокойно умирать!И это в майский день, когда легко дышать,А людям суждено любить, лить счастья слезы!Всем этим девушкам срывать бы надо розы,Ребенку — тешиться веселою игрой,И таять — старости, как тает снег весной!Должны бы полниться их души, как кошницы,Дыханием цветов, жужжаньем пчел; и птицыДолжны б им песни петь в чудесный день весны,Когда сердца любви дыханием полны.В прекрасный этот май, пронизанный лучами,Террор, ты — смерть сама, вдруг вставшая над нами,Слепец, на чьем челе — жестокости печать.О, как бы надо им, дрожа в тоске, кричать,Рыдать, на помощь звать Париж для дел отмщенья,Всю Францию, всех тех, кто полон отвращеньяК жестокости врагов, к убийствам впопыхах!Как надо было бы в отчаянье, в слезахИм умолять штыки, и пушки, и снаряды,Цепляться за стены, просить себе пощады,Искать в толпе того, кто б смерть остановил,И в ужасе бежать от этих рвов-могил,Крича: «Нас гибель ждет! На помощь! Где же жалость?»Но нет! Они чужды всему, что с ними сталось,И все идут на смерть, с презреньем, может быть, —Она уж их ничем не может удивить.Им помышлять о ней уже привычно было,И вырыта давно у них в душе могила.«Приди же, смерть, скорей!»Им тяжко жить средь нас.Идут. И чем помочь мы можем им сейчас?И мы обличены. Что ж мы такое сами,Раз с легкостью такой они расстались с нами,Совсем не жалуясь, не плача ни о чем?Нам надо плакать, нам! Им страх был незнаком.Что наша жалость им? Какое заблужденье!Чем помогли мы им, чтоб отвратить мученье?Спасли ли женщин мы? И на груди своейСумели ли укрыть от ужаса детей?Нашли ль работу им? Читать их научили?Невежество ведет к безумью, к черной силе.Заботу и любовь несчастным дали мы?Могли ли их спасти от голода и тьмы?Вот почему пылал пожар в дворцовом зале.Я говорю за тех, кого вы расстреляли!Свободен я и чужд всех ваших благ земли,И мне ребенка жизнь дороже Тюильри.Они сейчас страшны для вас и умирая —Тем, что уж слез не льют, что их душа живаяСмеется вам в лицо, что с гордостью онаСама идет на смерть, презренья к вам полна.Размыслим же! У тех, кто пал под вашей властью,Отчаянья уж нет, — жить не пришлось им в счастье.У всех своя судьба. Пускай живет народВ довольстве, — а не то и вверх гроза пойдет!Научим жизнь любить того, кто знал лишь стоны.Вот равновесие! Порядок неуклонный,Характер мирный, честь, и гордость, и закон —Все есть у бедняка, когда доволен он.Ночь — тайна. Ключ же к ней дает нам звезд сиянье.Проникнем в души! Их раскроет нам страданье.И сфинкс под маскою нам явит облик свой;В нем справа только ночь, а слева — свет дневной.Загадка темная окно нам приоткрыла:В нем грозных бед видна бушующая сила.Подумаем о тех, кто встретит смерть сейчас.Попробуем понять! Да, общество у насНе может мирно жить, пока есть эти тени,И смех ужасный их — одно из проявленийТого, что вас страшит, и вы должны дрожатьПред тем, кто так легко уходит умирать!
Вианден, 20 июня
ТЕМ, КОГО ПОПИРАЮТ
Я с вами! Мне дано то сумрачное счастье.Все угнетенные и попранные властьюВлекут меня. Как брат, тех защищаю я,Кого в дни их торжеств разила мысль моя.Там, где для всех лишь тьма, могу я видеть ясно,Забыть угрозы их, забыть их гнев ужасный,Их ненависть, какой бывал я заклеймен.Мне враг уже не враг, когда несчастен он.Ведь то народ, — пред ним в долгу мы неоплатном,Народ, что перестал быть смирным и приятным,Союз несчастных жен, мужей, детей, отцов!Их труд, права и скорбь я защищать готов.Я защищаю тех, кто слаб, кто заблуждался,Кто без защиты в тьме, гнетущей их, осталсяИ впал в безумие в трагические дни, —По темноте своей жестоки так они.Увы! Мне повторять вам, сытым, надоело,Что опекать народ — прямое ваше дело,Что беднякам Париж отдать бы долю мог,Что в вашей слепоте — их слепоты залог.Скупыми были вы для них опекунами,И в них нашли то зло, что вырастили сами.Взяв за руку, вы их не вывели из тьмы,И правого пути не знают их умы.Вы в лабиринте их оставили скитаться,Для вас в них ужас, но и вас они боятся.Они, кому от вас давно участья нет,Блуждают, а душе, как пища, нужен свет.Все чувства добрые заглушены в них тьмою.Как проблеск им найти за пеленой густоюИ мрачной, словно лес под пологом ветвей?Где свет? Уж нету сил, а ночь еще темней.Как может мыслить тот, чья жизнь — одно мученье?Кружась в одном кругу, дойдешь до отупенья.За колесом нужды мрачнеет Иксион.Вот почему хочу, отринув ваш закон,Я требовать для всех жилища, хлеба, света…
Не черный вандемьер, в дым пушечный одетый,Не ядра летние, не бомбы майских днейПогасят ненависть, излечат боль скорбей.Чтоб разрешить вопрос, помочь родному краю,К народу я иду. С любви я начинаю.И все наладится.Я с вами потому,Что добрым быть хочу наперекор всему.Я говорю: нет! нет! Довольно наказаний!Ты, сердце старое мое, дрожишь заранеПри виде слез скупых, отчаянья мужей,Убитых скорбью жен и плачущих детей.
Когда в беременных вонзают штык солдаты,И руки из земли видны во рвах проклятых,И в плен захваченных подводят к тем же рвам,Не надо говорить: «Я изгнан, жертва сам.Что наши горести пред бездной их мучений?Они прошли весь ад и мук и оскорблений,Они развеяны по ветру, чтобы прах,Как в черной пропасти, рассеялся впотьмах.Где? Разве знает кто? Они к нам тянут руки;Но уж встают из тьмы понтоны — область муки —С их трюмом сумрачным, где огражден больнойОт бездны лишь бортов дрожащею стеной.Не встанешь во весь рост. Качает в океане.Руками надо есть из общей всем лохани,Гнилую воду пить, стирая жаркий пот,Пока волна тюрьму плавучую несет,А море бьет в борта, и в трюме всё мрачнееОрудия свои вытягивают шеи.Мне этот мрачный ад уже давно знаком.Никто не хочет зла, — а столько зла кругом!
О, сколько душ сейчас дрожат в тисках угрозыНа море стонущем, под небом, льющим слезы,Перед неведомым, пред страшной крутизной!Быть брошенным сюда с тревогою, с тоской,Песчинкой быть в толпе, от ужаса дрожащей,В тумане и грозе, средь пустоты мертвящей,Средь всех и одному, без помощи, без сил,С сознаньем, что любовь жестокий рок разбил.Где я? Поблекло все, пришло в оцепененье.Все распадается, везде опустошенье.Земля уходит, с ней из глаз и мир исчез.И превращается вдруг вечность в дикий лес.Из боли, праха я. Во всем непостоянство.Нет дела никому здесь до меня. Пространство —И бездна! Где же те, с кем я делил покой?Как страшно чувствовать себя во тьме ночной!Для самого себя я стал лишь сном напрасным.Невинных столько душ под бременем ужаснымОбмана гнусного и кары без конца!«Как! — говорят они. — То небо, что сердцаНам грело, отнято? Отчизны нет нам боле?Верните мне мой дом, мое хозяйство, поле,Жену мою, детей! Верните радость дня!Что сделал я, чтоб так вам отшвырнуть меняВ жестокий вой стихий и моря пену злую?Кто прав меня лишил на Францию родную?»
Как, победители! Не смея заглянутьВ провалы общества, во тьму, что душит грудь,Не изучив до дна то зло, где зреют беды,Не пробуя найти рычаг для Архимеда,Ключ, что открыть нам путь в грядущее готов,Как! — после всех боев и тягостных трудов,Порывов мужества, усилий непреклонных, —Вы видите одно решение — понтоны,И, братья старшие, страны ведущий ум,Несчастных узников швырнули в душный трюм?Приказано изгнать навек — кого же? Тайну!Загадку закрепить декрет дан чрезвычайный.Стал на колени сфинкс, смущавший вам умы?Какие ж старики, какие дети мы!То бред, правители! Во имя государства,Чтобы найти от бед и катастроф лекарство,Чтоб нищету избыть, узлы все развязать,Вопросы разрешить — их надобно изгнать?И, возвратясь к себе, кричать: «Ведь мы министры!Порядок водворен». А где-то мечет искрыИз туч, нависнувших над морем, небосвод,И средь угрюмых волн Смерть — рулевой — ведетПод адскою зарей не бриг, несущий грузы,А полный трупами разбитый плот «Медузы».Как! Страхи кончены, беда отвращена,Раз тех, кто побежден, уносит прочь волна?Как! Пропасть им открыть для долгого мученья,Виновных, правых в ад столкнуть без сожаленья,Добро и зло смешать и погрузить во тьму,В разверстый океан, сказав: «Конец всему»?Быть черствыми людьми, чей суд немилосердный —Несправедливый суд — работать рад усердноВплоть до того, что всех сразил бы грозный меч!Чтоб члены исцелить, ужель их все отсечь?Как! Выхода искать в пучине волн суровыхИ, позабыв о том, что вы — страны основа,Низвергнуть в бездну все: и мысли, и дела,И грусть, которая нам душу облегла,И правду, и людей с отважными сердцами,Жен, выходивших в бой за братьями, мужьями,Детей, сносивших к ним каменья мостовой!Как! Знак давать ветрам, ища лишь в них покой,И бросить все, что мир нам делает несчастным,На дикий произвол метельщикам ужасным?
Что вам могу сказать? Неправы вы стократ!Я слышу стоны жертв, их скорбный вижу взгляд,Морскую бездну, страх, кровь, митральезы, ямы —И я проклятье вам в лицо бросаю прямо.О боже, неужель мы только к злу идем?К чему же призывать и молнии и громНа нищих и слепых, на все их заблужденья?Охвачен страхом я.
Ведь эта жажда мщеньяОтплаты ярость вам в грядущем принесет!Работать лишь для зла и видеть в нем оплот,Кончать, чтоб завтра же отметить вновь начало,По-вашему, умно? Вас глупость обуяла!Прилив. Отлив. Увы, страданье, месть — одно.Гнетомым угнетать в грядущем суждено.
Ужели, виноват невинностью, я сноваУкрыться принужден в изгнании суровоИ одиночеству обречь себя опять?Ужели надо мной дню больше не сиять,Когда рассвета луч на небе показался?Единый друг теперь вам, бедняки, остался,Единый голос мой — чтоб там, где ждет судья,За вас свидетелями стали Ночь и я.Нет права. Нет надежд. Но разве в мире целомУж нету никого, кто б мог в порыве смеломПротестовать, сказать, кто вверг вас в тьму и ад?Я в этот грозный год товарищ ваш и брат;Хочу — а для меня немало это значит —Быть тем, кто никогда не делал зла и плачет.Я всем поверженным и угнетенным друг,И сам хочу войти я с вами в адский круг.Вас предали вожди. Истории скажу яОб этом. Я не там, где зло царит, ликуя,Я с тем, кто пал в борьбе. Я, одинок, суров,Не знамя — саван ваш поднять за вас готов.Могилой я раскрыт.Пусть ныне вой протяжныйОплаченной хулы и клеветы продажной,Сарказмов бешеных, лжи свыше всяких мер,Той, что от Мопертюи уже терпел Вольтер,Кулак, что некогда изгнал Руссо из Бьенна,И крик, которому дивилась бы гиена,Гнусней, чем свист бича, чем каркал изувер,Когда к могиле путь свой совершил Мольер,Ирония глупцов, стон злобы неизменной,Смесь бешеной слюны и ядовитой пены,Которой плюнули в лицо Христа, и тотБулыжник, что всегда изгнанника добьет, —Ожесточайтесь же! Привет вам, оскорбленья!Пристали вам и брань, и злоба, и глумленья.А вставшим за народ венка прекрасней нет,Что славою сплетен из ваших же клевет!
Вианден, июнь 1871
