Владимир Набоков - Трагедия господина Морна
(Пауза.)
Ну что ж, прощай, Мидия,будь счастлива…
МИДИЯ:Все кажется мне — что-тозабыла я… Скажи — ты пошутилнасчет столов вертящихся?
МОРН:Не помню…не помню… все равно… Прощай. Иди.Он ждет тебя. Не плачь.
Оба выходят на террасу.
МИДИЯ:Прости меня…Любили мы — и все ушло куда-то…Любили мы — и вот любовь замерзла,и вот лежит, одно крыло раскинув,поднявши лапки, — мертвый воробейна гравии сыром… А мы любили…летали мы…
МОРН:Смотри, выходит солнце…Не оступись — тут скользко, осторожно…Прощай… прощай… ты помни… помни толькоблеск на стволе, дождь, солнце… только это…
Пауза.
Морн на террасе один. Видно, как он медленно поворачивает лицо
слева направо, следя за уезжающей. Затем возвращается в гостиную.
МОРН:Так. Кончено…
(Вытирает платком голову.)
На волосах осталсялетучий дождь…
(Пауза.)
Я полюбил еев тот самый миг, когда у поворотамелькнули шляпа, мокрое крылоколяски, — и в аллее кипариснойисчезли… Я теперь один. Конец.Так, обманув свою судьбину, бесукорону бросив на потеху, другувозлюбленную уступив…
(Пауза.)
Как тихоона по ступеням сходила, ставявперед все ту же ногу, — как дитя…Стой, сердце! Жаркий, жаркий клекот, гулвстает, растет в груди… Нет! Нет! Есть способ:глядеться в зеркало, чтоб удержатьрыданье, превращающее в жабулицо… А! Не могу… В пустынном домеи с глазу на глаз с ангелом холодныммоей бессонной совести… как жить?что делать? Боже мой…
(Плачет.)
Так… так… мне легче.То плакал Морн; король совсем спокоен.Мне легче… Эти слезы унеслисоринку из-под века — точку боли.Я Гануса, пожалуй, не дождусь…Душа растет, душа мужает, — к смерти,что к празднику, готовится… Но втайнепускай идут приготовленья. Скоронастанет день — я Гануса, пожалуй,и не дождусь, — настанет, и легкоубью себя. А мыслью напряженнойне вызвать смерти; смерть сама придет,и я нажму курок почти случайно…Да, легче мне, — быть может, это — солнце,блестящее сквозь дождь косой… иль нежность —сестра меньшая смерти — та, немая,сияющая нежность, что встает,когда навеки женщина уходит…А эти ящики она забылазадвинуть…
(Ходит, прибирает.)
…Книги повалились на бок,как мысли, если вытянет печальи унесет одну из них; о Боге…Рояль открыт на баркароле: звукинарядные она любила… Столик,что скошенный лужок: тут был портретее родных, еще кого-то, карты,какая-то шкатулка… Все взяла…И — словно в песне — мне остались тольковот эти розы{20}: ржавчиною нежнойчуть тронуты их мятые края,и в длинной вазе прелью, смертью пахнетвода, как под старинными мостами.Меня волнует, розы, ваша гнильмедовая… Воды вам надо свежей.
Уходит в дверь направо.
Сцена некоторое время пуста. Затем — быстрый, бледный, в лохмотьях — с террасы входит Ганус.
ГАНУС:Морн… Морн… где Морн?.. Тропою каменистой,между кустов… Какой-то сад… и вот —я у него в гостиной… Это сон,но до того как я проснусь… Здесь тихо…Неужто он ушел? На что решиться?Ждать? Боже, Боже, Боже, ты позволь мнес ним встретиться наедине!.. Прицелюсьи выстрелю… И кончено!.. Кто это?..Ах, только отраженье оборванца…Я зеркалов боюсь… Что делать дальше?Рука дрожит, напрасно я винатам выпил, в той таверне, под горою…И шум в ушах… А может быть? Да, точно!Шуршат шаги… Теперь скорей… Куда бы…
И прячется слева за угол шкафа, выхватив пистолет. Возвращается Морн. Возится с цветами у стола, спиной к Ганусу. Ганус, подавшись вперед, дрожащей рукой целится.
МОРН:О, бедные… дышите, пламенейте…Вы на любовь похожи. Для сравненийвы созданы; недаром с первых днейвселенной в ваших лепестках сквозилакровь Аполлона{21}… Муравей… Смешной:бежит, как человек среди пожара…
Ганус целится.
Занавес
АКТ V
Сцена I
Комната старика Дандилио. Клетка с попугаем, книги, фарфор. В окнах — солнечный летний день. По комнате тяжело мечется Клиян. Слышна отдаленная стрельба.
КЛИЯН:Как будто умолкает… Все равно:я обречен! Ударит в мозг свинец,как камень в грязь блестящую — раз — мыслиразбрызгаются! Если б можно быложизнь прожитую сочно отрыгнуть,прожвакать{22} вновь и проглотить, и сноваволовьим толстым языком вращать,выдавливать из этой вечной гущибылую сладость трав хрустящих, пьяныхот утренней росы, и горечь листьевсиреневых! О, Боже, если б вечносмертельный ужас чувствовать! И это —блаженство, Боже! Всякий ужас значит«я есмь», а выше нет блаженства! Ужас —но не покой могильный! Стон страданья —но не молчанье трупа! Вот где мудрость,и нет другой! Готов я, лязгнув лирой,ее разбить, мой звучный дар утратить,стать прокаженным, ослабеть, оглохнуть, —но только помнить что-нибудь, хоть шорохногтей, скребущих язву, — он мне слащепотусторонних песен! Я боюсь,смерть близится… тугое сердце тяжкоподскакивает, как мешок в телеге,гремящей под гору, к обрыву, к бездне{23}!Не удержать! Смерть!
Из двери справа входит Дандилио.
ДАНДИЛИО:Тише, тише, тише…Там Элла только что уснула; кровьюбедняжка истекла; ребенок умер,и мать второй души лишилась — главной.Но лучше ей как будто… Только, знаешь,не лекарь я, — какие книги были,использовал, но все же…
КЛИЯН:Дандилио!Мой добрый Дандилио! Мой прекрасный,мой светлый Дандилио!.. Не могу,я не могу… меня ведь тут поймают!Я обречен!
ДАНДИЛИО:Признаться, я не ждалтаких гостей; вчера меня могли быпредупредить: я клетку попугаюукрасил бы — он что-то очень мрачен.Скажи, Клиян, — я Эллою был занят,не понял хорошенько, — как же этоты спасся с ней?
КЛИЯН:Я обречен! Ужасно…Какая ночь была! Ломились… Эллавсе спрашивала, где ребенок… Толпыломились во дворец… Нас победили:пять страшных дней мы против ураганамечты народной бились; в эту ночьвсе рухнуло: нас по дворцу травили —меня и Тременса, еще других…Я с Эллою в руках из залы в залу,по галереям внутренним, и снованазад, и вверх, и вниз бежал и слышалгул, выстрелы, да раза два — холодныйсмех Тременса… А Элла так стонала,стонала!.. Вдруг — лоскут завесы, щелказа ней, — рванул я: ход! Ты понимаешь, —ход потайной{24}…
ДАНДИЛИО:Я понимаю, как же…Он, думаю, был нужен королю,чтоб незаметно улетать — и, послекрылатых приключений, возвращатьсяк трудам своим…
КЛИЯН:…и вот я спотыкалсяв могильной тьме и шел, и шел… Внезапностена: толкнул — и оказался чудомв пустынном переулке! Только выстрелпорой стучал и разрывался воздухпо шву… Я вспомнил, что живешь ты рядом,и вот… к тебе… Но что же дальше делать?Ведь оставаться у тебя — безумно!Меня найдут! Ведь вся столица знает,что с сумасшедшим Тременсом когда-тоты дружен был и дочь его крестил!..
ДАНДИЛИО:Она слаба: еще такой прогулкине вынесет. А где же Тременс?
КЛИЯН:Бьется…Не знаю, где… Он сам мне наканунесоветовал, чтоб я к тебе моюбольную Эллу… но ведь тут опасно,я обречен! Пойми, — я не умею,я не умею умирать, и поздно —не научусь, нет времени! За мноюсейчас придут!..
ДАНДИЛИО:Беги один. Успеешь.Дам бороду поддельную, очки{25}…пойдешь себе.
КЛИЯН:Ты думаешь?..
ДАНДИЛИО:А хочешьесть у меня и маски, что носилина масленицу в старину…
КЛИЯН:…Да, смейся!Ты знаешь сам, что никогда не кинумоей бессильной Эллы… Вот где ужасне в смерти, нет, — а в том, что в кровь вселилоськакое-то рыдающее чувство,смесь ревности неведомой и жаждыотверженной и нежности такой,что все закаты перед нею — лужималярной краски, — вот какая нежность!Никто не знал! Я — трус, гадюка, льстец,но тут, — вот тут…
ДАНДИЛИО:Друг, будет… успокойся…
КЛИЯН:Любовь в ладони сжала сердце… держит…не отпускает… Потяну — сожмет…А смерть близка… но как мне оторватьсяот своего же сердца? Я — не ящер,не отращу…
ДАНДИЛИО:Ты бредишь, успокойся:тут безопасно… Улица пустыннаи солнечна… Ты где же смерть приметил?На корешках моих уснувших книг —улыбка. И спокоен, как виденье,мой попугай святой.
КЛИЯН:От этой птицырябит в глазах… Пойми, сейчас нагрянут —нет выхода!..
ДАНДИЛИО:Опасности не чую:слепая весть, повеявшая с юга,что жив король, так опьянила душинеслыханною радостью, — столицаот казней так устала, — что, покончивс безумцем главным, с Тременсом, едва линачнут искать сообщников его.
КЛИЯН:Ты думаешь? Да, правда, светит солнце…И выстрелы умолкли… Не открыть лиокно, не посмотреть ли? А?
ДАНДИЛИО:К тому жеесть у меня одна вещица… хочешь,я покажу? Вот тут, в футляре мягком…Мой талисман… Вот, посмотри…
КЛИЯН:Корона!
ДАНДИЛИО:Постой, уронишь…
КЛИЯН:Слышишь?.. Боже… Кто-то…По лестнице… А!
ДАНДИЛИО:Говорил — уронишь!
Входит Тременс.
