Юрий Визбор - Песни настоящих мужчин
А парни лежат
Памяти оставшихся на далекой тропе
Поникшие ветви висят над холмами.Спят вечным покоем ушедшие парни.Оборваны тропы погибших ребят.
Здесь время проходит, шагая неслышно,Здесь люди молчат – разговоры излишни.Далекое – ближе… А парни лежат.
Плечами к плечу они шли вместе с намиИ беды других на себя принимали.Их ждут где-то мамы. А парни лежат.
Костровые ночи плывут в поднебесье.Другие поют их неспетые песни.Далёко невесты. А парни лежат.
Но память о них бьется пламенем вечным.Меня этот свет от сомненья излечитИ сделает крепче. А парни лежат…
1970Западный берлин
Там, в маленьком кафеНа углу Шенхаузэраллеи,Где четыре старухи ежедневноОбсуждают итогиПервой и Второй мировой войны…
Там, в маленьком кафеНа углу Шенхаузэраллеи,Где из окон видны еще руины,Где безногий человекС самого утра все глядит в стакан…
Там, в маленьком кафе,Посредине города Берлина,На углу двадцатого столетья,На опасном перекресткеДвух противоборствующих систем…
Там, в маленьком кафе,Посреди задымленной Европы,На груди у небольшой планеты,Что вращается по скучнойКруговой орбите вокруг звезды…
Там, в маленьком кафе,Ничего такого не случилось,Просто мы по-русски говорили,И сказали старухи:«Надо было раньше добить англичан».
1970Западный БерлинНочь летнего солнцестояния
Э. Уразбаевой
Двадцать первого числа,При немыслимом свеченье,При негаснущей зареМы плывем невесть куда,Наблюдая за кормойЛетних вод перемещенье,Наблюдая за собойУходящие года.
Наш случайный коллектив,Расположенный к остротам,Расположен на бортуНебольшого катерка.
Комментируем слегкаВсе, что нам за поворотомОткрывает сквозь июньПроходящая река.
Костерок на мокрый лугСтелет дым горизонтальный,Допризывники вдвоемЛовят рыбу у реки.Им бы Родину стеречь,Строго вглядываясь в дали,А они, представь себе,Все глядят на поплавки.
И неважно, милый друг,Все, что было накануне,Все, что с нами совершатТишина и высота.Только было бы всегдаДвадцать первое июня,Только б следующий деньНикогда бы не настал.
2–3 июня 1981Капитан ВВС Донцов
А наземный пост с хрипотцой донес,Что у «тридцать второй» машины при взлетеС левым шасси какой-то вопрос,И оно бесполезно висит в полете.
А человек, сидящий верхом на турбине,Капитан ВВС Донцов,Он – памятник ныне, он – память отнынеИ орден, в конце концов!
И ночных полетов руководительСтал кричать в синеву:– Войдите в вираж! В пике войдите!Но помнить: внизу живут!
А «тридцать второй» кричит: – На брюхоСажусь, и делу хана!А пенсию – официантке Валюхе,Она мне вроде жена…
И красные строчки – посадочный знак,И красный удар – в бетон!Прекрасные ветры в открытый колпак,И кто-то целует потом…
А человек, сидевший верхом на турбине,Капитан ВВС Донцов,Майор он отныне, инструктор отныне,Женат он, в конце концов!
1967Рассказ ветерана
Мы это дело разом увидали,Как роты две поднялись из землиИ рукава по локоть закатали,И к нам с Виталий Палычем пошли.А солнце жарит – чтоб оно пропало! —Но нет уже судьбы у нас другой,И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,Постой, подпустим ближе, дорогой».
И тихо в мире, только временамиТравиночка в прицеле задрожит.Кусочек леса редкого за нами,А дальше – поле, Родина лежит.И солнце жарит – чтоб оно пропало! —Но нет уже судьбы у нас другой,И я шепчу: «Постой, Виталий Палыч,Постой, подпустим ближе, дорогой».
Окопчик наш – последняя квартира,Другой не будет, видно, нам дано.И черные проклятые мундирыПодходят, как в замедленном кино.И солнце жарит – чтоб оно пропало! —Но нет уже судьбы у нас другой,И я кричу: «Давай, Виталий Палыч,Давай на всю катушку, дорогой!»
…Мои года, как поезда, проходят,Но прихожу туда хоть раз в году,Где пахота заботливо обходитПечальную фанерную звезду,Где солнце жарит – чтоб оно пропало! —Где не было судьбы у нас другой…И я шепчу: «Прости, Виталий Палыч,Прости мне, что я выжил, дорогой».
1972Я бы новую жизнь
Я бы новую жизнь своровал бы как вор,Я бы летчиком стал, это знаю я точно.И команду такую: «Винты на упор!» —Отдавал бы, как Бог, домодедовской ночью.Под моею рукой чей-то город лежит,И крепчает мороз, и долдонят капели.И постели метелей, и звезд миражиОсвещали б мой путь в синеглазом апреле.
Ну а будь у меня двадцать жизней подряд,Я бы стал бы врачом районной больницы.И не ждал ничего, и лечил бы ребят,И крестьян бы учил, как им не простудиться.Под моею рукой чьи-то жизни лежат,Я им новая мать, я их снова рожаю.И в затылок мне дышит старик Гиппократ,И меня в отпуска все село провожает.
Ну а будь у меня сто веков впереди,Я бы песни забыл, я бы стал астрономом.И прогнал бы друзей, просыпался б один,Навсегда отрешась от успеха земного.Под моею рукой чьи-то звезды лежат.Я спускаюсь в кафе, будто всплывшая лодка.Здесь по-прежнему жизнь! Тороплюсь я назадИ по небу иду капитанской походкой.
Но ведь я пошутил. Я спускаюсь с небес,Перед утром курю, как солдат перед боем.Свой единственный век отдаю я тебе —Все, что будет со мной, это будет с тобою.Под моею рукой твои плечи лежат,И проходит сквозь нас дня и ночи граница.И у сына в руке старый мишка зажат,Как усталый король, обнимающий принца.
1968Прикосновение к земле
У всех, кто ввысь отправился когда-то,У всех горевших в плазме кораблейЕсть важный и последний из этапов —Этап прикосновения к земле,Где с посохом синеющих дождейПройдет сентябрь по цинковой воде,Где клены наметут свои листкиНа мокрую скамейку у реки.
Мы постепенно счастье познавали,Исследуя среди ночных полейС любимыми на теплом сеновалеЭтап прикосновения к земле,Где с посохом синеющих дождейПройдет сентябрь по цинковой воде,Где клены наметут свои листкиНа мокрую скамейку у реки.
То женщины казались нам наградой,То подвиги нам виделись вдали,И лишь с годами мы познали радостьВ кругу обыкновеннейшей земли,Где с посохом синеющих дождейПройдет сентябрь по цинковой воде,Где клены наметут свои листкиНа мокрую скамейку у реки.
Когда-нибудь, столь ветреный вначале,Огонь погаснет в пепельной золе.Дай Бог тогда нам встретить без печалиЭтап прикосновения к земле,Где с посохом синеющих дождейПройдет сентябрь по цинковой воде,Где клены наметут свои листкиНа мокрую скамейку у реки.
13–15 мая 1981Вставайте, граф
Вставайте, граф! Рассвет уже полощется,Из-за озерной выглянув воды.И кстати, та вчерашняя молочницаУже поднялась, полная беды.Она была робка и молчалива,Но, ваша честь, от вас не утаю:Вы, несомненно, сделали счастливойЕе саму и всю ее семью.
Вставайте, граф! Уже друзья с мультукамиКоней седлают около крыльца,Уж горожане радостными звукамиГотовы в вас приветствовать отца.Не хмурьте лоб! Коль было согрешение,То будет время обо всем забыть.Вставайте! Мир ждет вашего решения:Быть иль не быть, любить иль не любить.
И граф встает. Ладонью бьет будильник,Берет гантели, смотрит на домаИ безнадежно лезет в холодильник,А там зима, пустынная зима.
Он выйдет в город, вспомнит вечер давешний:Где был, что ел, кто доставал питье.У перекрестка встретит он товарища,У остановки подождет ее.
Она придет и глянет мимоходом,Что было ночью – будто трын-трава.«Привет!» – «Привет! Хорошая погода!..Тебе в метро? А мне ведь на трамвай!..»И продают на перекрестках сливы,И обтекает постовых народ…Шагает граф. Он хочет быть счастливым,И он не хочет, чтоб наоборот.
Осень 1962