Николай Гумилев - Я печален печалью разлуки
«Далеко мы с тобой на лыжах…»
Далеко мы с тобой на лыжахОтошли от родимых сел.Вечер в клочьях багряно-рыжих,Снег корявые пни замел.
Вместе с солнцем иссякла сила,И в глаза нам взглянула беда.И тогда ты меня любила,Целовала меня ты тогда.
А теперь ты опять чужая,И улыбка твоя – не мне.Недоступнее Божьего раяМне дорога к снежной стране.
После ноября 1918«Вы задумчивы, маркиза?..»
«Вы задумчивы, маркиза?Вы больны?– Ах, мой друг, одни капризыОт луны.
Я люблю вас с новой страстьюВновь и вновь.– Я давно не верю в счастьеИ любовь.
Но вокруг нас бродят пары,Влюблены.– Это чары, только чарыОт луны.
Я хочу иль их развеятьИль пропасть.– Ах, Луи, как сладко веритьВ вашу власть!
Но какой искать наградыЯ бы мог?– Боже! Всё, чего вам надо,Мой цветок?
Если так, то всё готово,Я нашёл.Но должны сдержать вы слово.– Хорошо!»
И помчали духи мракаВ вышину:Сирано де БержеракомНа луну.
И рука его простёрлаЗвонкий бич,Чтоб схватить луну за горлоИ избить.
После 1918«Природе женщины подобны…»
Природе женщины подобны,Зверям и птицам – злись не злись,Но я, услышав шаг твой дробный,Душой угадываю рысь.
Порой ты, нежная и злая,Всегда перечащая мне,Напоминаешь горностаяНа ветке снежной при луне.
И редко-редко взором кротким,Не на меня глядя, а вкруг,Ты тайно схожа с зимородком,Стремящимся лететь на юг.
1919«Ветла чернела. На вершине…»
Ветла чернела. На вершинеГрачи топорщились слегка,В долине неба синей-синейПаслись, как овцы, облака.
И ты с покорностью во взореСказала: «Влюблена я в Вас».Кругом трава была, как море,Послеполуденный был час.
Я целовал пыланья лета —Тень трав на розовых щеках,Благоуханный праздник светаНа бронзовых твоих кудрях.
И ты казалась мне желанной,Как небывалая страна,Какой-то край обетованныйВосторгов, песен и вина.
1919Лес
В том лесу белесоватые стволыВыступали неожиданно из мглы.
Из земли за корнем корень выходил,Точно руки обитателей могил.
Под покровом ярко-огненной листвыВеликаны жили, карлики и львы,
И следы в песке видали рыбакиШестипалой человеческой руки.
Никогда сюда тропа не завелаПэра Франции иль Круглого Стола,
И разбойник не гнездился здесь в кустах,И пещерки не выкапывал монах —
Только раз отсюда в вечер грозовойВышла женщина с кошачьей головой,
Но в короне из литого серебра,И вздыхала и стонала до утра,
И скончалась тихой смертью на заре,Перед тем как дал причастье ей кюре.
Это было, это было в те года,От которых не осталось и следа.
Это было, это было в той стране,О которой не загрезишь и во сне.
Я придумал это, глядя на твоиКосы – кольца огневеющей змеи,
На твои зеленоватые глаза,Как персидская больная бирюза.
Может быть, тот лес – душа твоя,Может быть, тот лес – любовь моя,
Или, может быть, когда умрем,Мы в тот лес направимся вдвоем.
1919Заблудившийся травмой
Шёл я по улице незнакомойИ вдруг услышал вороний грай,И звоны лютни, и дальние громы,Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,Было загадкою для меня,В воздухе огненную дорожкуОн оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей тёмной, крылатой,Он заблудился в бездне времён…Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон!
Поздно. Уж мы обогнули стену,Мы проскочили сквозь рощу пальм,Через Неву, через Нил и СенуМы прогремели по трём мостам.
И, промелькнув у оконной рамы,Бросил нам вслед пытливый взглядНищий старик, – конечно, тот самый,Что умер в Бейруте год назад.
Где я? Так томно и так тревожноСердце моё стучит в ответ:«Видишь вокзал, на котором можноВ Индию Духа купить билет?»
Вывеска… кровью налитые буквыГласят: «Зеленная», – знаю, тутВместо капусты и вместо брюквыМёртвые головы продают.
В красной рубашке с лицом, как вымя,Голову срезал палач и мне,Она лежала вместе с другимиЗдесь в ящике скользком, на самом дне.
А в переулке забор дощатый,Дом в три окна и серый газон…Остановите, вагоновожатый,Остановите сейчас вагон!
Машенька, ты здесь жила и пела,Мне, жениху, ковёр ткала,Где же теперь твой голос и тело,Может ли быть, что ты умерла?
Как ты стонала в своей светлице,Я же с напудренною косойШёл представляться ИмператрицеИ не увиделся вновь с тобой.
Понял теперь я: наша свободаТолько оттуда бьющий свет,Люди и тени стоят у входаВ зоологический сад планет.
И сразу ветер знакомый и сладкийИ за мостом летит на меня,Всадника длань в железной перчаткеИ два копыта его коня.
Верной твердынею православьяВрезан Исакий в вышине,Там отслужу молебен о здравьиМашеньки и панихиду по мне.
И всё ж навеки сердце угрюмо,И трудно дышать, и больно жить…Машенька, я никогда не думал,Что можно так любить и грустить!
1919Канцона первая
Закричал громогласноВ сине-черную соньНа дворе моем красныйИ пернатый огонь.
Ветер милый и вольный,Прилетевший с луны,Хлещет дерзко и больноПо щекам тишины.
И, вступая на кручи,Молодая заряКормит жадные тучиЯчменем янтаря.
В этот час я родился,В этот час и умру,И зато мне не снилсяПуть, ведущий к добру.
И уста мои радыЦеловать лишь одну,Ту, с которой не надоУлетать в вышину.
1919Перстень
Уронила девушка перстеньВ колодец, в колодец ночной,Простирает легкие перстыК холодной воде ключевой.
«Возврати мой перстень, колодец,В нем красный цейлонский рубин,Что с ним будет делать народецТритонов и мокрых ундин?»
В глубине вода потемнела,Послышался ропот и гам:«Теплотою живого телаТвой перстень понравился нам».
«Мой жених изнемог от муки,И будет он в водную гладьПогружать горячие руки,Горячие слезы ронять».
Над водой показались рожиТритонов и мокрых ундин:«С человеческой кровью схожий,Понравился нам твой рубин».
«Мой жених, он живет с молитвой,С молитвой одной любви,Попрошу, и стальною бритвойОткроет он вены свои».
«Перстень твой, наверное, целебный,Что ты молишь его с тоской,Выкупаешь такой волшебнойЦеной – любовью мужской».
«Просто золото краше телаИ рубины красней, чем кровь,И доныне я не умелаПонять, что такое любовь».
1919Подражанье персидскому
Из-за слов твоих, как соловьи,Из-за слов твоих, как жемчуга,Звери дикие – слова мои,Шерсть на них, клыки у них, рога.
Я ведь безумным стал, красавица.
Ради щек твоих, ширазских роз,Краску щек моих утратил я,Ради золота твоих волосЗолото мое рассыпал я.
Нагим и голым стал, красавица.
Для того, чтоб посмотреть хоть раз,Бирюза – твой взор или берилл,Семь ночей не закрывал я глаз,От дверей твоих не отходил.
С глазами полными крови стал, красавица.
Оттого, что дома ты всегда,Я не выхожу из кабака,Оттого, что честью ты горда,Тянется к ножу моя рука.
Площадным негодяем стал, красавица.
Если солнце есть и вечен Бог,То перешагнешь ты мой порог.
1919Леопард
Если убитому леопарду не опалить немедленно усов, дух его будет преследовать охотника.
Абиссинское поверьеКолдовством и ворожбоюВ тишине глухих ночейЛеопард, убитый мною,Занят в комнате моей.
Люди входят и уходят,Позже всех уходит та,Для которой в жилах бродитЗолотая темнота.
Поздно. Мыши засвистели,Глухо крякнул домовой,И мурлычет у постелиЛеопард, убитый мной.
«По ущельям ДобробранаСизый плавает туман.Солнце, красное, как рана,Озарило Добробран.
Запах меда и вервеныВетер гонит на восток,И ревут, ревут гиены,Зарывая нос в песок.
Брат мой, брат мой, ревы слышишь,Запах чуешь, видишь дым?Для чего ж тогда ты дышишьЭтим воздухом сырым?
Нет, ты должен, мой убийца,Умереть в стране моей,Чтоб я снова мог родитьсяВ леопардовой семье».
Неужели до рассветаМне ловить лукавый зов?Ах, не слушал я совета,Не спалил ему усов!
Только поздно! Вражья силаОдолела и близка:Вот затылок мне сдавила,Точно медная рука…
Пальмы… С неба страшный пламеньЖжет песчаный водоем…Данакиль припал за каменьС пламенеющим копьем.
Он не знает и не спросит,Чем душа моя горда,Только душу эту бросит,Сам не ведая куда.
И не в силах я бороться,Я спокоен, я встаю.У Жирафьего колодцаЯ окончу жизнь мою.
1919«Нет, ничего не изменилось…»
