Георгий Раевский - Одинокий прохожий
«Не сказать, — да и не надо…»
Не сказать, — да и не надоГоворить!.. Дай руку мне:Есть большая в том отрада,Что на самой глубине
Знаем мы одно и то же,Об одном с тобой молчим, —Значит, был недаром прожитДолгий день. Вот мы сидим,
Кроме самого простого,Ни о чем не говоря, —Но стоит за каждым словомЖизнь моя и жизнь твоя.
И часами слушать звукиЯ готов речей твоих,На стареющие рукиВсе глядеть и гладить их.
«Возле серого камня…»
Возле серого камняПробегает поток;Там, у самого камня,Притаился цветок.
В звездно-синие ночиИ в палящие дниНеприметный цветочекОстается в тени.
Вольно голосом звонкимРаспевает поток.Слабым запахом тонкимОтвечает цветок.
Больше дать он не можетВ скромной доле своей,Но, быть может, дорожеДрагоценных камней
Это пятнышко светаТам, где влага и мгла,Радость чистая этаИ простая хвала.
«Так медленно ползла через дорогу…»
Так медленно ползла через дорогуУлитка, что мы сжалились над ней,И спрятавшую рожки недотрогуПеренесли. Огромный муравей
Бревно своей соломинки усердноТащил, наверное, в поту, в пыли, —Но были мы, как боги, милосердныИ, лист ему подставив, — повезли.
И долго ты потом еще следилаЗа их путями средь густой травы,А я смотрел на этот профиль милый,На поворот прелестной головы.
«Когда в глубокий мрак погружена…»
Когда в глубокий мрак погруженаДуша, тогда ни близкие, ни другаПомочь уже не в силах. Ты однаВсе раны исцеляешь, все недуги.
О чем Тебе молиться? — УмягчиСухое сердце светлою росою,Заступница, терпенью научи,Безмолвию, бесстрастию, покою.
Чтоб одиночества глухой пожарВосприняла душа, не как мученье,Но как высокий, благодатный дар,Как очищенье, как благословенье.
«Мы шли с тобой проселочной дорогой…»
Мы шли с тобой проселочной дорогойВдоль тополей; к концу клонился день.На профиль твой, задумчивый и строгийЛегко ложилась встречных листьев тень.
На повороте ты остановиласьИ мне сказала (помню, как сейчас, —Лицо твое так тихо озарилось):— Все это Богом создано для нас,
Для нас, мой друг!.. — И вот теперь, в разлуке,Все вижу я простую ширь полей,Твои благословляющие руки,Косыночку на голове твоей.
«Ты задремала, друг, а я — в который раз…»
Ты задремала, друг, а я — в который раз —Гляжу на тонкие морщинки возле глаз,На голову твою, где седина все чащеМелькает в волосах. — В простой и настоящейЛюбви моей к тебе что может изменить —Свидетельница лет — серебряная нить?Уходит молодость с ее излишним шумом,Но не становится холодным и угрюмымОкрестный этот мир. Быть может, лишь теперь,И после стольких бед, обид, потерь,Все, что туманилось, металось и томилось,Глубокой тишиной спокойно озарилось.
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ
«Бежит река, — и нет ей дела…»
Бежит река, — и нет ей дела,Что солнце в ней отражено,Что неба свод вмещает целыйЕе сверкающее дно.
Но как таинственно, как дивноБывает смертному, когдаОн вниз глядит, — и непрерывноНесется светлая вода,
И пролетающей волною,Как это небо отражен,С легко мелькающей ладьеюИ тонет и не тонет он.
«Я ровно тридцать насчитал…»
Я ровно тридцать насчиталКругов на пне… Ровесник бедный!Ты в сентябре еще блистал,Еще шумел листвою медной.
И вот — весна, и все кругомДрожит, сверкает, золотится,И на вершине клена птицаВоздушный свой готовит дом.
А ты… Зимой вокруг костраОгромные носились тени,И под ударом топораТы покачнулся на мгновенье —
И рухнул навзничь… И, шипя,Снопом раскидывая искры,Огонь кружащийся и быстрыйПереметнулся на тебя.
И языки под небесаБежали желтою толпою,И до рассвета над тобоюДым очистительный вился.
Той ночью в комнате моей,Быть может, безмятежно спал я.Ровесник жалкий твой, что знал яО смерти огненной твоей?
«И мы идем растерянно с тобой…»
И мы идем растерянно с тобойВсе по следам утраченного лета,Все тою же знакомою тропой,Все тем же берегом. Но словно Лета
Речные синеватые струиПересекла струею чужеродной…Над островерхой зеленью хвоиНесется ветер, шумный и холодный,
И гонит, гонит тучи на простор…О, если бы, стихийной темной силе,Забвению, судьбе наперекор,Мы жар и пламень в сердце сохранили!
Не страстный, не болезненный, — другой,Огню плавильного подобный горна,Где искры сыплются во мрак ночной,Где молот бьет, тяжелый и упорный.
Перекресток Вып. 1. Париж, 1930.1. «Как в синем небе ясно чертит клен…»
Как в синем небе ясно чертит кленСвоих ветвей рисунок безупречный,Как благосклонно, как спокойно онРоняет долу лист пятиконечный.
Осенних дней достигнув, он стоит,Как царь в своей порфире достославной,И золото окрест себя даритОт полноты и щедрости державной.
2. «Ни щедрости, ни полноты…»
Ни щедрости, ни полноты,Ни тяжести великолепной:С опустошенной высотыЛишь ветер рушится враждебный, —И, дико сотрясаясь, ты
Ему ответствуешь… ЗефирГремящей обернулся бурей!Так, раздаривший целый мир,Безумный, нищий, вещий ЛирПел гибель солнца и лазури.
«На стол, в веселых бурях побывалый…»
На стол, в веселых бурях побывалый, —Суровое простое полотно,Вино и хлеб — простейшие начала:Хлеб — крепости, и радости — вино.
Бесхитростная девушка, да будетКрепка и радостна твоя любовь.Мое же сердце ввек не позабудетТех тихих слов, тех настоящих слов,
Что ты сказала мне; они дохнулиТакою чистотою на меня,Как тот прозрачный чистый сок, что в улейПчела приносит на закате дня.
Голландская печь (двенадцать изразцов)
Н. Жемчужниковой
1
Двое за круглым столом сидят за кружками; костимечет один, а другой трубкой стучит о сапог.
2
Сторож вдет с фонарем горбатой улицей. В небе —шпиль колокольни, петух, месяца узенький серп.
3
Теплый ветер дохнул — и тает снежная баба;с черной розгой в руках, набок сползает она.
4
Синие волны шумят и чайки кричат и кружатся:двухмачтовый корабль входит торжественно в порт.
5
Вьется, летает смычок; по всей по поляне мелькаюткруглые лица, чепцы, гулко стучат башмаки.
6
Дремлет вечерний канал. Рыболов в соломенной шляпетянет леску; на ней бьется серебряный ерш.
7
С криками двое детей пускают кораблик. Собака,с длинной палкой в зубах, морду задравши, плывет.
8
Синее небо вверху. Заодно уж синею краскойтронуты лошади, воз, мельник с мешком на спине.
9
Заяц, уши поджав, бежит; за зайцем — собака.Сзади — охотник: ружье выше соседней сосны.
10
Палкою с дуба старик сбивает желуди. Свиньисбились в кучу. Одна грустно в сторонке стоит.
11
Мальчик бечевкой конек приладил и пробует: крепко ль?Крепко. Ранец его тут же лежит на снегу.
12
Ослик жмется к бычку. В окне морозные звездыблещут. Над яслями круг тихо горит золотой.
Перекресток. Вып. 2. Париж, 1930Из цикла «Зиглинда»
