Александр Блок - Лирика

24 апреля 1906. Озерки

«Там дамы щеголяют модами…»

Там дамы щеголяют модами,Там всякий лицеист остер —Над скукой дач, над огородами,Над пылью солнечных озер.

Туда манит перстами алымиИ дачников волнует зряНад запыленными вокзаламиНедостижимая заря.

Там, где скучаю так мучительно,Ко мне приходит иногдаОна – бесстыдно упоительнаИ унизительно горда.

За толстыми пивными кружками,За сном привычной суетыСквозит вуаль, покрытый мушками,Глаза и мелкие черты.

Чего же жду я, очарованныйМоей счастливою звездой,И оглушенный и взволнованныйВином, зарею и тобой?

Вздыхая древними поверьями,Шелками черными шумна,Под шлемом с траурными перьямиИ ты вином оглушена?

Средь этой пошлости таинственной,Скажи, что делать мне с тобой —Недостижимой и единственной,Как вечер дымно-голубой?

Апрель 1906-28 апреля 1911

Холодный день

Мы встретились с тобою в храмеИ жили в радостном саду,Но вот зловонными дворамиПошли к проклятью и труду.

Мы миновали все воротаИ в каждом видели окне,Как тяжело лежит работаНа каждой согнутой спине.

И вот пошли туда, где будемМы жить под низким потолком,Где прокляли друг друга люди,Убитые своим трудом.

Стараясь не запачкать платья,Ты шла меж спящих на полу;Но самый сон их был проклятье,Вон там – в заплеванном углу…

Ты обернулась, заглянулаДоверчиво в мои глаза…И на щеке моей блеснула,Скатилась пьяная слеза.

Нет! Счастье – праздная забота,Ведь молодость давно прошла.Нам скоротает век работа,Мне – молоток, тебе – игла.

Сиди да шей, смотри в окошко,Людей повсюду гонит труд,А те, кому трудней немножко,Те песни длинные поют.

Я близ тебя работать стану,Авось ты не припомнишь мне,Что я увидел дно стакана,Топя отчаянье в вине.

Сентябрь 1906

В октябре

Открыл окно. Какая хмураяСтолица в октябре!Забитая лошадка бураяГуляет на дворе.

Снежинка легкою пушинкоюПорхает на ветру,И елка слабенькой вершинкоюМотает на юру.

Жилось легко, жилось и молодо —Прошла моя пора.Вон – мальчик, посинев от холода,Дрожит среди двора.

Все, все по-старому, бывалому,И будет, как всегда:Лошадке и мальчишке маломуНе сладки холода.

Да и меня без всяких поводовЗагнали на чердак.Никто моих не слушал доводов,И вышел мой табак.

А все хочу свободной волеюСвободного житья.Хоть нет звезды счастливой болееС тех пор, как запил я!

Давно звезда в стакан мой канула, —Ужели навсегда?…И вот душа опять воспрянула:Со мной моя звезда!

Вот, вот – в глазах плывет манящая,Качается в окне…И жизнь начнется настоящая,И крылья будут мне!

И даже все мое имуществоС собою захвачу!Познал, познал свое могущество!..Вот вскрикнул… и лечу!

Лечу, лечу к мальчишке малому,Средь вихря и огня…Все, все по-старому, бывалому,Да только – без меня!

Октябрь 1906

«К вечеру вышло тихое солнце…»

К вечеру вышло тихое солнце,И ветер понес дымки́ из труб.Хорошо прислониться к дверному косякуПосле ночной попойки моей.

Многое миновалосьИ много будет еще,Но никогда не перестанет радоваться сердцеТихой радостьюО том, что вы придете,Сядете на этом старом диванеИ скажете простые словаПри тихом вечернем солнце,После моей ночной попойки.

Я люблю ваше тонкое имя,Ваши руки и плечиИ черный платок.

Октябрь 1906

Окна во двор

Одна мне осталась надежда:Смотреться в колодезь двора.Светает. Белеет одеждаВ рассеянном свете утра.

Я слышу – старинные речиПроснулись глубоко на дне.Вон теплятся желтые свечи,Забытые в чьем-то окне.

Голодная кошка прижаласьУ жолоба утренних крыш.Заплакать – одно мне осталось,И слушать, как мирно ты спишь.

Ты спишь, а на улице тихо,И я умираю с тоски.И злое, голодное ЛихоУпорно стучится в виски…

Эй, малый, взгляни мне в оконце!..Да нет, не заглянешь – пройдешь…Совсем я на зимнее солнце,На глупое солнце похож.

Октябрь 1906

«Хожу, брожу понурый…»

Хожу, брожу понурый,Один в своей норе.Придет шарманщик хмурый,Заплачет на дворе…

О той свободной доле,Что мне не суждена,О том, что ветер в поле,А на дворе – весна.

А мне – какое дело?Брожу один, забыт.И свечка догорела,И маятник стучит.

Одна, одна надеждаВон там, в ее окне.Светла ее одежда,Она придет ко мне.

А я, нахмурив брови,Ей в сотый передам,Как много портил кровиЗнакомым и друзьям.

Опять нам будет сладко,И тихо, и тепло…В углу горит лампадка,На сердце отлегло…

Зачем она приходитСо мною говорить?Зачем в иглу проводитВеселенькую нить?

Зачем она роняетВеселые слова?Зачем лицо склоняетИ прячет в кружева?

Как холодно и тесно,Когда ее здесь нет!Как долго неизвестно,Блеснет ли в окнах свет…

Лицо мое белее,Чем белая стена…Опять, опять сробею,Когда придет она…

Ведь нечего боятьсяИ нечего терять…Но надо ли сказаться?Но можно ли сказать?

И чтó ей молвить – нежной?Что сердце расцвело?Что ветер веет снежный?Что в комнате светло?

7 декабря 1906

Клеопатра

Открыт паноптикум печальныйОдин, другой и третий год.Толпою пьяной и нахальнойСпешим… В гробу царица ждет.

Она лежит в гробу стеклянном,И не мертва и не жива,А люди шепчут неустанноО ней бесстыдные слова.

Она раскинулась лениво —Навек забыть, навек уснуть…Змея легко, неторопливоЕй жалит восковую грудь…

Я сам, позорный и продажный,С кругами синими у глаз,Пришел взглянуть на профиль важный,На воск, открытый напоказ…

Тебя рассматривает каждый,Но, если б гроб твой не был пуст,Я услыхал бы не однаждыНадменный вздох истлевших уст:

«Кадите мне. Цветы рассыпьте.Я в незапамятных векахБыла царицею в Египте.Теперь – я воск. Я тлен. Я прах». —

«Царица! Я пленен тобою!Я был в Египте лишь рабом,А ныне суждено судьбоюМне быть поэтом и царем!

Ты видишь ли теперь из гроба,Что Русь, как Рим, пьяна тобой?Что я и Цезарь – будем обаВ веках равны перед судьбой?»

Замолк. Смотрю. Она не слышит.Но грудь колышется едваИ за прозрачной тканью дышит…И слышу тихие слова:

«Тогда я исторгала грозы.Теперь исторгну жгучей всехУ пьяного поэта – слезы,У пьяной проститутки – смех».

16 декабря 1907

Снежная маска[43]

(1907)

Посвящается Н. Н. В.[44]

Снега

Снежное вино

И вновь, сверкнув из чаши винной,Ты поселила в сердце страхСвоей улыбкою невиннойВ тяжелозмейных волосах.

Я опрокинут в темных струяхИ вновь вдыхаю, не любя,Забытый сон о поцелуях,О снежных вьюгах вкруг тебя.

И ты смеешься дивным смехом,Змеишься в чаше золотой,И над твоим собольим мехомГуляет ветер голубой.

И как, глядясь в живые струи,Не увидать себя в венце?Твои не вспомнить поцелуиНа запрокинутом лице?

29 декабря 1906

Последний путь

В снежной пене – предзакатная —Ты встаешь за мной вдали,Там, где в дали невозвратныеПовернули корабли.

Не видать ни мачт, ни паруса,Что манил от снежных мест,И на дальнем храме безрадостноДогорел последний крест.

И на этот путь оснéженныйЕсли встанешь – не сойдешь.И душою безнадежнойБезотзывное поймешь.

Ты услышишь с белой пристаниОтдаленные рога.Ты поймешь растущий издалиЗов закованной в снега.

3 января 1907

Второе крещенье

Открыли дверь мою метели,Застыла горница моя,И в новой снеговой купелиКрещен вторым крещеньем я.

И, в новый мир вступая, знаю,Что люди есть и есть дела,Что путь открыт наверно к раюВсем, кто идет путями зла.

Я так устал от ласк подругиНа застывающей земле.И драгоценный камень вьюгиСверкает льдиной на челе.

И гордость нового крещеньяМне сердце обратила в лед.Ты мне сулишь еще мгновенья?Пророчишь, что весна придет?

Но посмотри, как сердце радо!Заграждена снегами твердь.Весны не будет, и не надо:Крещеньем третьим будет – Смерть.

3 января 1907