Джеймс Джойс - Стихотворения
XXXIII (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)
Ну что ж, давай пройдем опятьПо мокрым, вымершим лесам,И будем тихо вспоминать:«А помнишь, здесь…»«А помнишь, там…»Но чур без слез! Любовь была,Как мартовская синь, светла.
Тот пестрый жулик на соснеЗабарабанил по коре…Мы одиноки в тишине.Лишь ветры кружатся в игре.И шорох листьев вдруг затих.И осень похоронит их.
Напевы птичьи не слышны.Уныло капает вода.Еще раз — вон у той сосныОбнимемся мы. Как тогда…И все пройдет. И боль пройдет.Уходит год. Уходит год.
XXXV (пер. А. Казарновский, 1988)
Я слышу шум воды, Глухие стоны,Призывы чаек Над пустыней соннойИ ветра гул Тревожно монотонный.Проносится промозглый ветер Воя.Я слышу шум. Шум бродит над водоюИ день и ночь, Не ведая покоя.
XXXVI (пер. Вяч. Вс. Иванов, 1988)
Я слышу: войско высаживается на острова.Коней, покрытых пеною, плескание словно гром.Надменные колесничие, вожжей касаясь едва,В черных доспехах, стоя, поехали напролом.
Свои боевые кличи в ночи они прокричат.Как заслышу вдали вихри хохота их, застону я в спальне.Мглу моих снов расколет их пламень слепящий.Сквозь чад стучат, стучат по сердцу они, как по наковальне.
Зелеными длинными волосами победно трясут. Кругом тьма.Вышли из моря с гоготом и — вдоль побережья — во тьму.Сердце мое, в отчаянье этом нет вовсе ума.Любовь, любовь, любовь моя, я один без тебя, почему?
XXXVI (пер. А. Казарновский, 1988)
Сюда идут войска. Грохочут колесницы,Ржут кони, шерсть лоснится на груди.А в черных латах, стоя позади,Бичами хлещут грозные возницы.
Их хриплый смех и крики ликованьяВ мой сон ударили, как молния во тьму.Они стучат по сердцу моему,Стучат по сердцу, как по наковальне.
Их волосы волной полощутся по ветру.Они идут из волн, доспехами звеня.О сердце! Как тебе отчаянья не выдать?Любимая, зачем ты бросила меня?
XXXVI (пер. Е. Кругликова, 2001)
Я армию слышу, идущую по земле,И грохот копыт лошадей, у которых в мыле бока:Над ними застыли всадники в черной броне —Надменные, с жесткой уздой и кнутами в руках.
В ночи раздается воинственный их призыв:Дрожу я во сне, заслышав вдали их гортанный смех.Слепящим огнем сновиденья мои спалив,Мне сердце опять раздувают они, как мех.
Своими зелеными космами гордо тряся,Выходят из моря они и по берегу мчат, крича.Достанет ли мудрости сердцу понять, что отчаиваться нельзя?За что же я здесь один, о любовь, о любовь моя, отвечай?
Из сборника «ПЕННИ ЗА ШТУКУ»
ТИЛЛИ (пер. Ю. Анисимов, 1937)
Он идет следом за зимним солнцем,Погоняя скотину на холодной бурой дороге,Покрикивая на понятном им языке,Он гонит стадо свое над Каброй.
Его голос говорит про домашнее тепло,Они мычат и выбивают копытами дикую музыку.Он погоняет их цветущей ветвью,Пар оперяет их лбы.
Пастух — средоточие стада,Растянись во всю длину у огня.Я истекаю кровью у черного ручьяЗа мою сломанную ветвь.
ПЛАЧ НАД РАХУНОМ (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)
Тихий дождик тихо плачет на РахунеВ полнолунье.Тихим зовом тихо кличет меня милыйИз могилы.
Как душа моя темна! И до рассвета Без ответаПлачет милый мой, как дождик на РахунеВ полнолунье.
Мы с тобою, как и он, уснем однаждыИ над каждымБудет сыпаться на пыльный подорожникМелкий дождик.
НАБЕРЕЖНАЯ У ФОНТАНА (пер. Ю. Анисимов, 1937)
Повизгивает ветер, и стонет гравий,И сваи моста стонут еще сильней.Старое море номера ставитНа каждом из серебряных в пене камней.
От серого моря и холодящегоВетра укутав его тепло,Касаюсь плеча я его дрожащегоИ мальчишеской руки его.
Вокруг — страх, мрак, бросаемыСверху на нас вниз, —А в сердце неисчерпаемаяБоль любви.
ПРИЛИВ (пер. Ю. Анисимов, 1937)
Коричнево-золот, над сытым приливом,Виноградник лозы вверх взвил,День, как наседка, над мерцаньем воды хмурое дивоКрыльев своих распустил.
Избыток воды безжалостно взвитИ тянется гривой илисто-буройТуда, откуда нахохленный день в море глядитПрезрительно и хмуро.
О золотой виноград, кисти свои взвейК высшему, гребню любви — вознесенной,Мерцающей, широкой и безжалостной к моейНерешенности.
ЗЛОВОННОЕ ШИПЕНИЕ (пер. А. Казарновский)
Любезные дамы и господа!Сегодня все вы пришли сюда,Чтоб я вам о беглом ирландце поведал,Который родину продал и предал.Он книгу прислал мне пять лет назад.Ее прочел я раз пятьдесят —Справа налево и слева направо,Аж на очках погнулась оправа.Безумец! Ее я собрался издать.Но Божья сошла на меня благодать.И, Божью правду узрев во мраке,Проник я козни сего писаки.О родина! Сколько любовников музТы миру дала, что и счесть не возьмусь.И завела такие порядки,Что все они драпают без оглядки.А как жизнерадостно наш народВрагу на расправу вождей выдает!Помните, брызнул наш юмор хлесткийПарнеллу в глаз негашеной известкой.Без нас бы и Папа не спас своюПродырявленную ладью.А в Риме давно бы засохли и сгнилиБез мудрых советов рыжего Билли.
Ирландия милая! Отчий дом,Где Цезарь с Христом — аки пальчик с кольцом!Мой остров зеленый! (Прошу прощеньяУ дам — я высморкаюсь от волненья!)Нет, я не ханжа. Мною издан МурИ гений поэзии — Горний Тур,Хоть в пьесах у них что ни слово, то — «падла»,И шутки в адрес Святого Павла,И чьи-то ножки выше колен.Но Мур — это истинный джентльмен.И пусть друг другу его герои«Дерьмо» и «сука» кричат порою,Зато у автора их доход —Чистыми десять процентов в год.Ко мне и мистикам путь не заказан,В моем издательстве вышел Казане,Хотя от стихов его — что скрывать! —В заду изжоги не миновать.И Леди Грегори ЗлатоустуюГотов я был издавать без устали.Вовек ни одной не отвергну души —Хоть Колма на голове мне теши!Но этому потакать не буду.Австрийский пиджак он напялил, Иуда!А Дублин таким в его книге предстал,Что и бушмен бы ее не издал.О Дублин! Пускай в нем и душно, и грязно,Но он — наша родина! — Каждому ясно.А что здесь находит сей негодяй?Ему сэндимаунтский дорог трамвай.Он любит известную всем колонну,Он любит памятник Веллингтону,А вот Кэрли-Холл ни гугу.
Нет, этого я снести не могу!Я не терплю и терпеть не намерен,Когда обижают Старушку Эрин.Пускай называют наши уста«ИРЛАНДСКИЕ ИМЕНА И МЕСТА!»Я добр. Я сочувствую северным братьям.Скажите — кем теперь торговать им?О, обнищавший шотландский брат!Последний продан тобой Стюарт.Засим у меня шотландец — бухгалтер.И совесть моя чиста, как бюстгальтер.А сердце — мягкое, как пахта.Не верите? Колма спросите тогда.Ему на «Ирландское обозренье»Я скидку сделал без промедленья.Мне грустно — ирландцы, сев в поезда,Уносятся с родины кто куда.И я публикую — купить не хотите ль? —Железнодорожный путеводитель.Все силы я родине отдаю;И около входа в контору моюНестрогого поведенья девицаС британским артиллеристом резвится,А иностранцу ласкает слухСочная брань перепившихся шлюх.И все же, пусть в Дублине гнусно и грязно,Но здесь — наша родина! Каждому ясно?Какая чушь! — не противиться злу.Я пасквиль сей превращу в золу!Я урну возьму — большую такую! —И эту золу в нее запакую.
Я грех замолю, да поможет мне бес!Я, встав на колени, пущу H2S.В ближайший же пост я Отчизну прославлюИ голую задницу небу подставлю.К печатному прессу припав животом,Я слезы пролью и покаюсь во всем.Ирландский наборщик из БэннокбурнаПогрузит персты свои в эту урнуИ, грозно склонившись над ж… моей,«Memento homo» — напишет на ней.
ECCE PUER (пер. А. Ливергант, 1984)
