Александр Твардовский - За далью — даль
Так это было
…Когда кремлевскими стенамиЖивой от жизни огражден,Как грозный дух он был над нами, —Иных не знали мы имен.
Гадали, как еще восславитьЕго в столице и селе.Тут ни убавить,Ни прибавить, —Так это было на земле…
Мой друг пастушеского детстваИ трудных юношеских дней,Нам никуда с тобой не детьсяОт зрелой памяти своей.
Да нам оно и не пристало —Надеждой тешиться: авосьУйдет, умрет — как не бывалоТого, что жизнь прошло насквозь.
Нет, мы с тобой другой породы, —Минувший день не стал чужим.Мы знаем те и эти годыИ равно им принадлежим…
Так это было: четверть векаПризывом к бою и трудуЗвучало имя человекаСо словом Родина в ряду.
Оно не знало меньшей меры,Уже вступая в те права,Что у людей глубокой верыИмеет имя божества.
И было попросту привычно,Что он сквозь трубочный дымокВсе в мире видел самоличноИ всем заведовал, как бог;
Что простиралисьЭти рукиДо всех на свете главных дел —Всех производств,Любой науки,Морских глубин и звездных тел;
И всех свершений счет несметныйБыл предуказан — что к чему;И даже славою посмертнойГерой обязан был ему…
И те, что рядом шли вначале,Подполье знали и тюрьму,И брали власть и воевали, —Сходили в тень по одному;Кто в тень, кто в сон — тот список длинен, —В разряд досрочных стариков.Уже не баловал КалининКремлевским чаем ходоков…
А те и вовсе под запретом,А тех и нет уже давно.И где каким висеть портретам —Впредь на века заведено…
Так на земле он жил и правил,Держа бразды крутой рукой.И кто при нем его не славил,Не возносил —Найдись такой!
Не зря, должно быть, сын востока,Он до конца являл чертыСвоей крутой, своей жестокойНеправоты.И правоты.
Но кто из нас годится в судьи —Решать, кто прав, кто виноват?
О людях речь идет, а людиБогов не сами ли творят?
Не мы ль, певцы почетной темы,Мир извещавшие спроста.Что и о нем самом поэмыНам лично он вложил в уста?
Не те ли все, что в чинном зале.И рта открыть ему не дав,Уже, вставая, восклицали:«Ура! Он снова будет прав…»?
Что ж, если опыт вышел боком,Кому пенять, что он таков?Великий Ленин не был богомИ не учил творить богов.
Кому пенять! Страна, державаВ суровых буднях трудовыхТу славу имени держалаНа вышках строек мировых.
И русских воинов отвагаЕе от волжских береговНесла до черных стен рейхстагаНа жарком темени стволов…
Мой сверстник, друг и однокашник,Что был мальчишкой в Октябре,Товарищ юности не зряшной,С кем рядом шли в одной поре, —Не мы ль, сыны, на подвиг дерзкий,На жертвы призванной земли,То имя — знамя в нашем сердцеПо пятилеткам пронесли?
И знали мы в трудах похода,Что были знамени верныНе мы одни,Но цвет народа,Но честь и разум всей страны.
Мы звали — станем ли лукавить? —Его отцом в стране — семье.Тут ни убавить,Ни прибавить, —Так это было на земле.То был отец, чье только слово,Чьей только брови малый знак —Закон.Исполни долг суровый —И что не так,Скажи, что так…
О том не пели наши оды.Что в час лихой, закон презрев,Он мог на целые народыОбрушить свой верховный гнев…
А что подчас такие буриСудьбе одной могли послать,Во всей доподлинной натуре —Тебе об этом лучше знать.
Но в испытаньях нашей долиБыла, однако, дорогаТа непреклонность отчей воли,С какою мы на ратном полеВ час горький встретили врага…
И под Москвой, и на Урале —В труде, лишеньях и борьбе —Мы этой воле доверялиНикак не меньше, чем себе.
Мы с нею шли, чтоб мир избавить,Чтоб жизнь от смерти отстоять.Тут ни убавить,Ни прибавить, —Ты помнишь все, Отчизна-мать.
Ему, кто все, казалось, ведал,Наметив курс грядущим дням,Мы все обязаны победой,Как ею он обязан нам…
На торжестве о том ли толки,Во что нам стала та страда.Когда мы сами вплоть до ВолгиСдавали чохом города.
О том ли речь, страна родная,Каких и скольких сыновейНе досчиталась ты. РыдаяПод гром победных батарей…
Салют!И снова пятилетка.И все тесней лучам в венце.Уже и сам себя нередкоОн в третьем называл лице.
Уже и в келье той кремлевской,И в новом блеске древних залОн сам от плоти стариковскойСебя отдельно созерцал.
Уже в веках свое величье,Что весь наш хор сулил ему,Меж прочих дел, хотелось личноПри жизни видеть самому.
Спешил.И все, казалось, мало.Уже сомкнулся с Волгой Дон.КаналаТолько не хватало,Чтоб с Марса был бы виден он!..
И за наметкой той вселенскойУже как хочешь поспевай —
Не в дальних далях, — наш смоленский,Забытый им и богом,Женский,Послевоенный вдовий край.
Где занесло следы поземкойИ в селах душам куцый счет,А мать-кормилица с котомкойВ Москву за песнями бредет…
И я за дальней звонкой далью,Наедине с самим собой,Я всюду видел тетку ДарьюНа нашей родине с тобой;
С ее терпеньем безнадежным,С ее избою без сеней,И трудоднем пустопорожним,И трудоночью — не полней;
С ее дурным озимым клиномНа этих сотках под окном;И на печи ее овиномИ середи избы гумном;
И ступой-мельницей домашней —Никак. Из древности седой;Со всей бедой —Войной вчерашнейИ тяжкой нынешней бедой.
Но и у самого пределаТоски, не высказанной вслух,Сама с собой — и то не смелаДуша ступить за некий круг.
То был рубеж запретной зоны,Куда для смертных вход закрыт,Где стража зоркости бессоннойУ проходных вросла в гранит…
И, видя жизни этой вечер,Помыслить даже кто бы смог,Что и в Кремле никто не веченИ что всему выходит срок…
Но не ударила царь-пушка,Не взвыл царь-колокол в ночи,Как в час урочный та СтарушкаПодобрала свои ключи —
Ко всем дверям, замкам, запорам,Не зацепив лихих звонков,И по кремлевским коридорамПрошла к нему без пропусков.
Вступила в комнату без стука,Едва заметный знак дала —И удалилась прочь наука,Старушке этой сдав дела..
Сломилась ночь, в окне синеяИз-под задернутых гардин.И он один остался с нею,Один —Со смертью — на один…
Вот так, а может, как иначе —Для нас, для мира не простой,Тот день настал,Черту означил,И мы давно за той чертой…
Как говорят, отца родногоНе проводил в последний путь,Еще ты вроде молодого,Хоть борода ползи на грудь.
Еще в виду отцовский разум,И власть, и опыт многих лет…Но вот уйдет отец — и разомТвоей той молодости нет…
Так мы не в присказке, на деле,Когда судьба тряхнула нас,Мы все как будто постарели — в этот час.
Безмолвным строем в день утратыВступали мы в Колонный зал,Тот самый зал, где он когда-тоУ гроба Ленина стоял.
Стоял поникший и спокойныйС рукою правой на груди.А эти годы, стройки, войны —Все это было впереди;
Все эти даты, вехи, сроки,Что нашу метили судьбу,И этот день, такой далекий,Как видеть нам его в гробу.
В минуты памятные эти —На тризне грозного отца —Мы стали полностью в ответеЗа все на свете —До конца.
И не сробели на дороге,Минуя трудный поворот,Что ж, сами люди, а не богиСмотреть обязаны вперед.
Там — хороши они иль плохи —Покажет дело впереди,А ей, на всем ходу, эпохе,Уже не скажешь: «Погоди!»
Не вступишь с нею в словопренья,Когда гремит путем своим…Не останавливалось время,Лишь становилося иным.
Земля живая зеленела,Все в рост гнала, чему расти.Творил свое большое делоНарод на избранном пути.
Страну от края и до края,Судьбу свою, судьбу детейНе божеству уже вверяя,А только собственной своейХозяйской мудрости.
Должно быть,В дела по-новому вступилЕго, народа, зрелый опытИ вместе юношеский пыл.
Они как будто из-под спудаВозникли — новый брать редут…И что же — чудо иль не чудо, —Дела идут не так уж худо —И друг и недруг признают.
А если кто какой детальюСмущен, так правде не во вредДавайте спросим тетку Дарью —Всего ценней ее ответ…
Но молвить к слову: на Днепре ли.На Ангаре ль — в любых местах —Я отмечал: народ добрее,С самим собою мягче стал…
Я рад бывал, как доброй вестиКак знаку жданных перемен,И шутке нынешней и песне,Что дням минувшим не в пример.
Ах, песня в поле, — в самом делеЕе не слышал я давно,Уже казалось мне, что пелиЕе лишь где-нибудь в кино, —
Как вдруг от дальнего покосаВозник в тиши вечеровой,Воскресшей песни отголосок,На нашей родине с тобой.
И на дороге, в темном поле,Внезапно за душу схватив,Мне грудь стеснил до сладкой болиТот грустный будто бы мотив…
Я эти малые приметыСравнил бы смело с целинойИ дерзким росчерком ракеты,Что побывала за Луной…
За годом — год, за вехой — веха,За полосою — полоса.Нелегок путь.Но ветер века —Он в наши дует паруса.
Вступает правды власть святаяВ свои могучие права,Живет на свете, облетаяМатерики и острова.
Она все подлинней и ширеВ чреде земных надежд и гроз.Мы — это мы сегодня в мире,И в мире с насНе меньший спрос!
И высших нет для нас вселений —Одно начертано огнем:В большом и малом быть, как Ленин,Свой ясный разум видеть в нем.
С ним сердцу нечего страшиться.И в нашей книге золотойНет ни одной такой страницы,Ни строчки, даже запятой,Чтоб нашу славу притемнила,Чтоб заслонила нашу честь.
Да, все, что с нами было, —Было!А то, что есть —То с нами здесь!
И все от корки и до корки,Что в книгу вписано вчера,Все с нами — в силу поговоркиНасчет пераИ топора…
И правда дел — она на страже,Ее никак не обойдешь,Все налицо при ней — и дажеКогда молчанье — тоже ложь…
Кому другому, но поэтуМолчать потомки не дадут.Его к суровому ответуОсобый вытребует суд.
Я не страшусь суда такогоИ, может, жду его давно,Пускай не мне еще то слово,Что емче всех, сказать дано.
Мое — от сердца — не на ветер.Оно в готовности любой:Я жил, я был — за все на светеЯ отвечаю головой.
Нет выше долга, жарче страстиСтоять на томВ труде любом!
Спасибо, Родина, за счастьеС тобою быть в пути твоем.
За новым трудным перевалом —ВздохнутьС тобою заодно.И дальше в путь —Большим иль малым,Ах, самым малым —Все равно!
Она моя — твоя победа,Она моя — твоя печаль,Как твой призыв:Со мною следуй,И обретай в пути,И ведайЗа далью — даль.За далью — даль!
До новой дали
