Николай Глазков - Избранное
«Не упомнишь всего, что было…»
Не упомнишь всего, что былоВ институте МГПИ.Шли за Орден Почетного ШтопораПоэтические бои.
Много прожитых и пережитыхБыло дней, шестидневок, минут,Издавался «Творический Зшиток»,Разлагающий Пединститут.
И всякий стих правдивый мойПреследовался как крамола,И Нина Б. за связь со мнойИсключена из комсомола.
В самой Москве белдня средиОболтусы шумной бражкиАнтиглазковские статьиПечатали в многотиражке.
Мелькало много всяких лиц.Под страхом исключенья скороОт всех ошибок отреклисьПоследователи Глазкова…
«И плотнику, и штукатуру…»
И плотнику, и штукатуруХвала и честь на стройках мира,А я творю литературу,Как подобает ювелиру.
Стихи слагаю уникально,Взяв первозданность за основу,И, повторяя твердость камня,Приобретаю точность слова.
Инвалид
Что из того, что нормы-правила есть?Мне мир златые горы датьНе захотел. Мне не понравилосьИ надоело голодать.
Как какой-нибудь подлипалаОбиваю пороги кин:— Рассыпные, Кубань, на три пара, —Вот примерно я стал каким.
1944–1945Большевик
Памяти отца
Рожденный, чтобы сказку сделать былью,Он с голоду и тифа не зачах.Деникинцы его не погубили,Не уничтожил адмирал Колчак.Он твердости учился у железа,Он выполнял заветы Ильича.Погиб не от кулацкого обреза,Погиб не от кинжала басмача.И не от пули он погиб фашистской,Бойцов отважных за собой ведя…
Законы беззакония ВышинскийВысасывал из пальца у вождя.И бушевали низменные страсти,А большевик тоскливо сознавал,Что арестован именем той власти,Которую он сам и создавал!
Ну, а потом его судила тройкаЧекистов недзержинской чистоты.Он не признал вины и умер стойкоВ бессмысленном бараке Воркуты.
«Из ста шаманов лишь один шаман…»
Из ста шаманов лишь один шаманГипнотизер, и лекарь, и актер.Он одарен, свободен и хитер —И без обманов у него обман.
Все остальные в ранге шарлатановОбманщики доверчивых профанов.Исполненные спеси и жеманства,Они компрометируют шаманство!
Из ста поэтов лишь один пиитБез трафаретов мыслит и творит —И, вероятно, через сотню летИз ста один останется поэт.
«Знает кто про город Бендер-Шах?..»
Знает кто про город Бендер-Шах?Городов подобного масштабаСтолько, сколько звезд на небесах,Но все помнят Бендера Остапа.
Город, центр промышленный, культурный,Может меньше означать порой,Чем простой герой — литературныйИ не положительный герой.
«Есть преданье: Иуда повесился…»
Есть преданье: Иуда повесилсяНа осине, на горькой осине, —И дрожит мелкой дрожью невеселоЛист осины по этой причине.
Полагали так божие странники,Но в садах Иорданской долины,По проверенным данным ботаники,Не росло ни единой осины.
А у нас острова есть Лосиные,И леса, и болота покудаЧрезвычайно богаты осинами,Но не вешается Иуда!
«Жизнь моя — непрерывный путь…»
Жизнь моя — непрерывный путь.Я постиг, что на этом путиНикого нельзя обмануть,Ничего нельзя обойти.
Много трудностей впереди.Жизнь свою стихам подчиня,Я запутался на пути,Ты запуталась больше, чем я.
Не приходится выбирать,Если есть где-нибудь просвет.Ты всего гениальная блядь,Я всего гениальный поэт.
И, наверное, потому,Мы любовники и друзья.Я в стихах своих потону,Ты погибнешь; но так нельзя!
«Я, бедняга, — как лев…»
Я, бедняга, — как лев —Действую наверняка.Ты, одна из моих королев,Тоже войдешь в века.
Через пять или шесть вековГрядущий ученый нахалОбъявит, будто писатель ГлазковНа свете не существовал.
— Стихов не писал Глазков-человек, —Заявит ученый тот.Но кто-нибудь из его коллегДокажет наоборот.
Такому я руку пожать готов,Такого мы признаем,И станут спорить 700 городовО месторожденье моем.
Но ты, современница, не поймешьВеличья грядущих побед.Сей стих для тебя — это даже не ложь,А обыкновенный бред.
Но все исчезает в ступенях веков —Обычаи, нравы и быт, —И только поэт,Повелитель стихов,Вовеки не будет забыт.
Небывализм меня
Манифест четвертый
Вне времени и притяженияЛегла души моей СахараОт беззастенчивости генияДо гениальности нахала.
Мне нужен век. Он не настал еще,В который я войду героем;Но перед временем состаришься,Как и Тифлис перед Курою.
Я мир люблю. Но я плюю на мирСо всеми буднями и снами.Мой юный образ вечно юнымиПускай возносится, как знамя.
Знамена, впрочем, тоже старятся —И остаются небылицы.Но человек, как я, — останется:Он молодец — и не боится.
Мне нужен мир второй,Огромный, как нелепость,А первый мир маячит, не маня.
Долой его, долой:В нем люди ждут троллейбус,А во втором — меня.
Манифесты
1. «Я забыть постараюсь те сны…»
Я забыть постараюсь те сны,Где сюжет — скачки, по горам как.Но, товарищи, мне тесныОчертания всяческих рамок.
Я велик, и не на ходулях,Мой разум и вера не шатки.Я покину трамвай на ходу,И не просто, а с задней площадки.
Мне ль удариться стоит в запой?И — растак твоего ферзя!..И полезу через забор,Если лазить туда нельзя.
И не все превращается в дым,И не всякий желает быть графом.Ну и буду срывать цветы,Не платя садовникам штрафа!
А коль трезвон надоел патефона,И на сердце тоска полегла,Нет приятнее музыки звонаРазбиваемого стекла.
2. «Если гений мой бьет впустую…»
Если гений мой бьет впустую,Это значит: я буду после,А покуда только бастуюНа заводе жизненной пользы.
С тарабарщины этой не тронусь яВ путь далекий,Пыль клубится конусомВдоль дороги.
Ветру больше делать нечего.Будто Брут,Ветер воет воинственно вечером,Люди врут.
Ну а мы, поэты, что мы делать будем?Призывать напрасно свет к ответу?Пыль пускать в глаза, как ветер людям?Строить ветряные мельницы, как люди ветру?
3. «Их глаза отливают закатами…»
Их глаза отливают закатами,Игроки обступили кругом.Чтоб играть открытыми картами,Надо сильным быть игроком.
Поэты — боги, пусть каждый знает,Даже лбы, которые медны:Во-первых, потому что поэты жаждут,Во-вторых, потому что бессмертны.
Поэты жаждут чести и славы:И того, и другого достойны.Поэты не литературные завы, —Они воины.
Поэты знают, за что им биться,Не чертите поэтам границ пунктир,Не ломайте спицы у колесницы,Летящей по творческому пути.
«Холуи и подхалимы…»
