Михаил Лермонтов - Демон
V редакция «Демона» впервые опубликована (по списку Булгакова) в Соч. под ред. Введенского, т. 2 (1891, стр. 63–74) и в Соч. под ред. Висковатова, т. 3 (1891, стр. 77–93).
Датируется 1833–1834 годами. В 1833 году Н. Ульянов получил булгаковский список поэмы, переданный им впоследствии А. А. Краевскому (см. Соч. под ред. Висковатова, т. 3, 1891, стр. 109). Хотя список Булгакова датирован позднее неизвестной рукой 1832 годом, однако в этом году Лермонтов, писавший роман «Вадим» и готовившийся сначала к переезду в Петербург, а затем к поступлению в Школу гвардейских подпрапорщиков, конечно, не имел возможности заниматься переработкой своей поэмы. Вероятнее всего, он переработал ее в начале 1833 года, когда вследствие перелома ноги больше двух месяцев пролежал дома. Авторизованный же список рукой А. П. Шан-Гирея, содержащий окончательную стадию работы Лермонтова над V редакцией поэмы, изготовлен не ранее 1834 года, так как Шан-Гирей приехал в Петербург и поселился у Е. А. Арсеньевой в начале этого года.
Стих «Грозой оторванный листок» повторяется потом в поэме «Мцыри».
Редакция VI
Демон
1838 года сентября 8 дня
Часть I-я
Печальный Демон, дух изгнанья,Летал над грешною землей,И лучших дней воспоминаньяПред ним теснилися толпой;Тех дней, когда в жилище светаБлистал он, чистый херувим;Когда бегущая кометаУлыбкой ласковой приветаЛюбила поменяться с ним;Когда сквозь вечные туманы,Познанья жадный, он следилКочующие караваныВ пространстве брошенных светил;Когда он верил и любил,Счастливый первенец творенья!Не знал ни страха, ни сомненья,И не грозил душе егоВеков бесплодных ряд унылый;И много, много – и всегоПрипомнить не имел он силы!
С тех пор отверженный блуждалВ пустыне мира без приюта.Вослед за веком век бежал,Как за минутою минута,Однообразной чередой.Ничтожной властвуя землей,Он сеял зло без наслажденья.Нигде искусству своемуОн не встречал сопротивленья —И зло наскучило ему!
И над вершинами КавказаИзгнанник рая пролетал:Под ним Казбек, как грань алмаза,Снегами вечными сиял;И, глубоко внизу чернея,Как трещина, жилище змея,Вился излучистый Дарьял;И Терек, прыгая, как львицаС косматой гривой на хребте,Ревел – и хищный зверь, и птица,Кружась в лазурной высоте,Глаголу вод его внимали;И золотые облакаИз южных стран, издалекаЕго на север провожали;И скалы тесною толпой,Таинственной дремоты полны,Над ним склонялись головой,Следя мелькающие волны;И башни замков на скалахСмотрели грозно сквозь туманы —У врат Кавказа на часахСторожевые великаны!И дик, и чуден был вокругВесь божий мир; но гордый духПрезрительным окинул окомТворенье бога своего,И на челе его высокомНе отразилось ничего.
И перед ним иной картиныКрасы живые расцвели;Роскошной Грузии долиныКовром раскинулись вдали.Счастливый, пышный край земли!Столпообразные раины,Звонко-бегущие ручьиПо дну из камней разноцветных,И кущи роз, где соловьиПоют красавиц, безответныхНа сладкий голос их любви;Чинар развесистые сени,Густым венчанные плющом;Ущелья, где палящим днемТаятся робкие олени;И блеск и жизнь и шум листов,Стозвучный говор голосов,Дыханье тысячи растений;И полдня сладострастный зной,И ароматною росойВсегда увлаженные ночи;И звезды яркие, как очи,Как взор грузинки молодой!Но, кроме зависти холодной,Природы блеск не возбудилВ груди изгнанника бесплоднойНи новых чувств, ни новых сил:И всё, что пред собой он видел,Он презирал иль ненавидел.
Высокий дом, широкий дворСедой Гудал себе построил;Трудов и слез он много стоилРабам, послушным с давних пор.С утра на скат соседних горОт стен его ложатся тени;В скале нарублены ступени,Они от башни угловойВедут к реке; по ним мелькая,Покрыта белою чадрόй,[9]Княжна Тамара молодаяК Арагве ходит за водой.
Всегда безмолвно на долиныГлядел с утеса мрачный дом:Но пир большой сегодня в нем,Звучит зурнá,[10] и льются вúны!Гудал сосватал дочь свою,На пир он созвал всю семью.На кровле, устланной коврами,Сидит невеста меж подруг.Средь игр и песен их досугПроходит; дальними горамиУж спрятан солнца полукруг.
И вот Тамара молодаяБерет свой бубен расписной;В ладони мерно ударяя,Запели все, – одной рукойКружа его над головой,Увлечена летучей пляской,Она забыла мир земной;Ее узорною повязкойИграет ветер; как волна,Нескромной думою полна,Грудь подымается высоко;Уста бледнеют и дрожат,И жадной страсти полон взгляд,Как страсть палящий и глубокой!Клянусь полночною звездой,Лучом заката и востока,Властитель Персии златойИ ни единый царь земнойНе целовал такого ока!Гарема брызжущий фонтанНи разу жаркою пороюСвоей алмазною росоюНе омывал подобный стан!Еще ничья рука земная,По милому челу блуждая,Таких волос не расплела;С тех пор, как мир лишен был рая,Клянусь, красавица такаяПод солнцем юга не цвела!..
В последний раз она плясала.Увы! заутра ожидалаЕе, наследницу Гудала,Свободы резвую дитя,Судьба печальная рабыни,Отчизна, чуждая поныне,И незнакомая семья.И часто грустное сомненьеТемнило светлые черты;Но были все ее движеньяТак стройны, полны выраженья,Так полны чудной простоты,Что если б враг небес и раяВ то время на нее взглянул,То, прежних братий вспоминая,Он отвернулся б и вздохнул.
И Демон видел… На мгновеньеНеизъяснимое волненьеВ себе почувствовал он вдруг;Немой души его пустынюНаполнил благодатный звук;И вновь постигнул он святынюЛюбви, добра и красоты!И долго сладостной картинойОн любовался; и мечтыО прошлом счастьи цепью длинной,Как будто за звездой звезда,Пред ним катилися тогда.Прикованный незримой силой,Он с новой думой стал знаком,В нем чувство вдруг заговорилоРодным, понятным языком.То был ли признак возрожденья?..Он подойти хотел – не мог!Забыть? – Забвенья не дал бог —Да он и не взял бы забвенья!
На брачный пир к закату дня,Измучив доброго коня,Спешил жених нетерпеливый;Арагвы светлой он счастливоДостиг зеленых берегов.Под тяжкой ношею даровЕдва, едва переступая,За ним верблюдов длинный рядДорогой тянется, мелькая:Их колокольчики звенят.Он сам, властитель Синодала,Ведет богатый караван;Ремнем затянут стройный стан,Оправа сабли и кинжалаБлестит на солнце; за спинойРужье с насечкой вырезной.Играет ветер рукавамиЕго чухи,[11] – кругом онаВся галуном обведена.Цветными вышито шелкамиЕго седло, узда с кистями.Под ним весь в мыле конь лихойБесценной масти золотой;Питомец резвый КарабахаПрядет ушьми и, полный страха,Храпя косится с крутизныНа пену скачущей волны.Опасен, узок путь прибрежный:Утесы с левой стороны,Направо глубь реки мятежной.Уж поздно. На вершине снежнойРумянец гаснет; встал туман;Прибавил шагу караван.
И вот часовня на дороге…Тут с давних лет почиет в богеКакой-то князь, теперь святой,Убитый мстительной рукой.С тех пор на праздник иль на битву,Куда бы путник ни спешил,Всегда усердную молитвуОн у часовни приносил,И та молитва сберегалаОт мусульманского кинжала;Но презрел молодой женихОбычай прадедов своих;Его коварною мечтоюЛукавый Демон возмущал;Он, в мыслях, под ночною тьмоюУста невесты целовал!Вдруг впереди мелькнули двое,И больше – выстрел! Что такое?Привстав на звонких стременах,Надвинув нá брови папах,[12]Отважный князь не молвил слова;В руке сверкнул турецкий ствол,Нагайка щелк! и как орелОн кинулся… и выстрел снова!И дикий крик, и стон глухойПромчался в тишине долины!Недолго продолжался бой,Бежали робкие грузины.
И стихло всё. Теснясь толпой,Верблюды с ужасом смотрелиНа трупы всадников: поройИх колокольчики звенели.Разграблен пышный караван,И над телами христианЧертит круги ночная птица.Не ждет их мирная гробницаПод слоем монастырских плит,Где прах отцов их был зарыт.Не придут сестры с матерями,Покрыты белыми чадрами,С тоской, рыданьем и мольбамиНа гроб их из далеких мест!Зато усердною рукоюЗдесь у дороги над скалоюНа память водрузится крест,И плющ, разросшийся весною,Его, ласкаясь, обовьетСвоею сеткой изумрудной;И, своротив с дороги трудной,Порой усталый пешеходПод божьей тенью отдохнет.
Несется конь быстрее лани,Храпит и рвется будто к брани,То вдруг осадит на скаку,Прислушается к ветерку,Широко ноздри раздувая,То, разом в землю ударяяШипами звонкими копыт,Взмахнув растрепанною гривой,Вперед без памяти летит.На нем есть всадник молчаливый:Он бьется на седле порой,Припав на гриву головой.Уж он не правит поводами,Задвинул ноги в стремена,И кровь широкими струямиНа чепраке его видна.Скакун надежный господинаИз боя вынес как стрела,Но злая пуля осетинаЕго во мраке догнала.
В семье Гудала плач и стоны,Толпится на дворе народ:Чей конь примчался запаленный?Кто бледный всадник у ворот?Недолго жениха младого,Невеста, взор твой ожидал.Сдержал он княжеское слово,На брачный пир он прискакал;Увы! Но никогда уж сноваНе сядет на коня лихого.
На беззаботную семью,Как гром, слетела божья кара!Упала на постель свою,Рыдает бедная Тамара;Слеза катится за слезой,Грудь высоко и трудно дышит;И вот она как будто слышитВолшебный голос над собой:
«Не плачь, дитя! не плачь напрасно!Твоя слеза на труп безгласныйЖивой росой не упадет;Она лишь взор туманит ясный,Ланиты девственные жжет.Он далеко; он не узнает,Не оценит тоски твоей;Небесный свет теперь ласкаетБесплотный взор его очей;Он слышит райские напевы…Что жизни мелочные сныИ стон и слезы бедной девыДля гостя райской стороны?Нет, жребий смертного творенья,Поверь мне, ангел мой земной,Не стоит одного мгновеньяТвоей печали дорогой.
«На воздушном океане,Без руля и без ветрил,Тихо плавают в туманеХоры стройные светил;Средь полей необозримыхВ небе ходят без следаОблаков неуловимыхВолокнистые стада;Час разлуки, час свиданья —Им ни радость, ни печаль;Им в грядущем нет желаньяИ прошедшего не жаль.В день томительный несчастьяТы об них лишь вспомяни;Будь к земному без участьяИ беспечна, как они.
«Лишь только ночь своим покровомДолины ваши осенит,Лишь только мир, волшебным словомЗавороженный, замолчит,Лишь только ветер над скалоюУвядшей шевельнет травою,И птичка, спрятанная в ней,Порхнет во мраке веселей,И под лозою виноградной,Росу небес глотая жадно,Цветок распустится ночной,Лишь только месяц золотойИз-за горы тихонько встанетИ на тебя украдкой взглянет,К тебе я стану прилетать!Гостить я буду до денницыИ на шелковые ресницыСны золотые навевать…»
Слова умолкли. В отдаленьеВослед за звуком умер звук.Она, вскочив, глядит вокруг;Невыразимое смятеньеВ ее груди: печаль, испуг,Восторга пыл – ничто в сравненье!Все чувства в ней кипели вдруг,Душа рвала свои оковы,Огонь по жилам пробегал,И этот голос чудно-новый,Ей мнилось, всё еще звучал.И перед утром сон желанныйГлаза усталые смежил,Но мысль ее он возмутилМечтой пророческой и странной.Пришлец туманный и немой,Красой блистая неземной,К ее склонился изголовью;И взор его с такой любовью,Так грустно на нее смотрел,Как будто он об ней жалел.То не был ангел небожитель,Ее божественный хранитель:Венец из радужных лучейНе украшал его кудрей.То не был ада дух ужасный,Порочный мученик – о нет!Он был похож на вечер ясный —Ни день, ни ночь, – ни мрак, ни свет!
Часть II-я
