Чтоб человек не вымер на земле… - Сергей Владимирович Киреев
И возбудил рецепторы в зрачке.
Свидетели — большие балаболы,
Но не всегда. Я, хоть и подустал,
Но мысленно увидел протоколы,
Которые я сам же и писал.
Ушастый тот, что бегал, словно лошадь,
И, как факир, на фоне пьяных рыл
Удава умудрился облапошить,
Немного странно как-то говорил.
Когда он, сука, вламывался в хату
И потерпевшим ствол совал под нос,
Глумясь ещё при этом мрачновато,
Ни разу звука «эр» не произнёс!
Про это вот меня и осенило,
Я даже на Ньютона стал похож,
Мне прямо дух на время захватило!
Читатель, ты сейчас меня поймёшь.
А ну, давай без лишних заморочек
Пропой-ка ты куплет, найди пример,
Чтоб там, внутри тобою спетых строчек,
Не встретилась ни разу буква «эр»!
«Ребята! есть примета! Он картавый!
Чтоб самого себя не засветить,
Он фразы крутит-вертит, как суставы,
Он избегает «эр» произносить!
Нам кое-что теперь уже известно!»
И уцелевший старый большевик,
Отец Клеща, сказал мне: «Интересно!
Немного я к такому не привык».
Он комара расплющил на колене,
Сто грамм махнул и крякнул: «Ну и жуть!
Картавый? В кепке? Значит, это Ленин?
Ты нам на это хочешь намекнуть?»
«Конечно, нет, пока ещё в уме я,
Но по учётам Ленина пробил.
Он алиби железное имеет.
Он в Мавзолее в это время был».
Но, хоть копнуть поглубже и не прочь мы,
Он фигурантом наших картотек
Не разу не был. Он, я знаю точно,
Совсем других масштабов человек.
Он на своё собранье сочинений
Потратил целый пуд одних чернил.
Да и вообще, вожди — вне подозрений,
Я это дело чётко уяснил.
Пока я щекотал кленовой веткой
Приблудную козявку на песке,
А Клещ комод чинил и табуретку,
Удав сидел в сторонке на пеньке.
Крутя сосредоточенно башкою,
Он весь свой ум искусству отдавал –
Карандашом, чтоб нервы успокоить,
Какую-то зверушку рисовал.
Психолог так велел. И вот поди-ка,
Зверушка новый облик обрела, –
Такая, прямо скажем, закавыка,
Чудны́е, если вдуматься, дела!
Портрет готов. Сработала затея.
Наука, как всегда, на высоте:
Лицо того ушастого злодея
Там ясно проступило на холсте:
Железный зуб торчит в широкой пасти,
На шее шрам, в кармане чёрный ствол,
Наколка в виде шпаги на запястье –
Вот это всё Удав воспроизвёл.
Он матюгнулся так витиевато,
Что захотелось даже записать,
И пояснил: «Мозги у нас, ребята,
Умеют впрок все факты запасать.
Пока я мазал холст, то я, вообще-то,
Был как во сне, без признаков ума.
Преступника особые приметы
Рука моя припомнила сама.
С приметами-то всё повеселее
У нас теперь покатятся дела,
Мы вам покажем, урки и злодеи,
Куда вас ваша тропка завела!»
«Мы, как крапиву, срежем их и скосим, –
Удав, вращая вилкой, произнёс, –
Нам можно на Петровку, тридцать восемь
Уже давать осмысленный запрос!
У них свои невидимые нити.
Я знаю, что ушастых там не счесть,
Но, если он судим, то — извините!
Набор примет покажет, кто он есть!
Они работу сделают исправно,
Нам этот чудик нужен позарез,
Возможно, среди них он самый главный,
Какой-нибудь король там или ферзь!»
Птенец на ветке глотку драл протяжно.
Удав ему тихонечко подпел.
Ему, Удаву, крайне было важно,
Что наконец-то фарт нам подоспел,
И что по ходу дружеской пирушки
Он ощутил себя на высоте
В процессе трансформации зверушки
В ушастого злодея на холсте.
Не то, чтоб мы Вселенную открыли
Из головы на кончике пера,
Скорее, что-то вроде звёздной пыли,
Стереть уже которую пора.
Всё получилось так, как мы хотели.
Психолог-то, выходит, не дурак!
И пусть мы не дошли до главной цели,
А сделали всего лишь первый шаг,
Мы к ней сумели новые ступени
На деле прорубить, не на словах,
У нас по ходу наших упражнений
Спружинило чего-то в головах.
И мы внутри себя преобразились,
А это значит, есть куда расти,
Мы снова жить и верить научились,
Мы всех порвём, кто встанет на пути!
Они ещё отведают баланды,
Которая особенно вкусна
Вдали от дома. Участь этой банды
Однажды будет нами решена!
И старый большевик, нахмурив брови,
Махнув стакан, печален всё же был.
В НКВД служивший при Ежове,
Он нас сейчас немного пожурил:
«Врага найти и тюкнуть — дело чести!
Эх, любит же сегодня молодёжь
Проблемы создавать на ровном месте,
Когда злодея с ходу не найдёшь.
Да, есть такое — кто-то сеет, пашет,
А кто-то чинит важный агрегат.
И что с того? В стране огромной нашей
Уже никто ни в чём не виноват?
Какой-то ваш подходец мутноватый –
Вот взять да чикнуть ихнего ферзя!
Вы всё же волокитчики, ребята,
С преступностью миндальничать нельзя!»
«Так нету же его, сбежал, паскуда!» –
Володька (он был с нами) подсказал,
Что некого валить ещё покуда,
Но большевик рукой лишь помахал:
«Нет, вы, ей-Богу, братцы, безнадёжны,
Я это вижу, все до одного,
Талдычишь вам, талдычишь, сколько можно?
Ну, да, сбежал, я знаю, и чего?
Короче, ваше дело молодое,
Сырые вы ещё тут все пока.
За вас! Чтоб вы задание любое
Умели выполнять наверняка!»
Он рюмку с лимончеллой опрокинул,
Закрыл глаза: «Эх, молодость моя!
Эх, были времена!», и шишку кинул
В летящего куда-то воробья,
Мол, мы-то здесь, на стрёме и на страже,
Чтоб в ясном небе гладь была и тишь.
Счастливого полёта! жизнь покажет,
Куда ты там в итоге долетишь!
Мы суп себе сварили макаронный
И, Витькин оприходовав ликёр,
Смотрели в небо умиротворённо
Под тихий мой гитарный перебор.
Лишь большевик, настойчиво и бойко
Себя перебивая самого,
Ворчал, что с этой вашей перестройкой
Уж и не чикнешь толком никого.
В нас напоследок дождь клыки свои вонзал.
«Нет, всё не зря, — нам у калитки Клещ сказал, –
Да мне об этом даже спорить неохота,
Пусть лёд не тронулся у нас ещё пока,
А только треснул. Я скажу наверняка,
Что дело вскорости дойдёт до ледохода!»
Девятая глава
Дошло очень быстро. Я даже
Сперва не поверил глазам,
Как будто стоящий на страже
Наш ангел врубил по «газам».
Он нас сторожит, я так понял,
Чтоб нам не свалиться с копыт,
Когда мы несёмся, как кони,
И кровь в наших жилах кипит!
Он рядом,
