Вадим Пугач - Антропный принцип
Крольчиха
Я пребывал в задумчивости тихойИ с недопитой рюмкою в рукеПытался заговаривать с крольчихойНа общем для обоих языкеО том, что мы сегодня хоронилиТоварища, но это не беда,О том, что гроб едва не уронили,Табличку навинтили не туда;Священник не тянул на златоуста,Невнятно мямлил, будто все равно,Напоминая чем-то «пусто-пусто» —Костяшку из набора домино.На теплой кухне мы не пали духом,Веселье шло за нами по пятам,И я, крольчиху почесав за ухом,Все говорил о том, что было там, —Там было сыро, холодно, осклизло,Но в норме, как на кладбище.А здесьКрольчиха кость куриную разгрызла —И дрогнул мир, и накренился весь.И так всегда: воспринимая знаки,Мы осознать иное норовим;Так Ходасевич доверял макаке,Так Пушкина морочил серафим;И то-то озаренье подрезает,Как киллер при кинжале и плаще,Когда крольчиха с костью потрясает,А смерть не замечаешь вообще.
В постели с Прокрустом. Поэма
Глава 1
Представьте: река и долина. И вотВ долине, травою богатой,Пасется солидный, порядочный скот,Откормленный, крупный, рогатый.
Роскошная зелень. Съедая пучок,Блаженствует сказочный белый бычок,Готовит копыта к галопуИ ищет глазами Европу.
Жена волоокая делает «хруп»,И сочно лоснится породистый круп,Но больше мне нравишься ты, оСтрадальчески нежная Ио.
На том же лугу, бородат и суров,В немейской дубленке детинаНогтем соскребает с несчастных коровТавро «Гериона и сына».
Быки, на которых работал Язон,Беззлобно теперь удобряют газон,В ноздрях же чудовища с КритаУлыбка веселая скрыта.
Вот кто-то изящно прилег у ключаПод сению мирта и лавра,И мы узнаем этот очерк плечаИ детский оскал Минотавра.
Пускай Аполлон призывает к суду,И дует нахальный мальчишка в дуду,Никто из богов не спасется,А скот и поныне пасется.
Чем круче ступени культурных витков,Тем больше опасность распада,Паси свое стадо во веки веков,Простушка пастушка Эллада.
Глава 2
Мой талант, зарытый в глину,Вырой, Муза, в тишине.Песню Греции козлинуСпой, красавица, при мне.
Нет трагедий. ПовестушкаНа поверхности стола.Расскажи мне, как пастушкаВ этой Греции жила
То с сатиром, то с Парисом,То с Иваном, то с Петром,И под каждым кипарисомБыл готовый траходром.
Что Медея или Федра,Что мучения и страсть!Отдавала тело щедро,Было б только, где упасть.
Отвращения до дрожиНе питая ни к кому,Как-то плюхнулась на ложеК негодяю одному.
И не свято, да не пусто,Это ложе над ручьемРаскладушкою ПрокрустаДля удобства наречем.
Глава 3
То ли ухмыляюсь, то ли морщусь,Злыми ощущеньями разъят.Две оливы с видом заговорщицВетками качают и грозят.
Сквозь эфир колеблются Плеяды,Темноте звезды не перемочь.Тело серебристое наядыИз воды выплескивает ночь.
Вот она приблизилась к каштану,Выжимая светлую копну.Я ее когда-нибудь достану,На лежанке каменной распну.
Преступленья дерзостные множа,Людям я навряд ли угодил,Ибо с окровавленного ложаНи один живым не уходил.
Ибо дело милое злодею —Запустить рычаг и шестерни,Ибо в целой Греции владеюЭталоном я, а не они.
Это ложе – черная каверна,Каверзный источник укоризн,Идеал означивший неверноХриплый паразит анахронизм.
Но пока линяем и стареем,Совершая полный оборот,Где-то между ямбом и хореемЦелая вселенная живет.
Держат в подчинении и страхеУниверситетских сухарейЗлобный ямб, бронхитный амфибрахий,Похоронный плакальщик хорей.
Чувство меры исключает хаос,Отсекая лишние финты.Что ж, в тебе нисколько не нуждаясь,Не хочу подкручивать винты?
То ли мысль пробрезжила иная,То ли ночь забалтывает гнев,Маслянистый сок перегоняяВ сердцевинном сумраке дерев.
Глава 4
Никнут цветы, зефир с Бореем играют в прятки,Губы деметры принимают форму следов героя.Ручей, изменяя русло, следует его шагу,Уловляет черты полубога,Хочет носить их, как знамя.
Здравствуй, Тезей!Безмятежна юность твоя, повелитель.Чаша с ядом,Похищенная Ариадна,Черный парус,Гнев богов,Плененье в Аиде,Интриги безумной ФедрыИ, наконец, изгнанье
Еще тебя не коснулись.Еще за плечамиПоходный гиматий,Дубовая роща,Три-четыре убийства.
Шествуй, Тезей,Посыпая аттической сольюРаны поверженных недругов,Воздвигая трофеи, как верстовые столбы,Переваривая на ходу куски кроммионской свинины.
Чувствуй, Тезей,В чаще таится противник,Злобно темнеют зрачки в желтых ободьях белков.
Глава 5
Не запад сошелся с востоком,Не в пропасть обрушилась высь,Когда в поединке жестокомСвобода и мера сошлись.
Трещат и ломаются сучья,Когда нагнетают разгарПрокрустова хватка паучьяИ тяжкий тезеев удар.
А наша пастушка зашла заСтоявшие рядом дубыИ в оба распахнутых глазаСледила за ходом борьбы.
И так рассуждала: «ОднакоВсе в толк не берется никак,К чему эта глупая дракаОтчаянных двух забияк,
И взглядов озлобленных вылуп,И в ярости сломанный сук?Отлично меж ними делила бЯ тело свое и досуг».
А бой продолжался. Вдомек лиЕй было, зачем шалуныВ кровавом побоище моклиПод зябкою плешью луны?
И, этим разогнаны танцем,К утру расступились кусты.Окрысился месяц. БагрянцемВзметнулись у Эос персты.
Враги, не дождавшись удачи,Спустились умыться к ручью,И первую партию в матчеОни завершили вничью.
Глава 6
Открывали бочонок сардинок,Воздавали говядине честь,Продолжали лихой поединок,Но уже от глагола «поесть».
Наполняли нектаром кратеры,Дабы жаждой себя не терзать,И, шурша языками, пантерыПриходили их раны лизать.
И уже доедалась буханка,И стоял полупьяный галдеж,И уже не пастушка – вакханкаВместо тирса хваталась за нож.
На щеках проступившая алостьОтражалась в ноже, как софит,И она, как дитя, удивлялась,Отчего он плющом не увит.
День расплавился в вечер нетрезвыйИ туманом осел в головах.Применение бронзовых лезвийЗаменил договор на словах,
Мол, теперь уже драться негоже,Но и жить невозможно двоим,Так пускай же прокрустово ложеИх судом рассуждает своим.
Да вершится желаемый суд отДел закатных до утренних дел,Да бесстрастно измерены будутРоковые параметры тел.
И они, распростившись с весельем,Распластали на ложе тела,А пастушка, ведомая хмелем,В аккурат между ними легла.
Глава 7
Всю ночь был сумасшедший звездопад,Рычали звери, проносились совы,И просверки небесных эскападКазались то белесы, то пунцовы.
Во времени, как чернота в дыре,Цвел лабиринт на полную катушку,А полубог на каменном одреГеройски обрабатывал пастушку.
Кишела жизнь во всей своей красе,Природа нарастала, как короста.И рос Прокруст, испытывая всеМучения избыточного роста.
Он вырастал из всех размеров, онРос так, как это делается в детстве,И, упираясь в прежний эталон,Дробил свой мир привычных соответствий.
…Когда дуэт обнявшихся во снеЯвлял собой приятную картинку,Уже была и кровь на простыне,И голова, впечатанная в спинку.1993
Примечания
1
«Горные слоны» – имеются в виду даманы
2
Байот – на иврите «проблемы».
3
Мезуза – молитва, записанная на пергаменте и прикрепленная в футляре к дверному косяку.
