Эмиль Верхарн - Стихи
Перевод Ф. Венцель
Песня безумного
Во тьму могил, упав лицом на землю,Напрасно не кричи:Никто из тех, кто в них почил,Твоим стенаньям горестным не внемлет.
Мертвы, мертвы они,И там, где некогда их плуг возделал поле,Теперь везде лишь мертвецы одниГниют и тлеют, и не встанут болеОни.
В те дни,Когда над городом царили села,Под игом рабства долуСклоняли все покорно лбы и спины,Не зная, что года придут,Когда закат сожмутРуками мощными и злобными машины.
Во тьму могил, упав лицом на землюНапрасно не кричи:Все те, кто в них когда-то опочил,Давно мертвы, и напитали землюОни.
Перевод Ю. Корнеева
Мор
Смерть себе спросила кровиЗдесь, в трактире «Трех гробов»
Смерть уходит, на прилавкеБросив черный золотой.Кто попросит о прибавке?
«Вам на траур и на свечи!» —Вышла, бросив золотой.
Смерть пошла, качая свечи,Тихим шагом старикаПоискать духовника.
Вот кюре понес причастье,Рядом — мальчик со звонком— Слишком поздно! —В дом,Где уже царит несчастье,Где уже закрыты окна.Смерть себе спросила кровиИ теперь пьяна!
«Матушка Смерть! Пощади, пощади!Пей свой стакан не до дна!Матушка Смерть! Погляди, погляди!Наша мольба на ладонке видна!Матери мы, деревенские тетки,Как бесконечные четки,Тянемся мы, без надежд бормоча,В рваных платках, костылями стуча.И отражаются в старческом взореГоды и горе.Мы — снедь для могильных червей,Цель для косы твоей!»
Полно вам, старухи!Смерть— пьяна.Капли крови, как вина,Ей забрызгали колет,Покрывающий скелет.Пьяные на просьбы глухи.Голова ее качается,На плечах как шар катается.Даром денег Смерть не бросит,Что-нибудь за деньги спроситЗдесь, в трактире «Трех гробов»,С бедняков.
«Матушка Смерть! Это мы, ветераны(Много нас, много! Болят наши раны!),Черные пни на просеке лесной,Где ты гуляла когда-то с войной!Знаем друг друга мы. В дыме и гулеТы нам была и видна и слышна:Ты перед нами несла знамена,Ядра катала и сыпала пули.Гордая, строгая, виделась тыНа кругозоре гудящей мечты,Быстро вставала на бой барабанов,Первая в битву бросалась вперед…Матушка Смерть! Наша слава! Оплот!Выслушай нас, стариков ветеранов:Нас огляди, сыновей не губя, —Где малышам постоять за себя!»
Полно вам болтать без толку!Разойдитесь втихомолку!Что ей старый ваш костыль!Смерть пьяна; сидит, качается,Голова ее катается.Как в дорожных рвах бутыль.Ей катать бы бочки кровиПо полям зеленой нови!Посидев у вас в трактире,Погулять желает в мире,Посреди людских племен,Под случайностью знамен!
«Матушка Смерть! Это я, богородицаВидишь, в короне своей золотойЯ на коленях стою пред тобой.Я из часовни, с горы, богородица.Вышла тебя попросить за село.Тысячи лет уж прошло,Как в мою душу скорбящую,Перед крестом предстоящую,Горе, как меч беспощадный, вошло.Матушка Смерть, это я, богородица.Жителям здешним дала я обетИх защищать в дни несчастья и бед…Вот и тебя умолять мне приходится…»
Матерь божья! И на словеБлагодарны мы тебе.Только Смерть — как не в себе,Снова хочет крови!В отуманенном сознаньеУ нее одно желанье…Смерть пьяна!Тихих просьб она не слышит!Надоели ейРуки матерей!Смерть пьяна и злобой дышит.Злость ее несется вскачь,Словно мяч,Через мост,Из деревни на погост.
«Смерть! Это я, Иисус и твой царь!Создал я сам тебя, древнюю, встарь,Чтоб исполнялся законВещей и времен.Мои пригвожденные рукиБлагословили последние муки.
Смерть! Я был мертв и воскрес.Я — манна с небес.На землю сошел я смиренноВернуть заблудших овец.Я — твой царь и отец,Я — мир вселенной!»
Череп к огню наклоня,Смерть сидит у огня,Пьет за стаканом стакан и качается,Полузакрыв глаза,Улыбается.
У господа — гром, а у Смерти — коса!
Хочет кто пить, так садись перед ней —Всех угостит из бутылки своей,Сколько вздумаешь пей,Лишь не проси за детей, за внучат!Каждый пьет на свой лад.
И Смерть пила, пила, пила;Христос ушел — она не встала,Подобной дерзостью немалоСмущая жителей села.Но дни и дни, опять и вновь(Как будто позабыв о мире),Сидела Смерть у них в трактиреИ в долг пила без счета кровь.
Потом, однажды утром, встала,Худую клячу оседлала;Ей на спину мешок взвалив,Поехала в раздолье нив.
И к ней из каждой деревушкиСпешили матери-старушки,Несли ей хлеба и вина,Чтоб здесь не зажилась она;Несли ей хлеба и свинины,Большие с грушами корзины,А дети роем — весь приход —Несли ей мед.
Смерть странствовала много, много,По всем дорогам,Уже без гнева и не строгоОглядывая всех: онаБыла пьяна.
На ней был рыжий плащ убогийС блестящей пряжкой на отлет,И с перьями колпак двурогий,И сапоги, как для болот.Ее заезженная кляча,По грязным рытвинам маяча,Тащилась медленно вперед.И толпы шли за ней в тревоге,Следя, как медлит на дорогеХмельной и дремлющий костяк,Ведущий к далям без зазреньяСвой темный ужас. Но не всякМог слышать терпкий запах тленьяИ видеть, как под платьем ейВпивался, в сердце рой червей.
Перевод В. Брюсова
Исход
Взяв кошек, взяв худых собак, —Бог весть куда, за шагом шаг,—Во тьму по выбитой дорогеНарод из этих мест спешит,Туманом пьян, бурьяном сыт.
Народ, как скопище бродяг,Сегодня видит пред собойЛишь бесконечность выбитой дороги.
У каждого на жерди белойПлаток с каемкой голубой,Узлом завязанный платок, —Рука устала, онемела,—У каждого большой платок,А в нем — надежды лоскуток.
Народ из этих мест бредетДорогой в никуда, вперед.Стоит харчевня на пути;Сегодня к ней не подойти:Под сводом крыши водят мышиИ крысы хоровод.
Харчевню лихорадка бьет.Прогнили балки потолка,Крыльцо и стены плесень съела,И на ветру окостенелаОслизлой вывески рука.
Народ здесь робок и пуглив:Крестом несчастье осенив,Идет он в путь, дрожа.Его душа давно остыла:В ней головни чадят уныло,Кресты из головней.
В бескрайней тишине на выбитой дорогеКолоколов далекий отголосокВсе громче, все слышней:
То кличут одинокие мадонны,Как птицы позабытые, — печальноИ монотонно.
Народ здесь робок и пуглив:Ведь нет ни свечек, ни сердечекПред статуями возле нив;Лишь иногда в немые ниши —Все реже, медленней и тише —Ложатся-розы и венки.
Народ из этих мест боится мглы полей,И мертвой птицы у дверей,И в озере луны двурогой…Народ из этих мест пугается людей!
Народ из этих мест топорен,Тяжеловесен, не проворенИ волей слаб, хотя упрям.Живет он мелочно и скупоИ пересчитывает тупоСвою нужду по медякам.
Как четки, протянулись годы;От непогоды гибли всходы;Под яростным нажимом рукПахал одни лишь камни плуг;Народ зубами и ногтями на клочья землю рвал.
Взяв кошек, взяв худых собак,Взяв птиц, нахохлившихся в клетках,С нуждой соразмеряя шаг,Чтоб рыться, не кривясь, в объедках,Покинув кров и край родной,Усталой, медленной толпойНарод из этих мест бредетДорогой в никуда, во тьму, вперед.Визжит и воет, ковыляя,Держась за юбки матерей,Орава грязная детей;Не отрываясь и моргая,Глядят беззвучно старикиНа свой клочок земли любимой,Которую глодали зимы,И засухи, и сорняки;Шагают парни по дороге,Как плети руки, тяжки ноги,Нет мужества и даже нетПорыва к счастью давних лет,Нет сил, чтобы ускорить шаг,И сжать себя в тугой кулак,И выпрямиться для борьбыС угрюмой яростью судьбы.
Полей и пажитей народСполна узнал несчастья гнет.
Под градом, ливнем, снегопадомТележки катятся вперед,Размазывая день-деньскойХребет разбитой мостовой.Одни — как хрупкие скелеты;На их оглоблях амулетыДрожат и дребезжат;Другие жалобно визжат,Как заржавелых ведер дужки;На третьих — фонари и побрякушки;Четвертые же длинноносы,Как древние суда, а их колеса,Где знаки зодиака уцелели,Как будто целый мир везут к незримой цели.
За шагом шаг колеблют свой костякУсталые, больные клячи;Возница вертится и чуть не плачет,Похож на мельницу, которую с умаСвела ночная тьма, —Потом он наудачуШвыряет камнем в небо, где маячит,Как туча, воронье судьбы незрячей.
Народ из этих местНесчастен — и несет свой крест.
По глине, по пескам, минуя реки, рощи,Замучены, понуры, тощи,Бредут стада.Их тоже вывела бог весть кудаТугая плеть неурожая.О камни спотыкаются бараны,Быки ревут — к ним смерть плывет через туманы, —Коровы тащатся, водянкой налитые,Соски их вялы, как мешки пустые,К бокам ослов, изъеденных паршою,Раскинув руки, смерть приникла головою.
Из этих мест народ и скотБредет дорогой старой,Которая в ночи ведетВокруг земного шара.Бредет народ со всех сторонСквозь сумрак судеб и времен.Вдоль нив, лугов, селений нищих,Спокойно спит лишь на кладбищах,Спускается из лога в логПо петлям траурных дорог,Зимою, осенью, весной,Не ведающей сна толпой,Из никуда и в никуда.
А между тем вдали,Где дымный небосвод спустился до земли,Там, величавый как Фавор[13],Днем серый, вечером багровый как костер,Далеко щупальца присоски простирая,Людей равнин маня и опьяняя,Одетый в мрамор, в гипс, и в сталь, и в копоть, и в мазут, —Встал город-спрут.
Перевод Э. Линецкой
