Белла Ахмадулина - Сборник стихов
Прощание с Крымом
Перед тем, как ступить на балкон,я велю тебе, богово чудо:пребывай в отчужденье благом!Не ищи моего пересуда.
Не вперяй в меня рай голубой,постыдись этой детской уловки.Я-то знаю твой кроткий разбой,добывающий слово из глотки.
Мне случалось с тобой говорить,проболтавшийся баловень пыток,смертным выдохом ран горловыхя тебе поставляла эпитет.
Но довольно! Всесветлый объемне таращь и предайся блаженству.Хватит рыскать в рассудке моемпохвалы твоему совершенству.
Не упорствуй, не шарь в пустоте,выпит мед из таинственных амфор.И по чину ль твоей красотепримерять украшенье метафор?
Знает тот, кто в семь дней сотворилсемицветие белого света,как голодным тщеславьем твоимклянчишь ты подаяний поэта?
Прогоняю, стращаю, кляну,выхожу на балкон. Озираюсь.Вижу дерево, море, луну,их беспамятство и безымянность.
Плачу, бедствую, гибну почти,говорю: о, даруй мне пощаду, —погуби меня, только прости!И откуда-то слышу: — Прощаю…
* * *
Мне вспоминать сподручней, чем иметь.Когда сей миг и прошлое мгновеньесоединятся, будто медь и медь,их общий звук и есть стихотворенье.
Как я люблю минувшую весну,и дом, и сад, чья сильная природатрудом горы держалась на весуповерх земли, но ниже небосвода.
Люблю сейчас, но, подлежа весне,я ощущала только страх и вялостьк объему моря, что в ночном окнемерещилось и подразумевалось.
Когда сходились море и луна,студил затылок холодок мгновенный,как будто я, превысив чин ума,посмела фамильярничать с вселенной.
В суть вечности заглядывал балкон —не слишком ли? Но оставалась радость,что, возымев во времени быломдень нынешний, — за все я отыграюсь.
Не наглость ли — при море и лунеих расточать и обмирать от чувства:они живут воочью, как вчернеи набело, навек во мне очнутся.
Что происходит между тем и теммгновеньями? Как долго длится это —в душе крепчает и взрослеет теньоброненного в глушь веков предмета.
Не в этом ли разгадка ремесла,чьи правила: смертельный страх и доблесть, —блеск бытия изжить, спалить дотлаи выгадать его бессмертный отблеск?
Воспоминание о Ялте
В тот день случился праздник на земле.Для ликованья все ушли из дома,оставив мне два фонаря во мглепо сторонам глухого водоема.
Еще и тем был сон воды храним,что, намертво рожден из алебастра,над ним то ль нетопырь, то ль херувимулыбкой слабоумной улыбался.
Мы были с ним недальняя родня —среди насмешек и неодобреньяон нежно передразнивал менязначеньем губ и тщетностью паренья.
Внизу, в порту, в ту пору и всегда,неизлечимо и неугасимопульсировала бледная звезда,чтоб звать суда и пропускать их мимо.
Любовью жегся и любви училвид полночи. Я заново дивиласьнеистовству, с которым на мужчини женщин человечество делилось.
И в час, когда луна во всей красетак припекала, что зрачок слезился,мне так хотелось быть живой, как все,иль вовсе мертвой, как дитя из гипса.
В удобном сходстве с прочими людьмине сводничать чернилам и бумаге,а над великим пустяком любвибесхитростно расплакаться в овраге.
Так я сидела — при звезде в окне,при скорбной лампе, при цветке в стакане.И безутешно ластилось ко мнепричастий шелестящих пресмыканье.
Семья и быт
Сперва дитя явилось из потемок небытия.В наш узкий круг щенокбыл приглашен для счастья.А котенокне столько зван был, сколько одинок.
С небес в окно упал птенец воскресший.В миг волшебства сама зажглась свеча:к нам шел сверчок, влача нежнейший скрежет,словно возок с пожитками сверчка.
Так ширился наш круг непостижимый.Все ль в сборе мы? Не думаю. Едва ль.Где ты, грядущий новичок родимый?Верти крылами! Убыстряй педаль!
Покуда вещи движутся в квартирыпо лестнице — мы отойдем и ждем.Но все ж и мы не так наги и сиры,чтоб славной вещью не разжился дом.
Останься с нами, кто-нибудь, вошедший!Ты сам увидишь, как по вечераммы возжигаем наш фонарь волшебный.О смех! О лай! О скрип! О тарарам!
Старейшина в беспечном хороводе.вполне бесстрашном, если я жива,проговорюсь моей ночной свободе,как мне страшна забота старшинства.
Куда уйти? Уйду лицом в ладони.Стареет пес. Сиротствует тетрадь.И лишь дитя, все больше молодое,все больше хочет жить и сострадать.
Давно уже в ангине, только ожилот жара лоб, так тихо, что почти —подумало, дитя сказало: — Ежик,прости меня, за все меня прости.
И впрямь — прости, любая жизнь живая!Твою, в упор глядящую звездуне подведу: смертельно убывая,вернусь, опомнюсь, буду, превзойду.
Витает, вырастая, наша стая,блистая правом жить и ликовать,блаженность и блаженство сочетая,и все это приняв за благодать.
Сверчок и птица остаются дома.Дитя, собака, бледный кот и яидем во двор и там непревзойденносвершаем трюк на ярмарке житья.
Вкривь обходящим лужи и канавы,несущим мысль про хлеб и молоко,что нам пустей, что смехотворней славы?Меж тем она дается нам легко.
Когда сентябрь, тепло, и воздух хлипок,и все бегут с учений и работ,нас осыпает золото улыбоку станции метро «Аэропорт».
Описание ночи
Глубокий плюш казенного Эдема,развязный грешник, я взяла себеи хищно и неопытно владелауглом стола и лампой на столе.
На каторге таинственного делао вечности радел петух в селе,и, пристальная, как монгол в седле,всю эту ночь я за столом сидела.
Всю ночь в природе длился плач раздорамежду луной и душами зверей,впадали в длинный воздух коридора,исторгнутые множеством дверей,течения полуночного вздора,что спит в умах людей и словарей,и пререкались дактиль и хорей —кто домовой и правит бредом дома.
Всяк спящий в доме был чему-то автор,но ослабел для совершенья сна,из глуби лбов, как из отверстых амфор,рассеивалась спертость ремесла.Обожествляла влюбчивость метафорпростых вещей невзрачные тела.И постояльца прежнего звалаего тоска, дичавшая за шкафом.
В чем важный смысл чудовищной затеи:вникать в значенье света на столе,участвовать, словно в насущном деле,в судьбе светил, играющих в окне,и выдержать такую силу в теле,что тень его внушила шрам стене!Не знаю. Но еще зачтется мнебесславный подвиг сотворенья тени.
Описание комнаты
Ты, населивший мглу вселенной,то явно видный, то едва,огонь невнятный и нетленныйматерии иль божества,ты — ангелы или природа,спасение или напасть,что ты ни есть, твоя свобода,твоя торжественная власть.Не благодать твою, не почесть,судьба земли, оставь за мнойлишь этой комнаты непрочность,ничтожную в судьбе земной.Зачем с разбега бесприютствавлюбилась я в ее чертывсем разумом-де безрассудства,всем зрением-де слепоты!Кровать, два стула ненадежных,свет лампы, сумерки, графин,и вид на изгородь продолженкрасой невидимых равнин.Творилась в этих бедных стенах,оставшись тайною моей,печаль пустых, благословенных,от всех сокрытых зимних дней.Здесь совмещались стол и локоть,тетрадь ждала карандаша,и, провожая мимолетность,беспечно мучилась душа.
Описание боли в солнечном сплетении
