Всеволод Рождественский - Стихотворения
7. ТИХВИН
Погасла люстра, меркнут ложи,И руку поднял дирижер.Так упоительно похожий,Вздохнув, загрохотал собор.Отеческое било снова Гудит.Чугунная грозаИдет и нежно, и сурово.Я вздрогнул и закрыл глаза.Так только в детстве и бывалоПод перезвон колоколов:Кумачный полог, одеялоИз разноцветных лоскутков.Окошко настежь, вянут травы,Толкутся мошки на дворе,И пыльный полдень плавит главыЗа Тихвинкой в монастыре.Когда-нибудь узлом поэмыТы станешь, тихий город мой,Сам узел Тихвинской системыСтянувший крепкою рукой.Здесь, скукой творческою смята,Душа моя изнемогла.Здесь Римский-Корсаков когда-тоЗапоминал колокола.
19188. «О садах, согретых звездным светом…»
О садах, согретых звездным светом,Горестно и трудно мы поем.Оттого-то на пути земномАнгелы приставлены к поэтам.
Водят, как слепых или детей,И, неутомимые скитальцы,Слышим мы внимательные пальцыМилых спутников в руке своей.
Ангел неразумный и простой,Никогда не знающий, что надо,Верю, будешь ты моей женой,Легкой девушкой земного сада.
Для земных неповторимых днейУходя от звезд и райских клавиш,В бестолковой комнате моейПыль сотрешь и вещи переставишь.
А когда услышишь сквозь векаМерный ветер этой жизни сирой,Гибкая, в пылающих рукахСтанешь человеческою лирой.
Был я слеп, но сын мой, наконец,Всё поймет, испепеленный светом,И про то, чего не знал отец,Скажет, потому что стал поэтом.
Ненасытен и многоочитБудет он, как полная лампада.В этом жизнь. И бог меня простит,Если говорю не так, как надо!
19199. «Друг, Вы слышите, друг, как тяжелое сердце мое…»
Друг, Вы слышите, друг, как тяжелое сердце мое,Словно загнанный пес, мокрой шерстью порывисто дышит.Мы молчим, а мороз всё крепчает, а руки как лед.И в бездонном окне только звезды да синие крыши.
Там медведицей белой встает, колыхаясь, луна.Далеко за становьем бегут прошуршавшие лыжи,И, должно быть, вот так же у синего в звездах окнаКто-нибудь о России подумал в прозрачном Париже.
Больше нет у них дома, и долго бродить им в снегу,Умирать у костров, да в бреду говорить про разлуку.Я смотрю Вам в глаза, я сказать ничего не могу,И горячее сердце кладу в Вашу бедную руку.
191910. ДИККЕНС
Привычные покинув стены,Клуб, погруженный в сонный транс,Пять краснощеких джентльменов,Кряхтя, влезают в дилижанс.
О члены Пиквикского клуба!В какую глубину невзгодИз домика под тенью дубаВас любопытство поведет?
Встречая фрак темно-зеленыйУсмешкой плутоватых глаз,Почтительные почтальоныСлегка поддерживают вас.
И, доверяя почве зыбкойЖизнь драгоценную свою,Зевнув, с блаженною улыбкойОтходите вы к забытью.
Вспотевшим позволяя шляпамСползать на загорелый нос,Ответствуйте неспешным храпомБичу и шороху колес.
Вас из-за пыльной занавескиРазбудит радостный рожок,Когда на холм в июльском блескеВзбежит курчавый городок.
О, сколько, сколько добрый гений,Почтовых погоняя кляч,Сулит дорожных приключений,Рассказов, встреч и неудач!
А где-то за конторкой Сити,Вихрастый, с продранным локтем,Голодный клерк вам нить событийПлетет всю ночь, скрипя пером,
Чтоб можно было улыбнутьсяИ в душном мире торгаша,Пока свеча плывет на блюдце,А мыши возятся, шурша.
191911. «На палубе разбойничьего брига…»
На палубе разбойничьего бригаЛежал я, истомленный лихорадкой,И пить просил. А белокурый юнга,Швырнув недопитой бутылкой в чайку,Легко переступил через меня.
Тяжелый полдень прожигал мне веки,Я жмурился от блеска желтых досок,Где быстро высыхала лужа крови,Которую мы не успели вымытьИ отскоблить обломками ножа.
Неповоротливый и сладко-липкийЯзык заткнул меня, как пробка флягу,И тщетно я ловил хоть каплю влаги,Хоть слабое дыхание бананов,Летящее с Проклятых островов.
Вчера, как выволокли из каюты,Так и оставили лежать на баке,Гнилой сухарь сегодня бросил боцманИ сам налил разбавленную вискиВ потрескавшуюся мою гортань.
Измученный, я начинаю бредить,И снится мне, что снег идет в БретаниИ Жан, постукивая деревяшкой,Плетется в старую каменоломню,А в церкви слепнет узкое окно.
191912. «Нет, не Генуя, не Флоренция…»
Нет, не Генуя, не Флоренция,Не высокий, как слава, Рим,Просто маленькая гостиница,Где вино ударяет в голову,Где постели пахнут лавандою,А над крышей — лиловый дым.
Прогуляем с утра до вечера…Выйдет Вега — условный знак,При свечах подадут яичницу,Мы смеемся, читаем Пушкина,Отвернется сосед — целуемся,И по узкой скрипучей лестнице —Кто скорей — взбежим на чердак.
Платье, солнечное, как облако,Соскользнуло, и, вся в луне,Ты прижалась, неутолимая,Перепутала наши волосы…Вся любовь моя солнцем выпита,Пей и ты золотую лень!
Встанет месяц над черепицами,И тогда мы заснем, и к намПостучатся не раньше завтрака.Дилижанс затрубит на площади,Ты махнешь платком, дернут лошади.Снова горы и виноградники…Здесь сегодня, а завтра там…
191913. МАНОН ЛЕСКО
Легкомысленности милый гений,Как с тобою дышится легко!Без измен, без нежных приключенийКем бы ты была, Манон Леско?
Бабочка, ты вся в непостоянстве,«Завтра» — вот единый твой закон,Роскоши, тюрьмы, почтовых странствийПестрый и неверный «фараон».
О, как трогательно ты любила!Сердце на холодном остриеНе тебе ль пылавшим подносилаШпага кавалера де Грие?
И от поцелуя к поцелуюРозой ты тянулась, горяча.Вот и я люблю тебя такую —С родинкой у левого плеча.
Как не зачитаться вечерами,Если в душном воздухе теплицПахнет старомодными духамиС этих легкомысленных страниц!
192014. «О, прорезь глаз наискосок…»
О, прорезь глаз наискосок,И легкость шубки серебристой,И бархат капора, и льдистый,Мутнее золота, зрачок!
Как пчелы, губы на ветруДо капли выпьют вдохновенье.Я и улыбкой не сотруИх горькое напечатленье.
Всё буду помнить Летний садИ вазу, гордую, как дева,На красном цоколе, налевоОт входа, где орлы парят.
192015. «Один, совсем один, за письменным столом…»
Один, совсем один, за письменным столомНад неоконченным я думаю стихом.
Он вычертил зигзаг по снеговому полю,Уже пропитанный чернилами и болью,
И, страстной горечью над буквами дыша,Торопит их разбег бескрылая душа.
Слова измучены пророческою жаждой,И тот, кто с ними был в пустыне хоть однажды,
Сам обречен тебе, неугасимый светТаинственных имен и ласковых планет.
192016. «СЕВИЛЬСКИЙ ЦИРУЛЬНИК»
